Владимир Романовский - Средневековый детектив
К примеру, до Крещения еще, псковским церковникам перепало от Константинополя много денег – какая-то бюрократическая ошибка, кто-то не то в десять, не то в сто раз увеличил субсидию. Некоторое время дьяки жили во Пскове очень привольно, сорили золотом, но вдруг случилось им выбрать себе главу с аскетическим складом ума. Обуздав братию, выгнав особо распоясавшихся в глухие поселения, в Чернигов, суровый прелат, используя ошибочно полученные громадные средства, объявил бесплатное обучение грамоте для всех желающих. Сперва к предложению отнеслись с недоверием, но неожиданно им, предложением, соблазнились жены богатых купцов и ремесленников – и повалили в церковные пристройки, которые тут же разрослись и достроились – учиться искусству чтения и письма. С тех пор неграмотных женщин во Пскове нет, и все женское население, пухлыми локтями в некрашеные столы упираясь, пишет. Письма друг дружке, в основном, и доносы. Псковские тиуны не знают, куда от этих доносов деться. В округе берез почти не осталось – все извели на переписку. И все бы ничего – но появились новые ремесла – письмоносцы, производители каких-то особых псковских чернил, выделыватели особой, взгляду приятной и к конструктивному письмописанию располагающей, бересты. Кто-то усовершенствовал стило – и буквы стали ровнее, тоньше, и мельче. Казалось бы, меньше должно тратиться бересты и чернил. Но нет. Усовершенствованным стилом стали в десять раз больше писать. Косвенным результатом этой неистовой эпистолярности стал упадок псковских бань. Ничто так не горит, как береза. В бане береза незаменима. А березы все идут в переписку. Стали топить дубом и осиной – горит не очень складно, пар не тот. Стали меньше париться и меньше мыться. Намного. И теперь не приведи Даждь-бог зайти в дом псковитянина зимой, когда во Пскове не моются вообще.
Пристроив сверд в углу, Житник несколько раз присел, сделал семь глубоких вздохов, семь раз подпрыгнул, а затем, схватив за ножки увесистый ховлебенк, поднял его на вытянутых руках до уровня груди и некоторое время держал в горизонтальном положении. Сунув в рот смолу, яростно жуя, расчесал он светлые свои кудри забавным германской выделки гребнем. Среди прямоволосых детей Рагнхильд Житник был единственным исключением. Кудри достались ему от того самого «безродного вятича».
А что же – именно так и должно быть, размышлял Житник, жуя смолу. Отпрыски династий ни на что не способны. Великие всегда приходят со стороны.
И, приходя со стороны, великие не машут почем зря свердами, не напяливают на себя лавровые венки триумфаторов, не посвящают себя целиком дрязгам с женами, любовницами и детьми, не дарят земли родственникам и друзьям, но без лишнего шума и помпы – возделывают, улучшают, строят. У Ярослава по этому поводу правильные мысли, мы с ним много часов посвятили обсуждению предстоящего строительства. Но династический отпрыск не подходит на роль великого диктатора.
Да, нужно будет много построить. Чтобы каждый кирпич, каждый слой извести, каждая башня и каждый мощеный хувудваг (на местном наречии – дорога) напоминали всем о властителе Константине. Кто бы сегодня помнил об Александре, кто называл бы его Великим, если бы не Александрия и Александрова Тропа в Сирии? Великие строители Рима – Август и Адриан – кто помнит, кому они наследовали, кому предшествовали? Помнят только их самих. А Шарлемань, завоевавший полмира – что оставил после себя? Междоусобные драки, запустение. И никто, кроме летописцев, не помянет его добрым словом – династического выродка! А Хайнрих – этот знает, что делает. Подчинив себе Рим, прозорливый германец раздает земли во владение только церковникам, с условием, что официально они будут соблюдать целибат и, следовательно, не смогут иметь официальных наследников. И по их кончине земли возвратятся в Империю! Запретить, что ли, волхвам спать с бабами? Или войти в союз с Хайнрихом и Римом? Посмотрим, посмотрим.
Отказав мне, Любава оказала мне неоценимую услугу. Где она прячется, вот бы узнать. И кто ее прячет.
А также необходимо узнать, кто именно посмел увести Ингегерд у Свистуна из под носа. Два дня уже прошло, а Ярослав все еще ничего не предпринял. Не дал мне шанса выразить недоумение и возмущение – как, твою супругу похитили? А потом освободили? Странно, я ничего об этом не слышал … Как-то неудобно и боязно – молчит, медлит Ярослав. Впрочем, ничего страшного. Он остался один. Вся округа – моя. Близлежащие города – мои. Неустрашимые – мои, или будут мои, поможет Рагнхильд – Неустрашимые сентиментальны и уважают старость. Марьюшка – даже Марьюшка и все ее связи теперь мои. Новгород – мой. Осталось сделать последний шаг, лишить Ярослава шведской поддержки. Идея с Ингегерд, так вовремя предложенная Свистуном, провалилась. Ничего, наверстаем.
