Екатерина Марголис - Следы на воде
– Микеле! Родной! Я хочу этот дом немедленно! Это мой дом, наш дом… Но только скажите мне честно… Нет, вот так, давайте подойдем к окну. Посмотрите мне в глаза. Ответьте мне. Ведь так не бывает. Такой цены за такой дом в центре города быть не может. В чем подвох? Умоляю вас, ответьте мне честно. Вы сдадите этот дом без труда следующим посетителям. Я прошу вас не как специалиста по недвижимости, а как человека – не обманывайте меня. У меня двое детей, я так устала от неприятных сюрпризов, скитаний, неопределенности. И сейчас я принимаю важное жизненное решение. Пожалуйста, скажите мне правду!
– Синьора, ей-богу! Тут все в порядке. – Микеле смотрит мне в глаза не моргая.
– Ну почему, почему такая цена? Хорошо, не отвечайте. Могу я встретиться с хозяевами?
Микеле на мгновение замялся.
– Ну… хозяева… это… э-э-э-э… не физическое лицо…
– А кто?
– Этого я пока сказать вам не могу. Давайте договоримся так. Я покажу дом следующим клиентам. Это ведь справедливо, правда? Они позвонили первыми. Вы были свидетелем. И если что – перезвоню вам потом.
– Хорошо, я согласна.
(Я же знаю, знаю, что это мой Дом! А если я ошибаюсь – значит, так тому и быть. Пусть все будет по-честному до конца. Я верю.)
Вечер все не наступал. Каждый звонок телефона переворачивал внутренности. То звонили с выставки – куда и как вешать (какое мне дело! хоть вниз головой!), то из арт-журнала (нет, простите, не сейчас, перезвоните завтра), то еще кто-то. И вот наконец – Микеле!
– Синьора, поздравляю, вам повезло. Тем клиентам дом не подошел. Они пожилые люди, и им трудно подниматься по лестницам. Теперь у вас совесть чиста. Приходите завтра подписывать бумаги. Въехать можете когда вам удобно. Платить будете со дня въезда, а до этого просто подпишем контракт. Живите и будьте счастливы! Ах да, вы спрашивали про хозяев? Это Церковь, конгрегация священников, Ватикан, в общем. Вас это не смущает? А цена такая – ну так эти дома все-таки не чтобы просто получать прибыль… Да, мы были рады помочь маме с двумя детьми… Нет, что вы? Какой залог? Не нужно, мы вам и так верим…
Наш дом – чудо. Иногда мне кажется, что его не было тут раньше, а овальное окно XVII века – оптический обман. Этот дом воздвигся здесь для нас или его принесли ангелы – как Санта-Каза ди Лоретто. Принесли и осторожно опустили в этот сад – наш Дантов Земной Рай.
Это важный урок. Я ведь взрослая и знаю, что так не бывает. И потому так важно, что бывает. Сашенька права. Будьте как дети.
И я повторяю себе: «Помни весь путь, которым вел тебя Господь, Бог твой, по пустыне вот уже сорок лет, чтобы смирить тебя, чтобы испытать тебя и узнать, что в сердце твоем, будешь ли хранить заповеди Его или нет; Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и не знали отцы твои, дабы показать тебе, что не одним хлебом живет человек, но всяким [словом], исходящим из уст Господа, живет человек; <…> Ибо Господь, Бог твой, ведет тебя в землю добрую, в землю, где потоки вод, источники и озера выходят из долин и гор, в землю, [где] пшеница, ячмень, виноградные лозы, смоковницы и гранатовые деревья, в землю, где масличные деревья и мед, в землю, в которой без скудости будешь есть хлеб твой и ни в чем не будешь иметь недостатка, в землю, в которой камни – железо и из гор которой будешь высекать медь. И когда будешь есть и насыщаться, тогда благословляй Господа, Бога твоего, за добрую землю, которую Он дал тебе. Берегись, чтобы ты не забыл Господа, Бога твоего, не соблюдая заповедей Его, и законов Его, и постановлений Его, которые сегодня заповедую тебе. Когда будешь есть и насыщаться, и построишь хорошие домы и будешь жить [в них], и когда будет у тебя много крупного и мелкого скота, и будет много серебра и золота, и всего у тебя будет много, – то смотри, чтобы не надмилось сердце твое и не забыл ты Господа, Бога твоего, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства».
И только теперь вдруг становится видно, до чего обманчив жизненный опыт. Если тащить все время за собой душевный скарб, то по пути устанешь так, что идти дальше не можешь. И сказал им: ничего не берите в дорогу – ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды.
Просто довериться. Просто идти по воде. И наверное, если воды Ветхого Завета – символ смерти, то хождение по водам – путь Воскресения. Наш город учит этому, как никакой другой.
