Александр Филиппов - Аномальная зона
Связь лагеря с внешним миром осуществлялась по узкоколейной железной дороге, по которой лёгкий паровозик-«кукушка» таскал туда-сюда платформы с лесом, оборудованием, привозил в зарешеченных теплушках новые этапы, а ещё сновали юркие, с ручным и бензиновым приводом, дрезины.
До ближайшей станции напрямки было двести вёрст, а по «железке», огибающей привередливо сопки и совсем уж непроходимую топь – все триста пятьдесят, так что путешествие до райцентра Острожск на местном поезде при его нескором ходу занимало едва ли не сутки.
Эту железнодорожную ветку через тайгу и гиблые топи тянули зеки ещё в начале войны. Недостатка в спецконтингенте в ту пору не ощущалось, и Марципанов, тогда ещё капитан, только что назначенный начальником лагеря, не жалел людей. Он лично курировал стройку и, бывало, орал на новичков, которые не сразу понимали, где оказались, и жаловались то на нехватку лесоматериалов, то на худую одёжонку:
– Вас вместо шпал положу! В консервные банки обую, а на работу вы у меня, сволочи, пойдёте! И норму сделаете!
Мёрли от холода и голода, тонули в болотах зеки тысячами, но узкоколейка, причудливо змеясь, доползла-таки до райцентра, куда раньше можно было добраться только по зимнику.
И вот теперь, после приказа Берии, у Марципанова рука не поднялась уничтожить плоды этого колоссального труда. К тому же, как здраво рассудил он, железнодорожная ветка всегда могла пригодиться. А потому он распорядился разобрать пути лишь на протяжении последних пятидесяти километров от райцентра. Далее они скрывались в дремучей тайге, и никто, кроме редких охотников, там рельсов не видел. Зато к этому месту по просекам всё-таки можно было даже летом добраться на высокопроходимом автомобиле. И, перегрузив на таящиеся в чащобе платформы бесценный в условиях тотальной изоляции груз, подпитать по железной дороге существующий автономно, как Робинзон Крузо на необитаемом острове, лагерь.
По возвращении из столицы Марципанов прежде всего избавился от большей части вольнонаёмных. Мотивируя грядущим закрытием лагеря по причине тотальной амнистии, он рассчитал тех, кого могли хватиться на Большой земле. Именно они, отправившись вместе с семьями в другие края, должны были разнести слух, что лагерь расформировывают, а заключённых и вохру рассылают по другим «командировкам» – благо ГУЛАГ большой, хватит места и тем, кому сидеть, и тем, кому охранять.
Освобождаться от лишних заключённых оказалось проще простого. Оставшуюся железнодорожную ветку, проходившую по открытым для обзора с воздуха местам перенесли в самые дебри тайги, в болотистую местность. На то, чтобы насыпать под шпалы гравий – щебёночную подушку – ушло полгода и около тысячи человеческих жизней. Несколько сотен зеков потонули в болотах. Остальные, стоя по грудь в ледяной трясине, попростывали так, что перемёрли в короткий срок, тем самым уменьшив количество подневольных едоков до приемлемых цифр.
Сотрудникам в погонах полковник зачитал секретную директиву, якобы поступившую из МВД, которую сочинил сам. В ней говорилось об очередном обострении классовой борьбы, что вызвало необходимость перехода к несению службы в особых условиях, приближенных к боевым. Директива отменяла все выходные и отпуска для служащих МВД, требовала неукоснительного, под угрозой трибунала, подчинения начальнику лагеря и выражала уверенность, что сотрудники органов внутренних дел проявят такие лучшие, присущие чекистам качества, как стойкость к тяготам и лишениям службы, дисциплинированность, бдительность, веру в идеалы революции и беспощадность к её врагам.
Вохровцы поверили и привычно взяли под козырёк. А если кто-то и усомнился, то проверить уже не мог, – к осени 1953 года всякая связь лагеря с внешним миром оборвалась. К тому же сотрудники НКВД лучше других знали, представляли воочию, как расправляется с контрреволюционерами, саботажниками, вредителями и изменниками советская власть, которую олицетворял здесь, в тайге, Марципанов.
Лаборатория тоже продолжала функционировать. Правда, в силу изоляции лагеря новое оборудование в неё почти не поступало. Тем не менее по нелегальным каналам, начавшим исправно действовать с середине шестидесятых годов, кое-что для учёных в обмен на золото получать удавалось.
