Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том четвертый. Весна в Карфагене
– Мадам Николь приготовила вам на выбор несколько платьев и все прочее, пойдемте глянем, – предложила Клодин.
Машенька выбрала легчайшее бордовое платье с длинными рукавами, чтобы прикрыть царапины на руках, и туфельки такого же цвета.
– Мадемуазель, – вдруг оживилась Клодин, – если вы не против, давайте заколем вам в волосы алую розу. Тогда во всей Бизерте не будет вам равной! – И, не ожидая, что скажет Машенька, горничная с удивительным при ее полноте проворством бросилась в сад и быстро вернулась с розой. – Мадемуазель, я вас умоляю! Разрешите?
– Пожалуйста, если вам нравится…
Клодин ловко приколола розу к Машенькиным волосам.
– Королева! – всплеснула руками Клодин. Оказывается, она умела радоваться за других и не все делала из милости. – Мадемуазель Мари, – добавила она церемонно, – мадам Николь приглашает вас к обеду, тет-а-тет!
– Хорошо, ведите.
Госпожа Николь ждала Машеньку в белой столовой.
– Салют, Мари, ты прелестно выглядишь! – Как старую подружку, приветствовала Машеньку губернаторша. – Слушай, я умираю с голоду! Ничего, если нам подадут баранину по-бордоски? Я заказала на свой риск, ты любишь?
– Баранину – да, а по-бордоски – не пробовала, – с полуулыбкой спокойно отвечала Машенька. Только сейчас она почувствовала, как хочет есть, аж слюнки потекли при слове «баранина».
– У меня повар очень медлительный, но знаток своего дела. Мы его специально выписали из Марселя. Да ты садись за стол, сейчас принесут. А хочешь аперитивчик?
Машенька отрицательно покачала головой.
– Правильно, я тоже не люблю перебивать аппетит.
Стол был сервирован на две персоны и накрыт розоватой скатертью с такими же салфетками на ней. Машенька первый раз пристально взглянула на Николь, благо та отошла от стола посмотреть в окно на дорогу – не едет ли муж, который обещал быть к обеду, но неточно, поэтому для него и не поставили прибор.
«А она прехорошенькая, – отметила Машенька, – фигурка точеная, высокая шея, чистая, белая кожа, ходит очень грациозно, умеет ходить…»
– Нет, он наверняка не приедет, – сказала о муже Николь, присаживаясь к столу.
Машенька разглядела и глаза Николь – большие, темно-карие, с тяжелым металлическим блеском, и зубы, чуть крупноватые, но белые, ровные, и яркие полные губы.
Лакей прикатил тележку с блюдом баранины, от нее шел такой дух, что у Машеньки закружилась голова.
– Ты знаешь, Мари, у меня родители живут под Бордо. Папа – прекрасный кулинар, лучший в нашей деревне. Ох, мы и любим поесть! Это у нас фамильное. Я обожаю мясо! Я обожаю рыбу! Я обожаю сыр! Ой-е-ей, какие сыры варит моя мама! У нас своя сыроварня. А какие вина давит папа! У нас несколько солнечных склонов отличных виноградников. Сейчас мы попробуем наше домашнее «бордо» под сыр, а?
– Да, мадам.
– Ой, ради всего святого! Не называй меня мадам! И на «вы» не называй. Зови просто Николь. А то я чувствую себя такой старухой! Договорились?
– Да, ма… да, – засмеялась Машенька, – договорились!
Бараниной по-бордоски оказалась слепленная в большой оковалок и перевязанная бечевкой мякоть баранины, фаршированная ветчиной и филе крохотных анчоусов, обваленная в толченой петрушке, луке, политая красным вином и коньяком и в довершение запеченная на сале на медленном огне с луком, морковью и ломтиками телятины.
И Николь, и Машеньке только одного мяса лакей положил граммов по семьсот, не считая гарнира из молодого картофеля и зелени. Машенька сначала испугалась, но когда начала есть, то поняла, что справится.
– Да, я деревенская. Родители до сих пор работают с утра до ночи. У них, конечно, теперь есть с десяток работников и прислуга, я этим обеспокоилась, но они у меня такие, что минуты не сидят сложа руки, – продолжала болтать Николь, умудряясь при этом жевать. – Ах, какое мясо, ай-я-яй!
– Да, очень вкусно, – согласилась Машенька.
– Мустафа! – хлопнула в ладоши Николь. – Пойди позови Александера.
Лакей повиновался и вскоре ввел в столовую тщедушного старичка в белом поварском колпаке и белом фартуке.
– Александер, графине нравится баранина по-бордоски, – торжественно произнесла Николь. – Я довольна тобой!
Маленький старенький Александер почтительно, но лишь чуть-чуть склонил голову набок, чтобы не свалился стоячий колпак, и прикрыл веки, словно сощурился от удовольствия, при этом кончик его длинного носа так и крутился, привычно вынюхивая пространство перед собой.
