Вионор Меретуков - Лента Мебиуса
Агния разочарованно подкатила глаза. Бушек обеими руками схватился за сердце.
В это мгновение в зале раздался громкий хохот. Король рысьими глазами принялся искать весельчака. Покатывался от смеха полный господин во втором ряду. Его сосед, невероятно рыжий, с трясущейся эспаньолкой, пытался отодвинуться от опасного толстяка подальше.
Король узнал в смеющемся нарушителе спокойствия гельминтолога Лаубе. Король терпеливо ждал, пока толстяк отсмеется.
«Вот такая реакция на мои слова мне по душе. Но смеется только один человек во всем зале! Увы, только Лаубе понял, что я хотел сказать», – проворчал про себя король.
Самсон понял, что совершил ошибку, избрав неверный тон. Нравоучениями этих зубров не проймешь.
Ремесленника, строящего из себя интеллектуала, всегда можно переиграть, так учил его некогда Поль. А зал переполнен ремесленниками. Талантов здесь немного…
А этот толстяк, мечтающий опохмелиться, похоже, совсем не дурак…
«Скажите, Лаубе, – произнес Самсон. Гельминтолог с трудом поднялся. Платком вытер слезящиеся глаза. – Скажите, Лаубе… – повторил король и затуманился. Он не знал, что произнесет в следующее мгновение. Ах, если бы сейчас рядом оказался кто-то, кто бы подсказал!
Поль бы не растерялся, это точно. На секунду перед глазами возникла голова Поля с взъерошенными волосами и глазами, блуждающими в поисках выпивки… Поль что-то беззвучно говорил, ядовитая улыбка играла на бледном лице… Подскажи, Поль!
И то, что было частицей Поля в душе Самсона, не подвело!
О! Как мы должны ценить святые мгновения внезапных озарений!
«Лаубе, – сдерживая желание засмеяться, проговорил Самсон мяукающим голосом, – скажите… э-э-э, от кого произошел Чарльз Дарвин?»
Голова профессор Баумгартена с выпученными от ужаса глазами скрылась за спинкой кресла.
Тень пробежала по лицу Лаубе, но он ответил четко, не дрогнув:
«Ваше величество, сэр Чарльз Роберт Дарвин произошел от своего отца Джонатана Льюиса Дарвина, эсквайра, и матери Розмари Катрин Дарвин, в девичестве Сиденхем, дочери сельского священника».
«Врет, все врет, пройдоха, – восхищенно подумал Самсон, – хоть бы сморгнул!»
«Но мы все произошли от отца и матери…» – проворчал он.
«Всё дело в том, что на самом деле…»
«Ну, ну?..» – с надеждой спросил король.
В этот момент за спиной Лаубе возникла фигура профессора Баумгартена.
«Лаубе сказал, – трагическим дискантом произнес он, – этот мерзавец сказал, что вы, ваше величество, так же как и Дарвин, в отличие от остальных людей, ведущих свою родословную от человекообразных обезьян, произошли, минуя промежуточные стадии, непосредственно от первичнополостных червей. Поэтому, мол, у вас с мозгами…»
«Лаубе, скажите, почему вы стали гельминтологом?» – быстро спросил Самсон.
«Ваше величество, – прошелестел сухими губами ученый, – не всем же быть королями, должен же кто-то в говне копаться!»
Самсон широко раскрыл глаза.
По залу будто пролетел ангел смерти. Все вдруг с удовольствием вспомнили, что король имеет законное право, освященное веками, любого асперона в любой момент по своему усмотрению или капризу отправить на тот свет. И Лаубе, ненавистный многим из сидящих в зале, Лаубе, этот ниспровергатель нетленных государственных основ, этот дерзкий на язык пьяница и бабник, может наконец-то распрощаться со своей головой.
И если король минуту назад пощадил бездарного писаку Бушека, то вполне может статься, что он полностью выполнил сегодняшнюю программу по помилованиям, и глистогону Лаубе, скорее всего, придется туго.
Если все сложится удачно, думали наиболее кровожадные делегаты, Лаубе уже сегодня познакомится с плахой. И его отрубленная голова покатится, шелестя ушами, по шершавым доскам эшафота. Тем более что аспероны, жадные до острых зрелищ, давненько не присутствовали на показательных казнях, которые, как показывает история, укрепляют дух нации и способствуют сплоченности людей по принципу круговой поруки.
Надо сказать, что деревянное возвышение для правежа на площади Победы, с виселицей и колодой, редко использовалось по прямому назначению и имело весьма и весьма запущенный вид и со временем стало напоминать подгнившие и давно не чиненные подмостки летнего театра в городском саду.
С некоторых пор молодые любители и любительницы экстремального секса приспособили его для рискованных занятий любовью, облюбовав для этого изъеденные древоточцами доски настила. Звуки, которые издавали деревянные детали эшафота, возбуждающе действовали на храбрецов, и кто знает, сколько генетически смелых асперонов было зачато под их опасный скрип.