Учёные не зря ели ржаной, с примесью сосновой коры, хлеб. Они помогли наладить добычу нефти из таёжных недр, смонтировали установку по её перегонке, обеспечив, таким образом, горючим электростанцию и автотранспорт. Кроме того, разработали и внедрили крайне важный для здешних мест прибор, отпугивающий с помощью ультразвуковых волн насекомых, и комары, гнус и прочая кровососущая сволочь исчезла из лагеря и его окрестностей на много километров вокруг. А ещё зримым итогом их изысканий стал уникальный светомаскировочный щит. Мощные проекторы, установленные на территории зоны и посёлка, сутки напролёт крутили в небе одно и то же кино – изображение бескрайней, без проплешин и островков, тайги. Благодаря этой развернувшейся под облаками проекции лагерь стал абсолютно невидим для пилотов пролетающих над ним самолётов и вертолётов, которые с годами всё чаще бороздили воздушное пространство над Гиблой падью.
Свою семейную проблему полковник решил уже давно, отправив ещё до начала войны супругу с малышом-сыном к родителям в Свердловск. Жена, Ольга, утончённая женщина, преподававшая политэкономию в Уральском политехническом институте, судя по редким и суховатым письмам, не слишком тяготилась разлукой. Жизнь с мужем в таёжном посёлке рядом с лагерем, наглядно демонстрировавшем преимущество социалистического способа производства перед капиталистическим, казалась ей кошмаром. Свет, озаряющий по ночам периметр запретной зоны, лай сторожевых собак, топот караула, грохот каких-то железяк в работающих круглосуточно цехах, угрюмые колонны зеков, под конвоем бредущих через посёлок из дальних забоев или лесных делянок, иногда с трупами умерших товарищей на плечах, лишали её сна и душевного равновесия. И оставшись в большом городе, где и думать не хотелось ни о каких тюрьмах и лагерях, а жизнь казалась безмятежной, оптимистичной и праздничной, да ещё при хорошем денежном довольствии, которое аккуратно высылал ей муж, супруга Марципанова была вполне довольна и счастлива.
Порывая связь с внешним миром, полковник передал жене через верного человека записку. В ней он сообщил, что переводится на другое, секретное, место службы, связанное с выполнением особого задания партии и правительства, и не сможет связаться с семьей длительное время. А надёжный посыльный, округляя глаза и кривя многозначительно губы, сообщил дополнительно свистящим шёпотом Ольге, что выполнять сверхсекретное задание полковник МГБ Маципанов будет в тылу врага, за границей, и наводить о нём справки, в том числе и в официальных инстанциях, не следует.
Супругу это объяснение удовлетворило, а крупные суммы денежных переводов от необозначенного отправителя, приходившие на протяжении ещё многих лет, и вовсе примирили с потерей мужа.
В шестидесятых годах, как прознал с помощью своих лазутчиков Марципанов, она вышла замуж, сын Аркадий вырос, так что идея семьи как бы исчерпала себя и у всех её членов началась иная, независимая друг от друга, жизнь.
Нынешняя, таёжная, длящаяся уже более полувека, вполне устраивала полковника. Наконец-то душа его, тосковавшая по упорядоченности, предсказуемости бытия, успокоилась. Перемены, наступившие в стране после смерти Сталина, не коснулись ни Марципанова, ни устоявшегося раз и навсегда лагерного быта.
Полковник знал довольно много о том, что творилось на Большой земле после развенчания культа личности вождя, имел там свою глубоко законспирированную, верную, хотя и немногочисленную, агентуру вроде старого одиноко живущего на краю болота егеря, и чем разительнее были перемены в стране, тем больше ему хотелось оставаться в подполье. Потому что был он убеждён твёрдо: ничего хорошего ни его самого, ни вверенный ему в подчинение личный состав, ни зеков (даже, вернее, их выросших в лагере потомков) там, на воле, не ждёт.
Единственное, о чём он всё чаще задумывался в последние годы, особенно с тех пор, как ему стукнуло девяносто лет от роду, – так это о том, кому передать дело всей жизни и власть. Ибо хорошо знал из новейшей истории, как обычно ведут себя после кончины хозяина те, кто при жизни трепетал перед ним больше других, благоговел, лизоблюдствовал, а потом оказывался вдруг главным критиком и непримиримым врагом.
К тому же изоляция потаённого и недоступного лагеря становилась всё более призрачной.
Скудела, вырубалась в округе тайга. От полного уничтожения её пока защищали непроходимые болота и бездорожье. На смену редким охотникам-промысловикам, отваживающимся, вопреки суевериям, забредать в Гиблую падь, небольшим геологическим и топографическим партиям, которые легко обнаруживали и нейтрализовывали пикеты ещё на дальних подступах к лагерю, задерживая и пополняя тем самым спецконтингент, стали появляться многочисленные, хорошо экипированные, в том числе и средствами связи, на мощных вездеходах, разведчики недр – нефтяники и газовики.
