Людмила Матвеева - Бабка Поля Московская
А к Тамаре вот все мужчины сначала так и липнут, потрогать сразу руками хотят, за круглые щеки потрепать, по попе похлопать – а толку, правда, поле этого никакого, отшивает их всех она холодным своим и презрительным взглядом синих льдинчатых неулыбчивых глаз.
Зато Леля – как выйдем на Чистики прогуляться, как начнет она все сорок сороков зубов своих лошадиных сахарных кому попало в широкой улыбке оголять – как будто это она с сестрой так оживленно разговаривает! – ну, все тогда, пиши пропало!
Тут же к ней хвостом очередь – знакомиться пристают, зубы тоже скалят, телефончик просят!
Веселое что-нибудь залепят – тут уж Леля и вовсе в голос заржет – ну, вот правда, как кобыла молодая!
Небось, поэтому она Семену и понравилась – ведь он от лошадей-то с ума сходит!
Тамара замерзла окончательно. Встала, вышла со двора и постояла напротив своего дома в переулке, с той стороны тоже ни в одном из соседских окон квартиры света не было.
И она решительно шагнула в свое парадное.
Медленно поднимаясь по плоским серым мраморным ступенькам, Тома все никак не могла представить себе, куда же теперь ОНИ легли? Ведь и она, и Лелька спали на раскладушках в торце материнской кровати, утром их убирали и вешали на крюки в коридоре.
Неужели мама уступила им свою кровать? А сама она, как теперь и Тамара, будет у Лели своей в ногах валяться?
О, господи, как же Тома надеялась, что их не распишут!
Ведь Тома тогда, как только она их всех втроем ночью в Новый этот несчастный год в ванной заперла и сама разделась и в воду залезла, никогда голого мужчину, да еще и в возбужденном состоянии, сроду не видала.
В неясном свечении газовых горелок Семен, сбрасывая с себя одежду, возвысился над ней (про Лельку она тогда вовсе забыла – как будто и не было той напротив в огромной ванне, и только Тамара, как настоящая царица, правила бал!) и сам вошел в воду и встал на колени, боком к Тамаре.
Потом сгреб ее левой рукой, прижал ее грудью, прикрытой его ладонью, к бортику, а попой к своему твердому как камень животу – и то же самое сделал с Лелей, только рукой правой.
И Тома внезапно ощутила справа от себя горячее тело родной сестры, с которой как будто слепили ее боками в одно целое мощные и тоже родные почему-то мужские руки.
И тут Леля сделала что-то невообразимое – крепко обняла Тамару и стала страстно ее целовать…
Вода вдруг слегка приподняла и так невесомую Томочку и насадила резко на напряженный стальной прут, толстый, – но одновременно и нежный на ощупь изнутри – никогда еще не испытанное девушкой ощущение.
Как утопающий, схватилась Тамара за край ванны, чтобы вдохнуть воздуха – и тут ее как будто освободили – на некоторое время оставили в пустоте – а рядом вдруг сильно вздрогнула и застонала от счастья сестра Ольга…
Это попеременное счастье было бесконечно.
Никто не произнес ни единого слова, лишь тихо вытекала горячая вода из сдвинутого до самой стенки крана да чуть слышно шипела газом колонка…
Вышли потом крадучись, как воришки, из ванной по одному – и растворились молча в недрах безмолвного, все по привычке поглотившего коридора.
Для Тамары это счастье оказалось более неповторимым.
После того, как заболела тетя Поля, Семен ни разу не появлялся у них в квартире.
И вот – пришел! И объявил, что они с Лелей уже и расписаться успели!
Никогда не думала Тамара, что родная сестра – такая скрытная!
То есть, та рассказывала ей иногда, что тайно встречается с Семеном на его работе – считай, на милицейской конюшне – и ясно же было с самого начала, что не в общагу ведь к нему переться – а куда еще? Только на конюшню, спать на соломе!
Но когда сестра Леля поведала шепотом, что у нее давно нет месячных, однако, вовсе не тошнит, и чувствует она себя хорошо – а жрать ей как хотелось всегда, так и теперь хочется, уж что-что, а аппетит-то уж у Лельки никогда не пропадал, ни при каких обстоятельствах! – затошнило вдруг Тамару …
Нет, все у нее хоть и было в порядке с месячными, тьфу, тьфу, пронесло! – на душе стало тошно – от боли, от зависти, от безнадеги.
– «Ну и что, ты думаешь, он на тебе ТЕПЕРЬ женится?» – с тайной слепой надеждой на отказ Семена вопрошала тогда жарким шепотом сестру Томочка, а сама думала – ведь он же только к тете Поле на Новый год приходил в гости, вот и все! Может, он даже спьяну и не помнит, что там в ванной у нас было!
