Игорь Воеводин - Последний властитель Крыма (сборник)
– Возьмем? – спросил он Соколовского, показывая найденную пачку денег, и, не дожидаясь ответа, сунул ее в карман.
– Брось, не пачкайся, – запротестовал капитан.
– Не брошу, – ответил Тихий, глядя прямо в глаза капитану. – Пусть они теперь правому делу послужат.
…Через четверть часа тонкая струйка дыма показалась из раскрытого окна бельэтажа, где снимал покои экс-ротмистр Петров. Был шестой час. Солнце клонилось к закату. Княгиня Р., пряча за вуалью лицо, шла на Перу, где в условленной квартирке ей было назначено свидание. Княгиня шла только что из ванной, на ней было надето лучшее ее прозрачное белье под легким платьем, и она старалась не думать, что легкие светленькие волосики, прикрывавшие розовую кожу головы Петрова, так напоминают ей шкурку крысы-альбиноса.
17 октября 1921 года, явочная квартира контрразведки Русской армии, Истанбул. Турция
Высокий, по-юношески стройный генерал в черкеске с до отказа перетянутой талией, стоял у окна, сквозь небольшую щель в гардинах глядя на Босфор. Бесчисленные огоньки судов всех стран мира дрожали в ночном мареве, будто тысячи светляков над полупризрачной в темноте поляной. Вода дублировала огоньки, вытягивала их, они барражировали вместе с легкой ночной волной. Казалось, что бухта дышала.
– Войдите, – сказал человек в черкеске и повернулся к двери.
В комнату вошел генерал Слащов. Белая застиранная солдатская рубаха под длинной кавалерийской шинелью невыгодно контрастировала с богатым одеянием хозяина.
Вошедший и ждавший его стали друг напротив друга. На всем наборе оружия хозяина была золотая насечка, в том числе и на парабеллуме. Яков Александрович был даже без погон.
– Здравствуй, Яков, – проговорил после молчания хозяин. Это был легендарный черкесский князь Султан Келеч-Гирей, белый генерал, ныне, как единоверец, служивший у Кемаль-паши.
– Здравствуй, – ответил Слащов и пожал протянутую руку.
Тонкий юноша, тоже в черкеске и папахе, неслышно ступая в мягких кавказских сапогах, подал лепешки, баранину, сыр и чай и вышел. Генералы сели.
– Ты меня знаешь, Яков, я рубака, а не дипломат, и сразу спрошу тебя, – начал хозяин после того, как гость, сделав пару глотков, поставил пиалу на стол, – готов ли ты во имя России пожать руку генералу Врангелю?
– Ради такой цели – даже ему, – чуть скривившись, то ли полуулыбаясь, то ли морщась от горечи, ответил Слащов.
Открылась дверь во внутренние покои, и оттуда своей всегдашней стремительной походкой вышел барон Врангель. Он тоже был в черкеске, и тем более вызывающе бедно выглядел по сравнению с ними генерал Слащов.
Слащов встал.
Врангель подошел к нему почти вплотную, секунду помедлил и с видимым усилием протянул руку. Прошла секунда, и генерал Слащов, глядя прямо в глаза главнокомандующему, пожал протянутую руку.
Все сели, атмосфера заметно разрядилась, хозяин повеселел. Неслышно появившийся мальчик подал водку, выпили за Россию.
– Яков Александрович, – начал Врангель, дождавшись, пока все закусят и мальчик уйдет, – мы знаем о твоих контактах с… Москвой, – через паузу произнес он. – Что ты нам можешь сказать по этому поводу?
Слащов долго молчал, а потом, с усилием подняв наполненные тоской глаза, ответил:
– А что вы хотите услышать? В Россию нельзя, без России не могу…
Врангель и Султан Гирей переглянулись.
– А что, – продолжил барон, – а что, если мы порекомендуем тебе ехать?
Слащов не верил собственным ушам.
– Да-да, – вступил в беседу хозяин, – о вашем разрыве все знают, о примирении – никто. Конечно, красные до конца тебе не поверят, но кое-какую должность дадут и будут, полуверя, использовать твое имя в качестве приманки для возвращения многих.
– Да вы с ума сошли! – не выдержал Слащов. – Ладно, если меня не шлепнут, но остальных-то они точно либо к стенке, либо в застенок!
– Многих, но не всех, да и то не сразу, – ответил Врангель, – иначе зачем им вся эта шумиха? Они постараются заманить в Россию как можно большее число солдат и офицеров, понимая, что оставлять за рубежом стотысячную боевую армию в полном порядке для них смертельно опасно. Ну, пусть едут. На малодушных – плевать. Крепкие же все выдержат. И лишь немногие, совсем немногие из них будут знать, зачем все это нам нужно, они будут готовить подполье, ты будешь иметь в подчинении боевую часть, я займусь финансами, и в решающий момент, если Господь попустит, начнем…
Яков Александрович не знал, что думать. Он больше не верил ни в какую возможность вооруженной борьбы с большевиками, но очень хотел поверить. И… Россия! Вот она, Россия, неожиданно она приблизилась через моря – казалось, вечерний бриз донес через Босфор горечь полыни и медовый, дурманящий запах гречихи.
