Елена Крюкова - Царские врата
Ее стала бить счастливая, как в любви, дрожь.
«Вот так же, как с Ренатом у меня это было. Когда мы обнимались. Там, в сарае, впервые».
Ее глаза упали на лик Божией Матери Чимеевской.
Глаза Богородицы сказали ей: «Иди сюда. Ко Мне. Не бойся. Ближе».
Алена шагнула.
Перед ней расступились люди, словно она была царица. Давали ей дорогу.
Она подошла очень близко к иконе.
Увидела: по лицу Матери, собираясь в крупные, величиной с небольшие жемчужины, капли, медленно текут вниз странные слезы.
Алена шире раскрыла глаза. Раздула ноздри. Донесся нежнейший запах.
Смешали вместе лепестки жасмина, душистый мед, черемуху, кардамон, сладкое вино, кедровую смолу. Запах стал литься внутрь нее.
Залил ее до краев. Заврачевал все ее раны. Все страшные, зияющие в душе дыры.
Алена стояла, как истукан.
Хор вдалеке, из-за облаков, пел, истаивал в хвале и неге. Рядом с Аленой зашептали:
– На колени… На колени падай! Не видишь, что ли, икона замироточила… Чудо…
«Я рядом с чудом. Я… сволочь последняя…»
Колени сами подогнулись. Алена дышала тяжело. Прижимала руки к груди.
Она смотрела на текущее миро. У нее не было сил перекреститься.
– Приимите, ядите, сие есть тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов…
«Она меня простила. Простила. Теперь все хорошо».
За ней и перед ней, сбоку от нее народ повалился на колени.
– Пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Новаго Завета, яже за вы и за многи изливаемая… во оставление грехов…
«Где я уже слышала эти слова? А, да, там… в горах. Когда тот монах чашу золотую держал…»
– Твоя от Твоих Тебе приносяща о всех и за вся!
Иерей поднял Святые Дары над престолом. Икона густо мироточила.
– Вонмем! – Священник поднял хлеб над головой. – Святая – святым!
«Святым? А разве я святая?»
Люди встали друг за другом. Священник держал потир с Дарами, диакон – тряпицу, которой будет утирать рты причастников. Люди сложили руки на груди, правую руку над левой, и Алена так же сделала. Медленно потянулась живая дорога. Священник окунал лжицу в потир, подносил ко ртам. Старуха, та самая, в белом платке, заячьи уши белые под подбородком коричневым висят… дед, еле ногами шаркает… несмышленое дитя, чуть ручки научилось складывать в молитве… седая женщина, широкоскулая, на лице крупной кистью горе письмена начертило… девушка с ангельским лицом, тонкая талия, грудь большая, тяжелая… молодая мать с младенцем на руках, весело смеется, будто и не к Причастию идет, а на свадьбу подружки… тощий подросток, глаза впали внутрь лба, ищут, бегают туда-сюда, молят: спаси, объясни, как жить…
Они идут. Они идут, чтобы вкусить Святых Даров.
Они идут, будто молча поют.
Они хотят любви.
Все ли тут веруют в Бога? А может, не все?
Пускай не все. Он улыбается всем. Он – со всеми.
Алена шагнула к возвышению, на котором стояли, облаченные в золотые ризы, священник и диакон.
Золотая чаша блестит нестерпимо. Она сверкает, как солнце. Весеннее солнце.
Внутри чаши хлеб, пропитанный сладким кагором.
«Все у тебя будет теперь по-новому. Все».
– Тело Христово приимите… – Хор разворачивал красно-золотой, перламутрово-синий, брызгающий горячим воском веер, и темно-золотой нимб над теменем Богородицы Чимеевской, и лик Ее медленно покрывались бело-желтыми бусинами душистого миро. – Источника безсмертнаго вкусите…
«Ты здесь, Алена. Ты пришла».
«Да. Я здесь. Я пришла. Долго же я шла».
«Вкуси! Прими…»
«Дай мне сладкого. Дай – праздника. Я стала ребенком. Все мы дети. Все мы, когда любим сильно, становимся детьми. Детьми мы родились… детьми уйдем».
Она почувствовала на губах острый холодок золоченой лжицы, на языке – сласть вина и хлебную живую мякоть.
Горячее, сладкое, святое быстро, неуследимо скользнуло внутрь нее.
Она вспомнила, как ее сын рождался на свет.
Он выскользнул так же – горячо, быстро – не поймать мига! – из нее.
Закрыла глаза. Свет вспыхнул внутри. Не гас.
Алена отошла от священника со скрещенными на груди руками, с закрытыми глазами, с улыбкой.
Священник смотрел на ее солнечное лицо.
Благоухание наполнило храм до краев.
– Я сподобился видеть чудо в первый раз, как принял сан, – негромко сказал священник диакону. – Это сделал Господь, простив эту, вот эту грешницу.
Он кивнул диакону на стоящую с закрытыми глазами Алену.
И, обернувшись к притихшему народу, сказал просто, почти буднично, будто благодарил после обеда престарелых родителей своих, будто малого сына по голове русой гладил:
– Спаси, Боже, люди Твоя и благослови достояние Твое.
И, подняв выше чашу со Святыми Дарами, медленно благословил ею народ в храме, мироточащую икону, Престол и Царские Врата с сокрытым сердцем-алтарем за ними:
– Всегда, ныне и присно, и во веки веков.