Лелька уверенно отвечала сестре, ни на секунду не задумываясь:
– «Кто, Сеня не женится? Ты что, Тома! Он ко мне уже раз пять приставал с таким предложением! А теперь, как узнает, что я беременна – точно не отстанет!
Но ты подумай, Тома – нафиг мне этот ребенок сдался, жить и так негде, денег не хватает, работаем за гроши – замуж надо выходить за такого, как, вон, Йоська Виндлер – новый сосед, вот это будет жизнь у его бабы!
Да только такие на русских не женятся – ну, если и женятся, то сами становятся как наши – нищими да алкашами! Что мне делать, ума не приложу!»
И вот – приложила! Уж как и приложила же Леля Тому! Как дверью со всей силы долбанула!
И вот расписали же их все-таки!
А сначала, когда еще о беременности она своей не догадывалась и Сеня уж ей, шалопутной и шальной, сильно надоедать своей любовью неотвязной стал – Лелька надеялась, что не дадут ему – милиционеру – с ней, с дочерью расстрелянного отца, расписаться законным браком!
Как же, не дадут! Семена ясно обнадежили, что очень даже распишут – ведь дети по закону за отцов-уголовников не отвечают!
Он же не политический был, гражданин Богатырев Михаил батькович, а чистой воды – у-го-лов-ник!
Так что не боись, Семен Иванович, на тебя это никак не повлияет! Женись себе на здоровье, да на свадьбу пригласить не забудь!
* * *Да, думала Тома, открывая как можно медленнее и потише, дверь в квартиру – еще и свадьбу Лелькину эту мне придется пережить!
Как же мне теперь быть? Что сделать можно? А сейчас-то куда идти, им, и правда, в ножки бухаться – спать ложиться?
И она на цыпочках пошла пока по темному коридору, как всегда, на ощупь по стенке, в туалет.
А туалет оказался занят. Ну, как назло! А как же писать хочется! Тома шагнула в соседнюю ванную комнату, не зажигая света, лишь расстегнула пальто – и присела на высокий край ванны. Тихо зажурчала ее струя, уплывая в черную дыру.
Вдруг послышалось, как в уборной спустили воду и стали открывать там дверь – щелкнул крючок.
Тамара вскочила, едва успев натянуть трусы, и встала, как вкопанная – потому что в ванной вспыхнул свет, и на пороге появился сосед Йоська – в полосатой пижаме, расстегнутой на буйно-волосатом животе.
Произошла немая – слава Богу! – сцена, а Томочка, молча, как ни в чем не бывало, и, сделав вид, что как бы еще раз, протянула руку к умывальнику, открыла кран и слегка побрызгала на лицо водой, захлопав длинными белесыми ресницами.
Йоська Виндлер преодолел свой немой испуг, стал застегивать курточку пижамы на все пуговицы и кратко прошептал:
– «Плачешь ты здесь, что ли?»
Тамара кивнула головой – и вдруг и правда разрыдалась – бурно, неожиданно, а Йоська шагнул ей навстречу, прикрыл ей рот рукой, потом закрыл изнутри дверь в ванной комнате.
– «Иди сюда ко мне, джанечка! Не плачь, не плачь, кто тебе обидель, а?»
Но та Томкина новогодняя история, разбудившая в ней всех чертей, мирно спавших совсем недавно в холодной ее душе и в двадцатипятилетнем давно уже перезревшем теле, так и не смогла полностью повториться.
Йоська не стал гасить свет и наливать горячую воду – он быстро развернул молодую соседку задом к себе, принагнул, задрав ей пальто и платье на затылок – при этом руки ее сами собой уперлись в края ванной – и долго еще трясла она головой над лужей собственной мочи на дне полупустого, забытого кем-то из коммунальных жителей корыта и вдыхала этот запах – но так и не смогла, как ни пыталась, дотянуться и открыть большой кран, чтобы смыть все следы.
Часть 30. Приехали…
Потная, расхристанная Тамара все порывалась сдернуть с себя пальто – но не тут-то было – цепкие руки соседа впились в ее бока и не отпускали.
Но как только он почуял приближение экстаза, то ловко так отскочил от девушки и кончил ей на оголенную спину, сдавленно завывая и бормоча нечто нечленораздельное на бусурманском своем наречии – а потом резко опустил подол ее платья, и когда Тамара распрямилась, даже заботливо одернул на ней разъехавшиеся в стороны полы пальтеца.
Тамара вдруг подумала, что он мог бы и пригласить ее к нему в комнату – ведь жил он – одын, савсем одын – в приличной по метражу половинке бывшей хозяйской огромной гостиной…
Но хитрый сосед не только не позвал к себе переночевать, но вышел в темный коридор, погасил свет в ванной, потом обернулся и громким шепотом попросил Тамару никому ни о чем не рассказывать – а днем так даже и виду не подавать, что она с ним «была» – а за это молчание он ей кое-что подарит, вахха, клянусь!
