Елена Кочергина - Жизнь в стёклах (сборник)
«Дети мои! Слышал я, вы живёте, как кошка с собакой! Слёзно молю вас, не грызитесь, как волки, имейте мир между собою! Где-то в Писании сказано: «не угрызай брата твоего, яко дикий вепрь». Обращаюсь к вам со скорбью и жалостью: только бараны бессловесные и другая тварь может задирать друг друга без зазрения совести. Человеку же это неприлично и стыдно! Вы уже взрослые монахи, при обетах и мантиях, а не новорожденные щенки, у которых зубки чешутся! Зачем вам рваться в бой, как петухи? Образумьтесь, посмотрите в зеркало! Вы – здоровые мужчины с длинными бородами, а не дикие козлы! Уже которое послание пишу я вам, но не слушаете вы своего духовного отца, словно жирафы тугодумные! Вот и Апостол говорит: «кто не имеет мир между собою, тот словно свинья в калу»! Сказано: «дети, любите друг друга», – а не «змеи, душите друг друга»! Даже мерзкие крокодилы не трогают своих соплеменников, но щадят, а набрасываются лишь на иноплеменных. Вы должны быть солидарны, как пчёлы или муравьи – всё тащить в родной монастырь. Вы же, как удавы, думаете, кого бы из братьев заглотить! Я прошу вас, одумайтесь! Не будьте упрямы, яко ослы! Хоть осёл – животное трудолюбивое, но глупое и упрямое до крайности. Уж не знаю, с кем ещё вас сравнить? Разве что со стервятниками! Словно хищные птицы с безобразным клювом, словно во́роны, вы набрасываетесь на добычу! И кто – добыча? Брат ваш, соратник единоверный! Вы бежите, как страусы, от исповеди, и, как псы на помойку, собираетесь на чаепитие с мыслью кого-нибудь осудить! Что там псы, дикие шакалы вы, а не ангельский образ! Толстокожие бегемоты, которые сидят в своём болоте и придаются нечистоте! Черепахи в делании добродетелей и гепарды в раздражении и злобе! Вы, как рыбы безгласные, на молитве, и коршуны за трапезой! Прячетесь по углам, как пауки, от послушаний и жужжите за работой, точно мухи! Червь и вошь пред Богом, но павлин перед паломничающим женским полом, к тому же гордый, как индюк! Справедливо говорят в народе: «в тихом омуте черти водятся»! Наш монастырь и стал этим омутом за время моего отсутствия! Вот приеду с Монголии через месяц-другой, всех разнесу по полкам, словно комаров! Ваш духовный отец игумен Л.»
Может, вы подумаете, что я слишком строг по отношению к своим подопечным? Спешу вас уверить, возлюбленные во Христе братья и сестры, что сердце у меня доброе, а характер мягкий, христианский. Я с детства любил всяких зверушек и мечтал пасти бессловесное стадо. Вот теперь моё желание сбылось: у меня под началом восемнадцать братьев. Кроме того, я окормляю своими книгами весь русский народ, который, по большей части, тоже бессловесен.
Сёстры поставили меня на ноги, я наконец осмотрел жилые кельи и хозяйственные помещения и собрался уезжать. От подарков в виде различной скотины я категорически отказался, хотя и видел в глазах игуменьи страстное желание одарить меня каким-нибудь копытным. Лицам, развитым духовно, с первого взгляда бросается в глаза моя любовь к животным, хотя я и разговариваю со зверями вполголоса, стараясь скрыть свою слабость.
Я покинул монастырь в полном здравии и отличном расположении духа. Но, к несчастью, я сильно издержался на барана и не мог далее продолжать своё странствие. Моя братия не смогла сделать мне денежный перевод, потому что недавно закупила крупную партию форели к Рождественскому посту, истратив на неё все наличные средства, и даже взяла заём в соседнем монастыре.
Я пообещал Богу, что когда-нибудь непременно вернусь в сей благословенный край, чтобы закончить свою паломническую программу, и собрался возвращаться на Родину. К этому времени баран Василий так отъелся, что авиакомпании отказались его транспортировать, и нам пришлось ехать на поезде. В багажное отделение Василия также не взяли. Выход остался один: я одел его в мантию, выдал за брата и купил на него взрослый билет.
В одном купе с нами ехал чернокожий негр. Кто знает, что привело его в эту дикую страну и гнало ещё дальше на север? Оказалось, что он крещёный, неплохо говорит по-русски и всю жизнь мечтал стать монахом. Не теряя времени даром, я наставил его в монашеских добродетелях и постриг в рясофор на второй день пути. Я хотел удивить своих иноков: уезжал в странствие один, а вернулся с двумя братьями! Но на каком-то полустанке негр исчез вместе с одним из моих чемоданов. К несчастью, в этом чемодане оказалась бо́льшая часть моих заметок и самое ценное, что мне удалось добыть – эскиз кельи святой старицы-затворницы (я нарисовал его по памяти сразу, как только вышел от неё). При составлении моей брошюры пришлось довольствоваться оставшимися записями.
