Александр Ахматов - Триокала. Исторический роман
– Мое имя Квинт Варий. Вы меня не знаете, и я мог бы долго рассказывать вам о себе. Но у нас нет времени на пустые разговоры. Не забывайте, что вы самые бесправные и ничтожные из всех людей во всем этом несправедливом мире. Поэтому каждый из вас должен понять, что без организованности и повиновения восстание обречено на гибель. Сейчас дорого каждое мгновенье. Если упустим время, придут солдаты из города и начнут вас резать, как баранов. Этим все и кончится. Теперь я спрашиваю вас, готовы ли вы подчиниться мне и идти туда, куда я вас поведу? Если нет, я ухожу. В другом месте я буду искать соратников в войне против римлян. Я спрашиваю вас, хотите ли вы сражаться под моим началом? Признаете ли вы меня своим предводителем?
Из толпы выступил Дамон, бешено сверкая глазами. В руке он держал копье, отобранное у надсмотрщика.
– Мое имя Дамон, родом я из Сирии, и я отвечу за всех! – стал выкрикивать он. – Хотя мы не знаем, кто ты, но ты и твои друзья освободили нас от цепей, и мы признаем твою власть. После того, что нам пришлось здесь пережить, мы все готовы идти даже за самим Танатом, лишь бы он повел нас против наших врагов. Но и ты, предводитель, дай нам насладиться этим первым глотком свободы, дай нам утолить нашу месть…
Толпа поддержала Дамона пронзительными воплями:
– Месть!.. Месть!..
Варий снова поднял руку и, когда утих шум, сказал:
– Хорошо. Я даю вам на вашу месть не более получаса.
Толпа с торжествующим воем ринулась к господской усадьбе.
– Куда ты? – крикнул Эгнаций Эвгенею, побежавшему следом за разъяренными невольниками.
– Они обезумели! Эти дикари разорвут ее на части! Я не могу этого допустить! – отозвался на бегу молодой сириец.
– Эх, горячая голова, – с озабоченным видом сказал Эгнаций.
– А что такое? – с недоумением спросил Варий.
– Там женщина… молодая жена одного из господ. Эта красотка вскружила Эвгенею голову, когда он работал в этом имении, и вела себя с ним очень нескромно за спиной мужа… Короче говоря, все закончилось тем, что кто-то донес господину об измене жены, а наш друг почел за благо спасаться бегством от расправы…
Тем временем Эвгеней догнал брата и, прерывисто дыша, крикнул ему:
– Дамон!.. Только не трогайте женщин!
– Что я могу поделать? Разве ты не видишь, что происходит? А у меня одно желание… добраться до бычьей шеи своего доброго господина!..
И Дамон, махнув рукой, побежал к воротам усадьбы. Рабы уже с криками разбивали их ударами тяжелого бревна, используя его наподобие тарана.
Очень скоро ворота рухнули. Орущая толпа ввалилась во двор и устремилась к парадной двери господского дома.
Эвгеней одним из первых ворвался в дом и сразу побежал на его женскую половину – в гинекей. Там он застал перепуганных служанок.
– Где госпожа?.. Говорите!.. Я хочу ее спасти! – с трудом переводя дух, обратился он к ним.
Одна из служанок бросилась к нему:
– Эвгеней! Спаси ее… спаси их! Они спрятались в сеннике возле конюшен…
Эвгеней ринулся к выходу. На мужской половине дома ревели кровожадные голоса, слышались глухие удары и душераздирающие крики: там рабы расправлялись со своими господами. В это же самое время со двора донесся пронзительный женский визг…
Эвгеней выскочил из дома и со всех ног помчался к сеннику, расположенному в дальнем углу двора, рядом с конюшнями.
Он увидел, как с хохотом и улюлюканьем рабы выволокли из сенника во двор полнотелую жену Гикетия.
Следом из сенника выбежала молодая женщина в длинном хитоне, с распущенными волосами и обезумевшим от ужаса лицом.
Это была Иона, жена Диоклида. Она успела пробежать лишь несколько шагов по двору, издавая громкие вопли, но гнавшиеся за ней рабы схватили ее и повалили на землю.
В этот момент к ним подскочил Эвгеней и вырвал женщину из рук насильников.
– Стойте! – закричал он. – Она ничем не провинилась перед вами! Я вам ее не отдам…
– А! Вот он, пылкий любовник!.. Стосковался по госпоже с тех пор, как пустился в бега! – раздались в ответ злобные крики.
– Пока мы в цепях ворочали жернова, он втайне от мужа ублажал эту похотливую бабенку! – выступив вперед, заорал один из рабов, в котором Эвгеней узнал фригийца Синнадона.
– Купался в роскоши!.. Смеялся над нашими страданиями!.. – вопила обезумевшая толпа.
