Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся
Как ни странно, страсти улеглись быстро. Успокоилась регистратура, пришла в эмоциональную норму преданная секретарша, жена начмеда так и не вышла на работу, а высшая областная инстанция выделила бессменному Сухоярову семейную путевку в санаторий. Жизнь вошла в свою колею просто и буднично. Потухли блестевшие от невозможного счастья глаза, все чаще стало подниматься давление, прямо пропорциональное съедавшей Кирилла Александровича тоске.
Ему хотелось позвонить старому товарищу, под крылом которого теперь обреталась Люся, и спросить:
– Ну и как там моя протеже?
Но Сухояров боялся, а потому смотрел на телефон с отчетливой неприязнью. Аппарат ему мешал всем своим видом: будил беспокойство.
Петровой же новое место работы пришлось по душе – многолюдно и весело. По-утреннему осипшие доноры заигрывали не только с подругами в очереди, но и с молоденькими медсестрами, и даже с необъятных размеров гардеробщицей, ворчливой бабой, сыпавшей солеными прибаутками. К Петровой гардеробщица прониклась и звала не иначе как «Сергевна». Люся в долгу не оставалась и уважительно называла главного часового станции переливания крови «Марфа Егоровна». Сотрудники не сразу понимали, о ком идет речь, ибо привыкли к тому, что их встречает источающая густой запах чеснока «теть Марфа».
– Сергевна – человек, – с чувством изрекала Марфа Егоровна себе под нос. – Только худа больно: кожа да кости!
Именно такое отражение Люся видела в зеркале два раза в день. Ее худоба была несанкционированным ответом сухояровской гипертонии. Петрова тосковала и не спала ночами. По утрам Жебет пенял бывшей супруге, что та всю ночь возится и мешает его полноценному отдыху.
– Извини, – кивала головой Люся, утратившая все силы к сопротивлению. Через минуту, словно что-то вспомнила, спрашивала бывшего мужа:
– Мне никто не звонил?
– Ни-кто, – с чувством выполненного долга отвечал Павлик.
А Петрова ждала. Ждала встречи с Сухояровым. Но прежде чем эта встреча состоялась, принятого недавно на службу бывшего педиатра в разгар рабочего дня пригласили к телефону в отдел кадров. Ни о чем не подозревавшая Люся взяла трубку и в секунду срослась с нею.
– Здравствуй…
Петрова молчала.
– Ты меня слышишь?.. Что ты молчишь?.. – метался на том конце провода измученный разлукой Кирилл Александрович. – Люся, прости меня. Жизни не стало. Все из рук валится, – жаловался начмед молчаливой Петровой. – Давление двести. Возвращайся, а?
– Когда? – хрипло выдавила Люся.
– Сегодня. Сейчас. Через пять минут я буду ждать тебя в городском парке напротив работы.
– Твоей? – уточнила Петрова.
– Твоей, – поправил Кирилл Александрович и повесил трубку.
Весь следующий год каждую неделю с понедельника по пятницу Люся выбегала со станции во время обеденного перерыва и сломя голову неслась в сторону городского парка.
– Куда-а-а-а?! Сергевна! Дождь! – пыталась предотвратить побег теть Марфа.
– Я быстро, Марфа Егоровна, – бросала на ходу Петрова и ныряла под дождь.
– Тю-ю-ю-ю, хворостина оглашенная, – разумеется, себе под нос ворчала гардеробщица, чувствовавшая ответственность за петровскую жизнь.
Оглашенная же порхала, невзирая на крутые метеорологические виражи. Парил и Сухояров, забывший про давление и осторожность.
Жена его собирала семейные советы, на которые Кирилл Александрович не являлся, ссылаясь на неожиданные командировки в район.
Дочери тосковали по матери, Светка перемежала жалобы с угрозами. И только Роза, посвященная в перипетии романа, проникновенно спрашивала, глядя в сиявшие материнские глаза:
– Ты счастлива, мамочка?
Мамочка не удостаивала ответом пребывающую в таком же нелегальном романе дочь.
«Счастья много не бывает», – думал Сухояров в момент, когда была объявлена Вторая кампания по спасению семьи. Уже готовый к очередным испытаниям, Кирилл Александрович вынашивал стратегический сценарий по резервированию отношений с возлюбленной. «Вре-мен-но, вре-мен-но», – успокаивал он себя, хотя воображал, что ведет подготовительную работу с Петровой. Та не сопротивлялась – из-за известных обстоятельств улетела в Одессу.
– Так что же все-таки случилось? – вытирая испарину, продолжал допрос Сухояров.
– Мне перестало это быть интересным.
– Ты меня разлюбила?
– При чем тут это? – сопротивлялась Петрова, не поднимая на Кирилла Александровича глаз.