Слащов передернул плечами, словно отгоняя оморок.
– Россия в нищете, восстания идут там и тут, – продолжал Врангель. – Кронштадт – упущенная, но не последняя возможность. Кроме тебя, Яков, некому…
Слащов молчал очень долго. Молчали и Врангель с Султан Гиреем.
– Не того страшусь, что, если не получится, для России так и останусь я Иудой, – подняв голову и глядя перед собой пустыми, мертвыми глазами, заговорил наконец Слащов. – Но не смогу ничего не сказать Нине. И без ее согласия не поеду.
– Более того, Яков, – заговорил Врангель, – сказать ты должен всем, кто с тобой остался. Но ехать могут не все. Например, Тихому точно нельзя, он останется здесь для связи.
– Сколько человек будут знать правду? – задал вопрос Яков Александрович.
– Кроме нас и тех, кто с тобой, все знает лишь Великий князь Николай Николаевич, более того, он эту идею одобряет. Больше о наших истинных целях знать никому нельзя.
Яков Александрович подошел к окну. Он еще не принял никакого решения, он еще ничего не знал, но чувствовал себя впервые за долгое, очень долгое время так, как изможденный жаждой и штилем впередсмотрящий, когда он видит в далеком мареве землю и, всматриваясь в нее воспаленными глазами, хочет и боится поверить, что это не мираж.
Выдержка из агентурной сводки Иностранного отдела ГПУ о положении и настроении эмигрантов в Югославии.
ИНО ГПУ № 3939 23 мая 1923 года Из Берлина
Заслуживает внимания, тов. Менжинскому, Пиляру, Самсонову к делу Врангеля
Нач. ИНО: Трилиссер
Особоуполномоченный: Прасолов
«Исключительной популярностью в монархических кругах и врангелевской армии и даже вообще среди беженцев пользуется Николай Николаевич. Во влиятельных монархических кругах обстановка представляется в следующем виде: Николай Николаевич долго отказывался возглавить национальное движение, теперь соглашается. Кутепов был у Н. Н. в Париже представителем Врангеля, совещался с Н. Н. Н. Н. согласился, и объединение эмиграции произошло, далее согласился В. Чернов, пока не соглашается П. Милюков. На днях отдан Врангелем приказ о том, что Н. Н. согласился возглавить движение. Представительствует армию и приказывает ей пока оставаться на местах.
Безусловно, что Н. Н. окончательного решения не принял, но соглашение с Кириллом Владимировичем при посредстве Марии Федоровны состоялось, и поэтому в монархическом лагере примирение.
Корпуса расписаны: Кутепов – Добровольческий, Краснов – Донской, Улагай – Кубанский.
Будто бы решено предпринять интервенцию против России. Соглашение достигнуто между САСШ (современные США. – И. В.), Англией и Францией. Живую силу дадут Польша и Румыния. Компенсация Польше – Правобережная Украина, Румыния до Одессы, Англии или Франции – Закавказье с нефтью. У некоторых подобная компенсация, даже у монархистов, вызывает возмущение.
[…] Белое движение, создание белой армии возможно только при вооруженной интервенции иностранцев, без этого ни веры, ни надежды у белых нет. Интервенция же при «компенсациях», безусловно, расколет белых и при известных условиях из них можно оторвать большое количество специалистов, которые охотно пойдут в Красную Армию. […] Влиятельные лица у белых и очень вредные теряют популярность. Необходимо окончательно подорвать к ним доверие (путем печати).
Теперь же необходимо подорвать доверие к возможным крупным деятелям белых – Николаю Николаевичу, Кириллу Владимировичу.
Лучшая пропаганда – письма с Родины.
Для офицеров, инженеров и бывших деятелей репатриация не может идти стихийным путем, необходима особая организация. ЦА ФСБ РФ Ф 2 Оп. 1. Д. 310. Л. 11–17. Заверенная копия.[6]
29 октября 1921 года, Москва, Кремль
– Разрешите, Владимир Ильич? – Дзержинский редко пользовался своим правом заходить к Ленину без доклада, но случай был исключительный.
– Определенно у меня для вас подарок к 4-й годовщине. – Лукаво улыбаясь, Дзержинский уселся у П-образного стола.
Ильич, сидевший во главе, затеребил золотую цепочку от часов, продетую в пуговичное отверстие жилета. Он даже заерзал.