Алена пропела вместе с хором, уже не боясь ничего в маленькой, оставшейся ей жизни ее: «А-а-ами-и-инь».
Богородица Чимеевская, вся покрытая душистой чудной росой, сказала ей молча:
«Ну? Теперь ты знаешь, что тебе делать?»
И Алена вслух, тихо, ответила ей:
– Да. Теперь я знаю, что мне делать.А священник, вытащив откуда-то, из укромного места, деревенское лукошко с расписными деревянными яйцами, яркими, как перья из хвоста Жар-птицы, Пасхальными писанками, зачерпнул горсть яиц, размахнулся и кинул их в толпу, будто спелые ягоды, алые сливы, и закричал победно, зычно, весело, взахлеб:
– Христос воскресе!
Народ весело, вразнобой, ловя, хватая на лету писанки, так же громко, радостно, закричал ему в ответ:
– Воистину воскресе!
– Христос воскресе!
– Воистину воскресе!
– Христос воскресе!..
«Воистину воскресе», – восхищенно шепнула Алена, ловко вздернула руки – и поймала жесткое деревянное яйцо.
Поднесла к глазам.
Оно было густо-алое, нет, даже кирпично-красное, как кровь.
Свечи горели ярко, трещали, чадили, вспыхивали.
И Алена склонила голову к ладони, на которой лежала вся ее кровавая жизнь, и ее поцеловала.
ДЕТСКИЕ СТИХИ АЛЕНЫЯ люблю гулять весной!
Мама любит гулять со мной!
Лужи у нас под ногами,
Небо у нас над головами!
И деревья шумят, как лес,
А все целуются и кричат Христос Воскрес!
ФРЕСКА ДЕСЯТАЯ. ЧАША (изображение золотой чаши на Вратах)
АЛЕНА И ПЬЯНАЯ СОСЕДКА
Алена набросила куртку, вышла на площадку, позвонила соседям. Загремел ключ в замке, долго скрежетал. Соседка с порога мрачно воззрилась на смущенную Алену.
– Что надо?
– Здравствуйте, – сказала Алена, засунула руки в карманы куртки и сжала там пальцы в кулаки. – Меня зовут Алена. Я ваша соседка. Не надо ли чего вам помочь?
– Я еще из ума не выжила, – хохотнула женщина, тряхнула головой, в обидной ухмылке обнажилась бледная голая десна. – Спасибочки! Не нуждаюсь! – Под хмельком тетка, пахло от нее. – За собой погляди лучше!
Железная дверь с лязгом захлопнулась.
«Не так я делаю. Не то».
Не прошло и часа, как в Аленину дверь затрезвонили. На пороге стояла поддатая соседка. Подслеповатые глазки стреляли туда-сюда. Уже не ухмылка, а просительная улыбка вздрагивала, маслом мазала ошлепки губ.
– Привет. Извини. Я тут тебя турнула. Ты не могла бы с ребятней моей посидеть? А я в аптеку схожу.
– Прямо сейчас пойдете?
«Она меня на «ты», а я ее на «вы». Все правильно. Все справедливо».
Ухнула в смрад и чад чужого жилья. Утонула, как дырявый ковш в кадушке с черной водой. Ребятенок в манеже, качается маятником, сам себя веселит; другой ползает по полу, тыкается мордочкой, как слепой, в углы ободранной мебели. Кот вышел из кухни, поднял хвост, гадко мяукнул. Пахло подгорелой гречневой кашей и алкоголем. К мешковатой занавеске приколот вырванный из гламурного журнала портрет толстой Бритни Спирс. На стене было намалевано аэрографом, крупно: «VADIK I LOVE YOU».
– Идите спокойно, – сказала Алена, – посижу сколько надо.
Поддатая баба ускользнула. Алена осталась в чужой квартире с двумя детьми. Пацан в грязном манеже все качался безостановочно. Другой мальчонка пополз к ней. Алена подхватила его на руки. Легонький какой! Кожа да косточки. «Вот и Ванечка мой совсем недавно – такой же был. Когда мы из Чечни прибежали. Недавно? Как век назад».
Алена опустила мальчишку на пол. Кот терся затылком о ножки пацана в замурзанных ползунках. Святое семейство. Отца нет. Не пахнет мужиком в этом доме.
Алена опять взяла мальчишку на колени, села в ободранное котом кресло. Стала напевать песенку, качать ребенка.
Под ее напевы уснул пацанчик в манеже, лег на спинку, ручки-ножки разбросал.
Уснул и тот, что у нее на руках пригрелся.
Сама не знала, сколько прошло времени.
Загремел замок. С ругательствами, цепляясь за притолоки, падая на стены и шкафы, ввалилась соседка, в дым пьяна.
Шагнула в комнату, чуть не упала через порог.
– А-а-а-а, соседушка!.. Ты здесь, родна-а-ая!.. Как ха-ра-шо-о-о-о… Ува-а-а-ажила… Давай мы с тобой за знакомство… – Неслушными руками радостно вывалила на стол из отвисших карманов аптечные пузырьки с настойкой боярышника. – Боя-рыш-ни-чек, родименький… Любишь прямо из горла?.. Или из рюмашечки?.. Я-то – и так могу… и без закуски… – Отвинтила крышку, дышала шумно, как паровоз. – Или тебе, лапунь, зажрать это дело обязательно?..
