Михаил Веллер - Странник и его страна
Ему, любимому католику, перешедшая в православие лютеранка Екатерина построила костел. Естественно, костел наименовали Святой Екатерины. При жизни Понятовский там молился, по смерти его там похоронили.
После Второй Мировой войны Советская власть Понятовского выкопала и подарила коммунистическому польскому правительству. В знак дружбы, как кошка дохлую мышку. Получился оскорбительный намек. В Польше Понятовский считался русский прихвостень, царская подстилка и продажная сволочь. Поляки рассыпались в благодарностях, захоронили с почестями и прибавили еще один аргумент к ненависти к России.
Осиротевший костел директор Казанского собора выпросил себе. Под филиал и административные помещения. И мы стали переезжать.
Музейщики – особые люди. Особенно экспозиционеры. Сначала решили переселить в костел статуи. Чтоб они получили свою долю благоустройства. У нас там толпились шеренги статуй. Алебастровые копии Дрезденской галереи. Директор не чаял, как от них избавиться.
– Да ведь побьются при перевозке, Владислав Евгеньевич!..
– Не обязательно. Зато сколько места освободится.
Но две статуи были серьезные. Настоящие. Одна – мраморный Мефистофель в натуральную величину. Голый и белый, он сидел на мраморной же тумбе, обняв тощее колено и вперившись дьявольским ликом в пространство. А вторая – бронзовый Иван Грозный, задумчиво раскинувшийся в кресле типа домашнего трона. Знаменитый Марк Антокольский был скульптор экономически продвинутый и удачные работы тиражировал сериями. И все – авторские, родные, престижные, дорого стоят. Вот две.
Я уже трудился в статусе особы, облеченной директорским доверием. Имел полномочия привлекать народ. И вот нас собралось столяр, рабочий, шофер, художник, фотограф и десяток мэнээсов мужского пола. Я совмещал обязанности дирижера и надсмотрщика.
Алебастровые статуи наша муравьиная куча перемещала без проблем. А Мефистофель врос в пол. Я прикинул объем, умножил на вес мрамора, и получил тонну. Трудности стали понятны. Мы закряхтели, заскрипели, запердели и сдвинули.
– Сначала надо затащить в кузов самую тяжелую, – справедливо рассудил Игорь Гомозов. У кого как, а у нас рабочий класс был умнее интеллигенции.
Иван Грозный сидел у квадратной колонны. И он не сдвигался никак. Ни в какую сторону. Никакими «раз-два-взяли». Если бронзовое литье окажется сплошным, он потянет тонн пять. Но это невозможно! Должен быть полым!
Мы застучали в бронзу, как звонари в бомбоубежище. Глухо.
– А как рабы строили пирамиды? – озадачились мы и принесли из запасников веревку типа трос. Обвели вокруг Ивана и в две линии ударили копытами, как на празднике перетягивания каната. Веревка затрещала! Царь не обращал внимания на нашу возню, жестокая бронзовая ухмылка оставалась отрешенной.
Мы объявили брэйн-штурм и побились головами о стены.
– Читайте книги… – сказал я.
– Какие книги?
– Про пиратов! Игорь – стамеску и молоток. Женя – ведро горячей воды и пачку мыльного порошка.
Мыло лили на палубу врага в абордаже – чтоб скользили и падали.
Разболтали ведро мыльного раствора. Подбили стамеску под постамент Ивана и осторожно подлили в щель. И так с трех сторон, чтоб под низ просочилось.
– А теперь – аккуратно: мыльную дорожку до дверей.
За два конца заведенной веревки впряглись по семеро. Мы с Игорем втиснулись меж спинкой бронзового трона и мраморной стеной. Уперлись удобней спинами, коленями и локтями. Задушенная команда:
– Раз!.. два!.. пошшеелллллл!!.
Йес! Статуя шевельнулась, сдвинулась, поехала – и пошла, пошла, пошла!
– Давай! Давай! Не останавливаться!
Мы повернулись и толкали сзади, держа ноги вбок от мыльного следа. Трон разогнался по скользкому, упряжка летела!
– У-тю-тю-у!..
По мыльной трассе, по мраморному полу, бронзовая масса – со свистом.
– Хорош. Стой. Тормози.
А уж хрен. Летит.
– Стой! Держи!!! Назад!!!
Разогнанный тонный бронзовый таран с хрустом вломился в дубовую дверь собора. Так вышибали крепостные ворота.
Мы оцепенели. Глаза боялись видеть.
Дверь треснула.
– Ой бля… – сказал народ, готовясь к расстрелу.
– Фигня, – сказал Игорь Гомозов. – Смешаю опилки с эпоксидкой и зашпаклюю.
– Эта трещина с революции семнадцатого года.
– Дух Ивана Грозного штурмует дух Казани, – объяснил Серега Некрасов. Он был самый интеллигентный из нас.
По брусьям, по паперти, по мыльной смазке мы заволокли Ивана в кузов подогнанного вровень грузовика. Рессоры просели.