– Нет, господин прелюбодей, теперь наша очередь! – продолжал кричать фригиец. – Сегодня она уже стала вдовушкой и тебя одного ей будет маловато. А мы уж все вместе постараемся утолить ненасытный любовный голод нашей добрейшей госпожи!..
Эвгеней поспешно выдернул из ножен меч и, подняв его над головой, воскликнул:
– Только через мой труп! Тому, кто посмеет к ней прикоснуться, я снесу голову!..
Толпа надвинулась на него с грозными криками:
– Убери свой меч, молокосос!.. Оставь ее!.. Не серди нас, если жизнь дорога…
Как раз в этот момент появился запыхавшийся Маний Эгнаций, который, предчувствуя, что друг его может попасть в беду из-за женщины, которую намеревался спасти, примчался во двор усадьбы.
Растолкав толпу своими могучими руками, он встал рядом с Эвгенеем.
– А ну, прочь с дороги! – крикнул он громоподобным голосом. – Клянусь богами преисподней, я разорву на части всякого, кто хоть пальцем тронет моего друга!
Громадный ростом и сильный, как лев, он вырвал из рук одного из рабов рогатину.
– Назад, я сказал! Молчать! Всем заткнуть глотки! Ах вы, подлый сброд! Где ваша совесть? Кто вас вытащил из вашей вонючей дыры, презренные крысы? Разве не этот храбрый юноша, который пришел сюда ради вас и которого вы все вместе не стоите?
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы со стороны господского дома вдруг не нахлынула другая толпа во главе с Дамоном, который с торжеством потрясал своим копьем, на острие которого торчала окровавленная голова. Это была голова Диоклида, одного из двух господ имения.
– Мой брат в опасности! – кричал он, безумно вращая глазами. – Где мой брат? Кто смеет ему угрожать?
Эвгеней, удерживая в руках бесчувственное тело Ионы, которая при виде мертвой головы своего мужа тут же потеряла сознание, откликнулся на голос брата:
– Я здесь, Дамон! Дай мне возможность увести ее отсюда!
Дамон, высоко подняв копье с насаженной на него головой злополучного Диоклида, закричал, обращаясь к толпе:
– Месть свершилась! Вот он, ваш обидчик, ваш тиран, издевавшийся и глумившийся над вами! Можете взглянуть! Успокоился навек! Ничего ему теперь не нужно – ни денег, ни роскоши, ни удовольствий, ради которых мы все должны были изнемогать в работе под плетями надсмотрщиков… А теперь все за мной! Идем к тому, кто пришел освободить нас! Идем к нашему предводителю!
– Идем! – крикнул Синнадон. – Но прежде запалим со всех сторон это проклятое гнездо разврата!
– Да, да! Все сожжем!.. Огня!.. Огня! – в диком восторге завопила толпа и бросилась к господскому дому.
Пока рабы, охваченные жаждой разрушения, громили и поджигали усадьбу, Эвгеней вынес молодую женщину со двора через заднюю калитку, выходившую к дороге, которая соединяла Галикии с Энтеллой.
Он уложил Иону на траву под деревом и, как мог, приводил ее в чувство.
Наконец она открыла глаза.
– Эвгеней! – прошептала она. – Почему ты здесь? О, боги!.. Ты пришел отомстить… и привел убийц. Они убили его… О, бедный мой муж!..
Она заплакала.
– У меня не было желания мстить, – мрачно сказал Эвгеней. – Это восстание. Скоро вся Сицилия будет охвачена мятежами… Вставай, Иона, пойдем! Я провожу тебя до ворот города…
Диодор так писал о начавшемся восстании: «Первыми освободили себя 30 рабов, принадлежавших двум богатым братьям в области Галикий. Во главе их стоял Варий…».
Около полуночи фрегеллиец, собрав освобожденных кандальников, без промедления повел их к соседней вилле, оставив догорать подожженную со всех сторон усадьбу братьев-галикийцев.
Из четырехсот рабов имения Гикетия и Диоклида, кроме кандальников, работавших на мельнице и в крупорушке, ни один не решился примкнуть к бунтовщикам. Все они разбежались и попрятались в страхе. Но в отличие от Минуция, который приказывал убивать рабов, отказывавшихся присоединиться к нему, Варий никого не стал принуждать. Ему нужны были только добровольцы, готовые идти с ним до конца.
Спустя час отряд Вария прибыл на место. Это была вилла римского всадника Гая Лацерия, владельца нескольких обширных полей в галикийской округе. На трех его мельницах работало не менее сотни рабов, прикованных к мельничным жерновам.
Восемдесят из них без колебаний согласились примкнуть к мятежу. Остальные были до такой крайности измождены, что с трудом передвигались. Восставшие сами уговорили их остаться в имении.
Варий был доволен.
– Перед этими можно не тратить слов! – сказал друзьям Варий. – Обойдемся без длинных речей и пламенных призывов!
