Эдуард Овечкин - Акулы из стали (сборник)
Ну и, конечно же, все Пашу подъёбывали просто в перманентном режиме.
– Василич!! – кричит, например, Паша своему турбинистическому мичману. – Пошли в четырнадцатый шихту[19] грузить!!!
– Не, Паша, я с тобой в трюм не полезу!
– Чо эта?
– А я не верю, что у тебя на Тоню как на женщину стоит! Значит, стоит как на мичмана, а я же тоже мичман и поэтому боюсь с тобой в полутёмный трюм лезть!
Ну и так далее. Недели через две мы передали корабль другому экипажу на два месяца, чтоб они сдали какую-то задачу и не вылетели из «линии», а сами переселились в казарму.
А казарма восемнадцатой дивизии первой флотилии Северного флота ВМФ РФ атомных подводных крейсеров самого что ни на есть стратегического назначения представляла собой краткую, но наглядную картину развала эсэсэсэра: её отгрохали из белого кирпича в девять этажей, проложили в ней трубы и даже почти везде поставили окна и двери. А потом этот самый СССР развалился, и финансирование строительства резко закончилось.
– Ай, ну нормальная казарма, чо! – решило флотское начальство, подписало все документы и разрешило в ней жить экипажам. Наверняка для того, чтоб служба на берегу прививала любовь к морю с невыносимым свербением везде, и даже в чреслах.
В казарме не было отопления, не было воды, везде валялись какие-то электрические времянки, в автоматах вместо предохранителей торчали гвозди, и дыры в окнах были забиты матрасами. Дежурный по части сутки ходил в шинели (с клеточками от панцирной койки на спине), шапке и рукавицах.
– Так! – сказал командир на одном из первых построений. – Мы не можем ждать милостей от природы в лице Паши, и поэтому у меня вопрос не в бровь, а в глаз. Кто умеет нормально печатать на печатной машинке?
– Эдуард нормально хуярит! – докладывает Антоныч.
Я смотрю на Антоныча, как лань на охотника, а Борисыч шепчет ему: «Ну ты и подстава, Антоныч!» – «Зато медаль быстрее получу!» – так же шёпотом огрызается ему Антоныч.
Нам с ещё одним офицером выделили отдельную комнату, в которой были все окна, поставили стол, стул и обогреватель из двухметровых тэнов, но от него очень быстро начинала болеть голова и туманился мозг, поэтому мы его выкинули. У вас когда-нибудь обветривались руки в помещении? У меня – да. Сидишь, как монах-схимник, укутанный в шинель, и синими пальцами синих ладоней долбишь на машинке:
«Мичман Иванов в сложной обстановке, приближенной к боевой, менял фильтр на испарителе, заткнув своим телом отверстие для его вставления. И своей мужественной военно-морской грудью не давал забортному давлению в сто двадцать атмосфер проникнуть в подводную лодку и сорвать выполнение боевой задачи! И поэтому мы просим и даже требуем выдать ему медаль имени Ушакова, чтоб каждая прохожая собака в его родном городе Черновцы знала, какая же это всё-таки героическая личность, а не штабной дрищ!» Хотя у штабных наград больше было, и подводники всегда безошибочно угадывались в любом сборище военных по малому количеству наград на груди.
Правда, на командира Тоня напечатала представление лично. Командир дивизии тогда искренне хотел, чтоб нашему командиру дали Героя России, и сам даже отказался от претензий на это звание, хотя полавтономки плавал с нами старшим на борту и технически имел на это право. Это благородный человек контр-адмирал Домнин Владимир Иванович (пусть земля ему будет пухом), я хочу, чтобы вы знали это имя, он этого заслуживает!
Но, похоже, что выше него никто этого не хотел, и звание Героя до командира не дошло, хотя представление Тоня напечатала от души. Когда нам его старпом читал перед строем, мы все плакали слезами восторга и хлопали в ладоши, а потом слегка подъёбывали командира, то прося у него автограф в удостоверение личности, то обещая не мыть руку после того, как он её пожал. «Да ну вас, пидорасы!» – обычно отмахивался командир от жестов поклонения себе.
А служебный роман с Тоней поглощал Пашу всё больше и больше.
– Не, ну а что, – рассуждал Паша, – готовит она хорошо, дома всегда порядок. Вещи стирать не надо, опять же!
Командир крутил пальцем у виска и говорил:
– Надо же, до каких глубин морального упадка может привести офицера его нежелание самому себе стирать носки и гладить рубашку!
– Слушай, Эдуард, – как-то ночью сказал мне командир, когда мы с ним пили чай в рубке дежурного, – друга-то надо спасать твоего!
– Какова такова друга? – насторожился я, уж не Пашу ли он имеет в виду.
– Ну, Пашу же!
– Ой, Сан Сеич, да не очень-то мы с ним и друзья! Уж не до степени Тони-то точно!