Глава десятая
Венецианский зонтик
На Лидо солнечно и тихо. «Изгнание из рая» складывается в каком-то танце само собой. Почти не касаясь земли. Палки, веточки, обкатанные морем идеальные формы, раковины, водоросли. Следы подков на песке и звуковая дорожка прямо к морю. Волны ритмично набегают в размер точно ожидавшего этого дня Петрарки. Проходила и увидела в витрине маленький красный томик. Salmi penitenziali – Покаянные псалмы. Владелец обрадовался – видимо, товар неходкий. Отдал книгу за два евро. По невежеству своему я не знала о существовании таких стихов Петрарки. В книге семь псалмов. Все написаны в один день 1347 года.
Что это был за день?
Солнце садится. В прибрежном баре никого нет.
– Синьоре красного?
Зимой на Лидо, а тем более в дальний его край, к дюнам Альберони едва ли заглянет посторонний. В углу сидит только Джанни с псом. Привычно попивает шприц.
– А что, ты один? Где же Чинция? – немного усталым голосом спрашивает барменша (губки бантиком, носик уточкой, а впереди большой живот, укутанный в серую, грубой вязки кофту).
– Уехала сегодня на целый день в Венецию. К отцу. Он что-то плох опять.
– Опять? Она же говорила, что лучше.
– Да нет, сдал старик в последнее время. А вы как? Сегодня хоть дождя не было. Выручка-то есть?
– Да, спасибо. Слава богу. Но к ужину-то Чинция вернется? – Барменша явно волнуется: губки бантиком вытягиваются в узкую ленточку. Тем более в дверном проеме маячит ее собственный гарант семейных устоев. Хозяин входит, быстро окидывает взглядом бар, снимает рыбацкую куртку с меховой оторочкой и из-за стойки приветственно машет Джанни. Тот кивает в ответ.
– А что ты приготовишь Чинции на ужин?
– А мы сегодня пойдем к моей маме. Она приготовила ossobucо71. Жду не дождусь. Ты же знаешь, как моя мама готовит ossobucо.
– А с чем?
– Ну с чем… С соусом, как обычно…
Солнце уже почти село. Обратно вдоль длинного пустынного пляжа. Пусть так и будет. Воскресный день, шум волн, поступь латыни и неспешно наступающая весна. Ибо старое прошло. Изгнание из рая уже состоялось. А теперь пора возвращаться.
Quamdiu me deludet hodiernus dies sub expectatione crastini? Quando incipiam ad te reverti?
E fino a quando mi deluderà l’odierna giornata coll’aspettazione dell’indomani? Quando mai comincerò a ritornare a te?72
А дома в прихожей меня ждет большой клетчатый зонтик, старый и немного ржавый. Он не в книге, он есть на самом деле. Иногда в это трудно поверить, и я хожу проверять, правда ли он у меня есть. Или беру у детей с пианино большую раковину и слушаю шум моря. Это Адриатика. Я узнаю ее по голосу. Она простирается далеко за лагуной, но я не знаю, заплывает ли туда старая синяя лодка, привязанная на одном из каналов острова Бурано, и кто правит ею.
Тогда мы только-только переехали в Венецию. Неужели я не позвоню? Нет, не позвоню. За эти годы венецианских наездов мы встречались несколько раз, но всегда случайно. А сейчас не время. Отчего-то я уверена, что за эти месяцы его не встречу. Да оно и к лучшему. Последний раз после огромного перерыва виделись больше года назад. Сказано ничего не было, но слишком запомнилась та встреча.
Я прилетела в Венецию из Америки субботним вечером и чуть было не закуковала на вокзале. Выходные были в разгаре, а старуха, у которой я обычно останавливалась в свои предыдущие приезды и которую предупредила и на этот раз, возьми да и сдай обещанную комнату китаянке. Вместо долгожданной привычной пыльной комнатушки у самой площади Сан-Марко, среди книг и порхающих канареек, вместо запаха пригорелого варенья и длинных философских разговоров с мизантропической хозяйкой предстояла сомнительная ночь на вокзале. После длительных блужданий и перезвонов каким-то чудом удалось все-таки отыскать комнату для ночлега в маленьком дворике возле Скала Контарини дель Боволо (палаццо, запрятанное в малюсеньком дворе и похожее отчасти на Пизанскую башню, а отчасти на рисунок Эшера). Радости не было предела. Кинула вещи и пошла бродить по темным улицам, плутать по дворам, перебираться через мосты с прыгающими на воде оранжевыми отражениями фонарей. Вскоре ноги сами принесли меня к ресторанчику возле дома старухи, где давали спагетти и играла живая музыка. Грелась, ела спагетти, слушала пианиста. Сидеть бы и сидеть, но ни с того ни с сего неудержимо потянуло на улицу. Повинуясь этому внутреннему нетерпению, встала и, не дослушав пьесы, вышла. У витрины стоял он, пристально вглядываясь в темноту. Стоял – как всегда – словно ждал давно условленной встречи. Мы не виделись семь лет. Поздоровались. Заговорили сразу, без предисловий, будто расстались вчера, как бывало и раньше, – о чепухе вперемешку с важным. Он расспрашивал про детей, про Россию, про то, каково это жить с поэтом, а потом вдруг сказал: – Но ведь тебе надо было и такое, тебе нужен поэт…