– Оба свободны. Сыры подадите через четверть часа – и ни минутой раньше, ни минутой позже. Их надо хвалить, – снисходительно добавила Николь, обращаясь к Машеньке, – они у меня как дети!
Машенька наелась так, что у нее перед глазами полетели блестящие мушки.
– Ты передохни, это у тебя с голоду, – успокоила Николь. – Чуточку отдохнем и еще что-нибудь съедим!
– Ой, я не могу!
– Это тебе кажется, Мари. Сейчас они принесут такие вкусные сыры, что пальчики оближешь! Вообще ты посмотри дворец, здесь у нас замечательно, а какие люди! Я тебя познакомлю со всеми. Какие офицеры – о-ля-ля! Здесь у нас очень весело. Есть свой квартет, я играю на рояле, а ты?
– Немножко.
– Ну вот, будем играть в четыре руки, есть чудные пьесы! Мы устраиваем балы для наших гарнизонных и для местной знати, среди них есть весьма образованные люди, весьма. Есть и прелестные дамы, а какие украшения – о-ля-ля! Настоящее высшее общество. Нет, нет, ты не думай, здесь все чудесно! Просто рай! К нам приезжают из Марокко и из Алжира, я уж не говорю про Марсель и Париж. Сама видела, даже маршал Петен приехал. Кстати сказать, он очень ценит моего мужа, очень! Нет, нет, жизнь здесь кипит, я счастлива! Доктор Франсуа говорит, что ты просто обязана месяц пожить у меня, а лучше – два или три. Он такой чудак, этот доктор Франсуа, изучает арабские диалекты, знает берберский и даже говор отдельных племен. Он даже издал за свой счет словарь и еще какие-то книжонки. Сам ходит по пять лет в одном мундире, живет в казарме, а все жалованье вбухивает в эти глупые словари и всякую чепуху. Ну, в общем, он у нас ку-ку! – И Николь выразительно покрутила пальцем у виска.
– Создатель нашего русского словаря Владимир Даль тоже был морской офицер и врач. И он не ку-ку, а великий человек, – кротко, но очень холодно сказала Маша.
– Представляешь, моя Клодин влюблена в доктора Франсуа, – пропустив Машенькину реплику мимо ушей, продолжала тараторить Николь. – А ты ездишь на лошадях?
– Немножко. Давно не ездила, но у нас дома была конюшня. И папа, и мама, и я – все любили верховую езду.
– Ну, чудно! Тот, кто приучен к этому с детства, хорошо ездит. Значит, ты составишь мне пару. Здесь прелестные места, и у меня чистокровные арабские скакуны, но мой муж постоянно занят, а кататься с его ординарцем – это, знаешь ли, дурной тон. И так про меня всякое болтают, еще бы – я на виду! Катание на лошадях очень полезно. А я начала только здесь, в Африке, я ведь парижанка, выросла на брусчатке, мой отец – неплохой художник, выставлялся в салонах. Я тоже немножко рисую и пишу маслом.
Машенька посмотрела на Николь с недоумением, но сдержалась, не спросила: как это – то отец крестьянин из-под Бордо, то парижский художник?
– Ты любишь писать картины маслом?
– Я не пробовала.
– О, я тебя научу в два счета, сама я бесталанная, а учить умею! – Николь засмеялась искренне, то ли над своей бесталанностью, то ли над педагогическими возможностями.
Принесли сыры на широкой доске.
Болтовня Николь нисколько не раздражала Машеньку, а как бы даже снимала с ее души последний груз, вернее, даже последний слой чего-то липко-тягостного, о чем ей хотелось бы забыть и не вспоминать никогда.
– Да, Мари, приезжал старый адмирал, он обещал приехать завтра. Ты готова его принять?
– Да, ма… да, Николь, я буду очень рада.
– И еще, приезжал молодой адмирал, какой интересный мужчина! Он просил меня узнать, когда вы смогли бы увидеться?
– Никогда!
– Почему? – горячо вырвалось у Николь. – Я устрою все в лучшем виде! – От волнения она аж облизнула губы.
– Не хочу, – спокойно ответила Машенька.
– О-ля-ля! Это меняет дело! – растерянно и восхищенно пролепетала Николь.
Возникла неловкая пауза.
– Рокфор очень хорош, попробуй, Мари!
– Я не люблю рокфор.
– Почему? Он такой замечательный.
– Просто не люблю – и все. Раньше любила, а теперь нет.
– Бывает, – сказала Николь вдруг поникшим голосом, видно, вспомнив что-то свое, заветное. – Но, может, это у тебя не навсегда?
– Может, и не навсегда. Чего загадывать…
– Тогда пойдем в парк, я покажу тебе мои розы, – предложила Николь, и они вышли в парк.
– Посмотри, какие розы, я их привезла из Марселя. Нет, ты только понюхай! Они пахнут, а здешние без запаха, как бумажные. Тебе нравится мой парк?
– Да.
– Ну, вот и славно. Знаешь, Мари, – Николь доверительно взяла ее за руку чуть выше локтя, – я горжусь, что ты настоящая графиня и говоришь со мной!