– Не, ну делать-то что-то надо! Не могу я так просто же смотреть, как моему офицеру жизнь ломают.
– Дык… эта… тащ командир…
– Ну, не мнись уже – говори, блядь, что за жеманность в офицере!
– Она же к вам неровно дышит!
– А то я не знаю. Она как напьётся, вечно у меня на шее, как подвязка ордена Святой Анны, висит. Только тяжёлая и некрасивая. Но нет, Пашу я люблю, но не настолько.
Но план всё-таки был придуман коварным старпомом.
– Паша! – вызвал его как-то старпом в центральный, когда мы уже опять сидели на своём любимом пароходике. – Собирайся! Повезёшь с Лёней матроса Курочкина в военную тюрьму в город Запендрющинск, Хуйзнаеткакого района, Тьмутараканьей области!
– А чего я-то, а не комсомолец?
– Комсомолец заболел потому что!
– Кх, кх, кх!!! – удивлённо закашлял комсомолец, который вообще все эти движухи с поездками на перекладных вглубь России и матросом, прикованным к нему наручниками, любил и уважал.
Пока Паша отсутствовал, на соседнем борту был куплен за три килограмма спирта отчаянный мичман для Тони и, когда Паша вернулся из поездки, там уже дело к седьмой Таниной свадьбе шло. Не волнуйтесь – мичман потом соскочил, а Паша и так приехал счастливый и с засосами по всему телу – нашёл свою очередную судьбу из трёх возможных вариантов на весь Запендрющинск (по рассказам интенданта Лёни).
– Тока зря три кило шила извёл! – сетовал потом старпом.
Старпом
В дремоту центрального поста свистнула пуля. Это старпом наш заскочил.
– Эдуард, а где моя шапка?
Мою тонкую душевную организацию откровенно обижают такие вопросы. Тем более я уже целый старший лейтенант, сдал все зачёты, сходил в автономку и стал незаменимым специалистом, то есть в подводной иерархии «равный среди равных». Поэтому я картинно обижаюсь:
– Сей Саныч, да гребу я, где ваша шапка? Я ж по подводной лодке дежурный, а не по вашей шапке.
Я, конечно, знаю, где его шапка. Мало того – я прямо сейчас её вижу. Она на затылке у него, а он её потерял и теперь не знает, как ему до штаба дойти. У военных же как: без трусов идти можно по улице, а без шапки – ни при каких условиях. Вот хоть бы бомбы атомные падают, но ты всё равно должен бежать в шапке, на ходу отдавая всем честь. Потому что как без шапки честь отдать можно? Я себе не представляю, а вы?
Старпом у нас умничка, конечно. Подводной лодкой управляет в надводном и подводном положении, знает наизусть МППСС и ещё восемьсот пятьдесят документов, необходимых для управления кораблём, но вот, например, машину научиться водить так и не может. Да. И шапка. Он всё время её теряет.
– Андрюха! – кричит старпом в открытую дверь штурманской рубки.
Выглядывает штурман Андрюха.
– Ты шапку мою не видел?
– Нет, – говорит Андрюха, – не видел, Сей Саныч.
Да, у нас любили издеваться друг над другом, невзирая на ранги, и оттачивали это искусство на любом подвернувшемся под руку предмете. Старпом почесал за ухом. Миллиметра! Миллиметра, отделяющего нас с Андрюхой от званий «педерасты», не хватило его пальцу до шапки. Но пронесло.
– Эд, а дай-ка мне свою шапку, я в ней сбегаю.
Ссылаться на корабельный устав, который запрещает мне находиться без шапки, пока я дежурный по кораблю, бесполезно. Любимую поговорку старпома, когда кто-то ссылается на вышестоящее начальство, я знаю: «У командира (комдива, комфлота, министра обороны, господа бога), конечно, хуй толще, но мой-то ближе». Поэтому выдаю железную отмазку:
– Сей Саныч, ну у вас же сорок восьмой размер шапки, а у меня шестьдесят второй, – она же до плеч вам будет. Или вы, как принцесса в карете, в ней поедете до штаба?
Старпом у нас маленький и худенький. Прям вот игрушечный. Но при этом абсолютно комфортно чувствует себя в этом размере, и шутить по этому поводу с ним можно не опасаясь. А энергии – как у голубого кита. Прям непонятно, чем она там у него вырабатывается в таком крошечном организме. Слушаются старпома все абсолютно, даже командир иногда. Но так как он умный и своевольный, то в штабах его не любят и пытаются вечно загнобить.
– Блять, как в штаб-то сходить? – грустит старпом.
В штаб идти ему явно не хочется, а тут ещё и шапка пропала, как назло.
В центральный входит командир:
– Серёга, ты же в штаб вроде собирался?
– Да вот, шапку где-то свою потерял.