После этого Мефистофель был нам – фью. Прочие тем более.
Я встал в кузове, поддерживая под ягодицы Венеру и Артемиду. Красивые снежные хлопья садились на обнаженную античную толпу. Вандальское зрелище, жертвы зондеркоманды. Беззащитны в грузовике, как партизанки перед виселицей.
– На первой езжай! Тихо, ровно…
Мы пересекли Невский, заложили разворот по каналу, площади Искусств, мимо «Европы», и по Невскому до костела. Со скоростью пешехода. Народ балдел. Иностранцы щелкали камерами.
Ревнуя к нашей славе, директор пришел в костел наблюдать и вдохновлять. Мы застелили лестницу брусом, полили мылом, тащили спереди и толкали сзади.
– Вот так работали на стройке пирамид, Владислав Евгеньевич!
Директор обиделся. Доценты и доктора наук за глаза называли его циничным эксплуататором.
– Рабы хреновы… – отреагировал он.
Иван скользнул с брусьев, как рухнувший косо с платформы танк, и размозжил директору большой палец ноги.
Автогонщики
В АХЧ вечно говорили о машинах. Странный народ толокся.
– Это друзья Юрия Арсентьевича – автогонщики?
– Это друзья Юрия Арсентьевича – жулики, – вразумительно ответствовал Георгий Георгиевич, завэкспозицией и мой верховный шеф.
Если он был высок, строен, беспечен и гриваст, то его друг и директор Слава, он же Шер, хотя Шердаков, был его лысо-корыстной копией. Слава требовал, чтобы Казанский во всех возможных случаях и документах именовали МИРА. Музей Истории Религии и Атеизма. «Вам звонят из МИРА!» Не то из МИДа, не то из МУРа, хрен вас знает: на всякий случай слушали с опаской.
Слава хотел двух вещей: стать член-корром и ездить на черной «Волге». И работал в этих направлениях. Поил командировочных приятелей из Института Философии и купил по блату списанную «Волгу» на бюджет музея. Вот ее и требовалось привести в божеский вид. Отремонтировать, выкрасить и вылизать.
Юрий Арсентьевич радостно набрал прохиндеев на ставки уборщиц и сторожей. Они трындели на жаргоне фарцы, курили «Мальборо» и прихватывали наших мэнээсок.
– Владислав Евгеньевич, мы договаривались, что я буду вылизывать вашу машину, а не ваш зад, – с невообразимой наглостью и собственным достоинством заявил один, и Шер съел.
– Юра, – сказал другой Арсентьичу, – давай я сам буду тебе платить те девяносто в месяц, что ты мне выписал, только чтоб я это долбаное железо больше вообще не видел.
Это были ребята из шайки угонщиков, освободившиеся по условно-досрочному. Они пришли на легализацию: работа, трудовая книжка, справки для прописки и т. д. Наши зарплаты оставляли их в непонимании.
С Сашей, бывшим чемпионом-раллистом и перегонщиком краденых аппаратов в Среднюю Азию и на Кавказ, я иногда ездил по хозяйственным надобностям. Он садился за руль раздолбанного, списанного, перечиненного «рафика» как хищный зверь на гоночный мотоцикл. Прогревал, газовал, и рвал с места пулей, топя педаль и переходя с первой на прямую.
Он не держал по городу меньше девяноста. Микроавтобус дребезжал, трепетал и разваливался. В поворот он вписывал вираж на двух колесах, не снижая скорости. Заскакивая правыми на тротуар, мертво осаживал перед светофором, и ни разу сосед слева не посмел возразить.
– Кто чует машину – того чует сосед, – скалился он. – В городе только дураки бьются.
С ним было весело. Полный симбиоз биологического организма и разваливающегося железа.
Он разбился через три года в угоне, слетев с дороги, когда встречная из-за грузовика вышла ему в лоб.
Сигнализация
– Вы кто?
– Кто скажете, Владислав Евгеньевич.
– Вы что заканчивали?
– Вообще?
– В частности.
– В частности все, что начинал.
– Вы кем работаете в музее?
– Владислав Евгеньевич, у меня тоже вопрос. Я кем работаю в музее?
– Вы за что получаете зарплату?!
– Мне кассир не говорила.
– Вас давно пора уволить!
– Меня – уволить? Меня давно пора наградить!
– За что?!
– За боевые заслуги! За оборону Ленинграда! За спасение утопающих!
– Где сигнализация?!
– Вот я вам сигнализирую!
– Прекратите паясничать! (Хлоп по столу.)
В кабинете присутствует наш отдел кадров Наташа Лубенец. У Наташи большая грудь, тонкая талия и бедовые черные глаза. Она регулярно залетает. Сейчас она наслаждается поединком двух самцов и испускает женские флюиды. Дир распускает лысый хвост. Я не могу поджать свой в Наташином присутствии. В конце концов, я моложе и лучше выгляжу.