Пользуясь случаем, обращаюсь к тебе, чадо и брат мой чернокожий Серафим! Если ты не хочешь жить в монастыре под моим началом, иди в другой! Но верни мне мои записи и бельё с брендами известных кутюрье (остальные вещи можешь оставить себе)! Вспомни обеты, данные Богу при постриге, и покайся за своё беззаконие!
На сей просительной ноте я, Игумен Л., настоятель монастыря св. Лаврентия в богоспасаемом N-ске, завершаю своё повествование и желаю остаться неизвестным по великому смирению своему, как сказано в Писании: «возлюбите нищету духовную, и воздастся вам и в сем веке, и в будущем!» Аминь.Мир рушится
Мир рушится. Мы терпим огромные потери. Я – главнокомандующий восточной линией фронта. На нас пришёлся основной удар.
Мир рушится. Под моим началом всё меньше бойцов: некоторые, вероятно, сдались неприятелю и проданы в рабство, другие болтаются на телеграфных столбах. Иногда они приходят в себя, хватаются за столб и начинают бессмысленно карабкаться по нему вверх, потом снова безжизненно повисают на своих верёвках. Ужасное зрелище!
Но ещё страшнее те, кого присылают в цинковых гробах. Они тоже живы, но парализованы. В глазах их застыл неописуемый ужас, как будто они столкнулись с самыми глубинами неизвестного, и оно вытянуло из них всю жизненную силу.
Все разведчики бесследно исчезают. Никто не может сказать, как выглядит враг, даже те, кто непосредственно участвовал в бою. Тех, кто ещё может говорить (а их немного), при воспоминании о сражении сковывает страх и они теряют дар речи. Невозможно выработать никакую стратегию защиты, чтобы сохранить хотя бы то, что осталось. Мир рушится.
Враг наступает медленно, но неотступно. Мы теряем оплот за оплотом, никто не может сказать, что по другую сторону линии фронта. Территория государства уменьшилась вдвое. Неизвестно, где будет нанесён следующий удар.
Бойцы отказываются сражаться и требуют перемирия, но перемирие заключать не с кем. Враг не выдвигает никаких требований, он просто уничтожает нашу страну.
Вероломное нападение с востока ослабило нашу экономику. Никакие ценности сохранить не удаётся, речь идёт только о выживании. Пока у нас ещё остаётся небольшой шанс на спасение, но надежда тает на глазах. Перед лицом неизвестного врага все соседние государства отказались нам помогать, хотя мы предлагали любые условия. Они не стали присылать помощь и закрыли свои границы. Отступать теперь некуда.
Враг использует неизвестное химическое оружие. В воздухе стоит специфический запах, похожий на запах кошачьей мочи. Ум отказывается работать из-за этого запаха.
Все радиоволны захвачены неприятелем. Он транслирует странные передачи, которые отрицательно влияют на психику бойцов, наводят на них отчаяние, меланхолию и страх. Гигантские динамики оживают несколько раз в день, и нет никакой возможности отбить у врага оборудование, передачи слышно даже под землёй. В остальное время из динамиков раздаётся ужасающее загробное пение. Вещание идёт на странном языке, сильно похожем на наш, гипнотическим голосом, отрицательно влияющим на мышление. По всей видимости, в трансляциях содержится подсознательный призыв к самоубийству.
Стало невозможно действовать привычным образом, враг проник в самое сердце нашей страны. Надо из кожи вон лезть, чтобы сохранить то, что имеем. Бойцы отощали от голода и постоянного страха.
Враг намеренно не уничтожает наших бойцов, а только нейтрализует, хотя у всех сложилось мнение, что он может уничтожить нашу страну в самое короткое время; отсюда мысль о рабстве.
Мир рушится. Повсюду чувствуется дыхание приближающейся смерти, живые завидуют мёртвым. В маленький промежуток времени наша страна из счастливой процветающей державы превратилась в обитель страха, в склеп. И все без тени сомнения знают, что будут похоронены в этом склепе навеки.
Дети не рождаются, а только в них мы могли бы видеть надежду на спасение. Нас становится всё меньше, мы заживо похоронены.
Бойцы пытаются развлекаться, как раньше, но тоска и страх, растворённые в воздухе, лишили нас самого главного – чувства успокоенности и благополучия. Теперь привычные вещи (такие как приём пищи, выпивка, секс, разговоры, анекдоты) перестали приносить бойцам удовольствие, они делают всё это скорее по инерции, чтобы отвлечься хоть на время от царящего вокруг ужаса.