– Как при чем? Мы уже столько лет вместе! И вдруг ты исчезаешь. Улетаешь в Одессу. И все только потому, что я попросил расстаться на время. На вре-мя, а не нав-сег-да.
– Подожди, – возразила Люся. – Ты хочешь, чтобы я подчинила свою жизнь ритмам твоего семейства?
– Этого не нужно делать. Дети уже взрослые.
Тут Петрову прорвало:
– На мне не нужно было жениться!
– Ты это уже однажды говорила.
– Хорошо, говорила. Пусть. В меня не нужно было вкладываться! – продолжала Люся. – Со мной не нужно было жить одним домом. Мы могли просто доставлять друг другу радость.
– А разве было по-другому?
– Да. Но радости много не бывает. Она «вре-мен-на» (Люся передразнила Сухоярова).
– Но раньше же тебя это устраивало?
– Устраивало, – Петрова помолчала. – Приходила твоя жена.
– Ли-и-и-да? – обомлел Кирилл Александрович.
– Да. Лидия Семеновна.
– И что?
– Просила отпустить тебя. Ни в чем не обвиняла. Жаловалась на одиночество.
– А ты? Пообещала?
– Я не пообещала. Я дала слово.
– Пожалела, значит?
– Я поняла ее. У нас обеих незавидное положение – мы обе любим одного и того же мужчину. Просто у нее на тебя прав больше. Я не буду бороться.
– А мужчину вы спросить не решились?
– А зачем? – Люся прищурилась. – Все и так известно. Мне ты скажешь – «временно», ей – «попробуем еще раз».
Начмед усмехнулся:
– Я понял.
– Я в этом и не сомневалась, – улыбнулась Петрова, хотя жаждала услышать нечто другое.
– А что другое вы хотели бы услышать?
– Ну, знаешь, как обычно: «не уходи», «я без тебя пропаду», «дай мне шанс» и все такое.
– Как я понимаю, ничего из цитируемого не прозвучало?
– Даже близко.
– В общем, расстались?
– Расстались.
– И продолжения не было?
– Так много «продолжений» не бывает. И вообще, потом все пошло наперекосяк.
«Наперекосяк» состоял в следующем: через месяц после злополучного разговора в городском саду у Сухоярова случился инсульт. Отмерив положенный срок, врачи объявили Лидии Семеновне, что теперь все зависит от ухода. Впрочем, как бывшему медработнику, ей об этом можно было и не говорить.
К излету года к бывшему начмеду частично вернулась речь, но с кровати он так и не встал. «Ли-и-и-да!» – протяжно выл Кирилл Александрович, требуя, чтобы жена-сиделка не отлучалась ни на минуту. И Лидия Семеновна бежала на зов, зная, что, как только она возьмет его за руку, муж, заглядывая ей в глаза, ласково спросит: «Лю-ю-ся? Ты пришла?»
Петрова и правда приходила в дом к Сухояровым несколько раз. Не по личной инициативе, а по просьбе самой Лидии Семеновны. Уж очень хотелось верить, что встреча с бывшей любовницей станет толчком к выздоровлению Кирилла Александровича. Но не тут-то было. Сухояров не понимал, кто перед ним. Перекошенным ртом начмед изрыгал нечленораздельное приветствие – особенно трудно ему давались сонорные, – а потом начинал безудержно плакать, и бедная голова его каталась по подушке из стороны в сторону.
В одну из таких встреч Лидия Семеновна треснувшим голосом, прислонившись к косяку, сказала Петровой:
– Я перед ним виновата. Нужно было отпустить. К вам. Был бы счастлив. Все лучше, чем так, – кивнула головой в сторону Сухоярова. – Не смогла. Вот теперь расплачиваюсь. И он страдает. – Помолчала какое-то время: – Простите меня, Людмила.
– Вы меня простите, Лидия Семеновна, – прошептала Петрова и выскользнула из квартиры, пропахшей бедой и страданием.
– Только не говорите, Людмила Сергеевна, что теперь вы дружите.
– Нет. Мы не дружим. Но отношения поддерживаем. По необходимости. Когда приеду ему систему поставлю, когда самой Лидии Семеновне давление померяю.
– Так Сухояров жив?
– Грех так говорить: к сожалению, жив.
– Столько лет?!
– Да, уже больше шести – это точно. Точно не помню…
Люсина память была устроена очень интересно: в ней имелись ячейки. Каждая носила свое имя. Имена были разные, большей частью мужские. Человеку неосведомленному Петрова могла показаться коллекционером, этаким директором музея восковых фигур. Но в том-то и дело, что фигуры из плоти и крови жили в настоящем и вращались по прихотливым орбитам Люсиной жизни.