Некоторые из господ приглашенных уже мысленно потирали руки, в надежде, что плаха вновь бесперебойно заработает, и праздный болтун Лаубе будет первым, чья голова отведает топора или намыленной веревки.
А Лаубе тем временем, беспечно улыбаясь и раскачиваясь на каблуках, стоял перед тираном и смотрел ему прямо в глаза.
Самсон неторопливо поднялся. За ним с шумом поднялся весь зал.
Что-то будет, подумали все…
Король Асперонии совершенно твердо знал, что он сделает через мгновение.
Самсон мягко ударил в ладоши.
Сначала подумали, что он вызывает стражу.
Самсон ударил в ладоши еще раз. И еще, и еще… И еще! Он аплодировал!
Короля поддержали. Сначала робко, а затем все смелей и смелей.
И скоро овации и крики восторга потрясли здание!
Аспероны рукоплескали королю, который дал всем понять, что отныне с тиранией в Асперонии покончено раз и навсегда…
Правда, ни у кого не возникло даже мысли задать королю вопрос: а как же быть с его правом, освященным веками?..
И все же дальше разговор пошел веселей.
Люди в зале заулыбались.
Заерзал на своем месте Бушек. Не отменит ли король свое жестокое решение?..
Трибуна была пуста. Потерявшего сознание Кооля вынесли из зала два дюжих гвардейца. На мгновение литературовед пришел в себя и принялся громко возмущаться тем, что его, как мертвеца, несут ногами вперед.
«Жаль, – сказал Самсон Агнии, провожая взглядом Кооля, – я хотел с ним подискутировать о литературе…» Агния пожала плечами. Что тут дискутировать? Вешать надо, вешать всех подряд!
Инцидент с выносом из Голубого зала тела Кооля настроил делегатов на боевой лад.
Осмелевшие литературные критики нападали друг на друга и на речистых прозаиков, которые не оставались в долгу, отстаивая свое право создавать многотомные эпопеи, которые кормили их и их многочисленных домочадцев, и королю даже послышался задиристый голос Бушека…
Король, подперев рукой подбородок, с удовольствием наблюдал за баталией.
«Вы сначала научитесь писать романы! – пищал некто заросший, маленький, похожий на гнома, выразительно поглядывая в сторону президиума. – Тогда и поговорим…»
«А я не обязан знать, как вы стряпаете свое беллетристическое варево! Я не писатель, я – критик! – надменно молвил обладатель мощного баса, тоже бросая в сторону президиума преданные взгляды. – Писать – ваше дело. Мое дело оценивать! Я не обязан нести яйца! Я не курица! Но вкус яиц знаю преотлично!»
«Как остроумно! Этой шутке двести лет! Не говорите мне о вашем вкусе! Запомните, вы, пожиратель тухлых яиц, литература не кулинария!»
«Знаю, знаю, но у меня нет выбора, мне приходится жрать то, что вы несете!»
«Сам дурак!»
В полемическом задоре спорщики обменялись оплеухами. Успокаивали их гвардейцы. Забыв о короле, литераторы схлестнулись не на жизнь, а на смерть. Шум в зале стоял невообразимый! «Ну и веселый же народец, эти мои аспероны!» – с удовольствием думал король.
Упоминание о яйцах привело к тому, что в воображении Самсона возникла сомнительная фигура бога Аполлона на площади Победы. Надо бы сегодня же решить вопрос о приведении в порядок памятника покровителю искусств. Привесить ему яйца не составит труда. Самсон твердо решил, что так и сделает, даже если для этого ему придется оторвать яйца у кого-либо из присутствующих. Труднее быть с кифарой и луком. Их как сперли в прошлом веке, так и не нашли… «Кроме того, мало кто помнит, кем вообще был Аполлон. Помнят только, что он был похож на начинающего культуриста. Что за времена!»
Король взял двумя пальцами большое розовое ухо графа Нисельсона и приблизил его к своим губам. «Я не вижу Сержи да Влатти. Где он?»
Сержи да Влатти, по мнению асперонской интеллигенции, был талантливейшим писателем, которому так ни разу и не удалось опубликовать свои произведения во времена правления предшественника Самсона – короля Иеронима.
Считалось (кем считалось?..), что в ту пору да Влатти был близок к диссидентам.
Иероним Неутомимый всю дорогу был занят самим собой и своими идиотскими сексуальными фантазиями, и у него просто руки не доходили до каких-то там противников режима и вздорных писак. Сам Иероним книг не читал и не советовал другим, справедливо полагая, что от чтения слабнет зрение. Не обращая внимания на да Влатти, король, сам того не ведая, ограждал писателя от неприятностей, связанных с его возможной изоляцией от общества, что говорит о непредумышленной дальновидности властителя.