А с кем у меня нет союза? С Римом. Но это дело наживное. С Хайнрихом – это деликатный вопрос. С Базилем … э … договорюсь как-нибудь. С Киевом – это, пожалуй, самое интересное.
В Киеве Болеслав и поляки, помогают Святополку удерживать власть. Это, пожалуй, похуже, чем у нас варанги. Варангам с новгородцами делить особенно нечего, а вот Полония и Русь издревле друг друга ненавидят. И, наверное, правы поляки – противный народ эти ковши! И все же. Болеслав – враг Хайнриха. Что если поссорить Болеслава и Святополка? И заключить со Святополком союз? Именно со Святополком? Как говорил один известный римский свердомахатель – разделяй и властвуй.
Союз со Святополком был бы сейчас очень кстати. Сделал бы такой союз ненужными все эти сложные политические ходы, суды, варангов, и все прочее. Святополк – всеми признанный правитель Киева. Войско киевлян, пришедшее в Новгород поддержать меня, посадника Константина, как бы ни было мало – делает моим союзником Базиля. Что с того, что мне больше нравится Рим? Различия между Римом и Константинополем – никакие, похожи на незначительную банальную ссору мужа и жены. Они, Рим и Константинополь, ни разу друг с другом не воевали и воевать не будут. Они преследуют каждый свои интересы, но стоит Неустрашимым действительно заикнуться о перуново-одиновой империи Севера, как Базиль и Хайнрих тут же объединяться, под их знамена встанут и Гнезно и Киев, и в считанные месяцы от северной империи останется лишь зола, тут и там отмеченная редким ковылем. Так что надо обязательно договориться со Святополком. Он боится Ярослава – по глупости, конечно, но это хорошо. Надо это использовать. Он тщеславен – это тоже надо использовать. Он не сын Владимира – во всяком случае, так говорят – и это тоже надо использовать. После меня Святополк – любимый сын Рагнхильд. Это сложно использовать, но надо постараться. Он любил покойную жену и думает, что ее убили Неустрашимые – нужно сказать ему, что убили ее с ведома и благословения Ярослава.
Завтракать Житнику не хотелось. Он только выпил стакан воды. Привычный вид княжеских палат напротив за окном вызвал в нем прилив нетерпения и неприязни. Живу в какой-то халупе, подумал он, из халупы правлю Новгородом, и от этого весь город чем-то стал напоминать халупу.
– Горясер! – позвал он.
Горясер, расторопный, совершенно не сонный несмотря на ранний час, тут же вошел в комнату. Халупа, еще раз с раздражением подумал Житник.
– Приходил кто за Детиным вчера? Я хотел подождать, но уснул.
– Да, болярин.
– И что же?
– Отвели Детина кой-куда, помыли, подкормили, а потом был разговор. После разговора Детина опять опустили в яму.
– А тот, что с ним говорил? Да ну же!
– Как ты и велел, шли за ним на расстоянии, а в нужный момент приблизились.
– И что же?
– Их было двое. Пропуск на двоих был выписан.
– Да, я знаю. И что же?
– Ничего.
– То есть как?
– Как ты велел, стали их слегка теснить к двери, чтобы поговорить с ними без свидетелей. То есть, это так ратники подумали, что они будут теснить. На самом деле получилось все наоборот. Не тот, что говорил с Детиным, но второй, спутник его, стал теснить ратников. И они испугались, что он с ними поговорит без свидетелей, и ушли.
– Он что, этот второй – страшен так?
– Могуч. Ничего не скажешь. Один ратник замешкался, когда его теснили, вовремя не отступил на шаг, так опомнился только, уже вися пузом на ветке дуба. Знаешь, дуб такой там, недалеко от бани.
– И что же было дальше?
– Оба ушли себе. Сказал тот, который теснил, что вернутся сегодня вечером, и чтобы ни-ни.
– Так и сказал?
– Так и сказал. Ни-ни.
– Ну и леший с ними. Хотелось бы поговорить, конечно. Ну, улучу момент. Сам туда приду. Пусть он меня самого попробует потеснить. Как продвигается дело с остатками Косой Сотни?
– Восемь человек удалось приручить. Живут в разных местах, но все здесь, в округе.
– Только восемь? Сколько всего человек было в Сотне?
– Сто сорок, или около того.
– Скольких схватили и казнили?
– Человек пятьдесят.
