Владимир Янсюкевич - Шёпот стрекоз (сборник)
Когда Матвейка выкатил на набережную и спустился к причалу, как раз совершалась посадка на очередное судно. Народу было немного. Паром ходил дважды в сутки – утром и ближе к вечеру.
С берега к парому тянулись широкие сходни на металлических понтонах, для въезда машин. А сам паром представлял из себя большую плавучую платформу с кабинкой для моториста и рулевого, огороженную железными поручнями и снабжённую мощным дизелем. Матвейка спешился и стал подниматься по боковой дорожке на сходнях, где у входа на борт дизеля стоял кассир-контролёр, крупная немолодая женщина с двумя подбородками, в цветастой косынке, подвязанной на затылке, из-под которой торчали в беспорядке рыжие кудряшки, в тёмно-синей юбке из плотной ткани и таком же жакете с короткими рукавами. Через плечо наискосок на ней висела кондукторская сумка с защёлкивающимся замком, к лямке которой был привязан кругляш отрывных билетов.
– Поторапливаемся, граждане! Скоро отходит! – громко приговаривала она, получая деньги и лихо отрывая от кругляша полагающийся билет. При этом подбородок её ходил туда-сюда, как взбалтываемая жидкая опара, и потому менял себя в количественном отношении, то он был один, то сразу три.
Матвейка протянул контролёрше пятьдесят рублей, неожиданный подарок Витьки, всё, что у него было.
– Мальчик, билет стоит шестьдесят рублей! И за велосипед сорок! Итого сто рублей.
– У меня больше нет.
– А нет, отходи в сторону! Не мешайся! Ещё есть желающие?
– Но мне очень нужно на ту сторону! – настаивал Матвейка.
– Всем нужно. Плати и проходи.
– Мне в больницу нужно. Меня мама ждёт, – не отставал Матвейка.
– В какую-такую больницу? Не знаю там никакой больницы. Завод старый есть. Ещё морг. А больницу не знаю. Осторожно! Паром отправляется! Давай! – крикнула она кому-то и махнула рукой. – Отпускай!
Заработал движок, выпустив облако чёрного дыма. Пожилой матрос в тельняшке с отвислыми локтями отпустил чалку, и паром отвалил от причала. Контролёрша сошла на берег, похлопывая пальцами по сумке, как по барабану и стала кого-то высматривать.
Матвейка побрёл вдоль берега, уставленного лодками. Может быть, найдётся какой-нибудь сердобольный лодочник. Но берег был пуст. Матвейка прислонил велик к фанерной будке под висевшим на стенке спасательным кругом, а сам сел на песок. Санька пригрелся на Матвейкиной спине и спал, обняв брата за шею.
Неожиданно к причалу подрулила какая-то иномарка. Матвейка услышал визг тормозов и увидел взвившееся над машиной облако пыли. В тот же момент обе передние дверцы распахнулись и одновременно из машины выскочили мужчина в светлом костюме и женщина в цветастом халате. Матвейка узнал тёткин «Мерседес». Он спрятался за будку и стал наблюдать за происходящим.
Тётка выставила руку вперёд и тыкала пальцем в отчаливший паром. В это время к причалу подъехал «Уазик», он затормозил так близко от контролёрши, что та даже громко взвизгнула, отпрыгнув в сторону, и погрозила водителю кулаком. Тут же к ней подбежал дачник и стал что-то выспрашивать, показывая на паром. Контролёрша мотала головой и тоже что-то показывала руками, а потом села в машину и уехала. Дачник в ярости топнул ногой и, согнувшись, ударил себя по коленкам. Потом быстрым шагом направился в сторону будки, заглядывая за лодки. Матвейка прижался к фанерной стенке. «Велик!» – мелькнуло в голове. В самом деле, велосипед стоял на виду. И дачник шёл прямо на него. Матвейка слегка высунулся и тут же снова спрятал голову – дачник приближался, озираясь по сторонам. Вдруг просигналил тёткин «Мерседес», один раз длинно и два раза коротко. Матвейка снова высунул голову. Тётка махала дачнику. Дачник возвращался к машине. «Теперь она решила, что я прячусь у бабы Нюры», – подумал Матвейка. Проснулся Санька, захныкал, потребовал «амам!»
Возвращаться Матвейке было некуда. Да он и не хотел этого. Он хотел перебраться на тот берег и найти маму. Было уже поздно, стало темнеть. Над горизонтом повисла жёлтая луна. Но и она вскоре утонула в нагромождении туч. Санька допил оставшееся молоко, побегал у воды, потом они поиграли с Матвейкой в прятки, и он снова захотел есть. Матвейка достал из кармана рюкзака оставшиеся пирожки. После пирожков Санька захотел пить, но молоко кончилось. Санька хныкал, не переставая. Тогда Матвейка достал фляжку. Санька сделал два глотка живой воды, и на его лице расцвела блаженная улыбка. Через какое-то время его сморило, и он полез в рюкзак, в насиженное место, и задремал.
Матвейка смотрел на реку, и на его глазах тот берег терял очертания. Строения сливались с деревьями и превращались в тёмную полоску, которая тоже постепенно растворялась в общей надвигающейся тьме. События дня вымотали Матвейку, а неутолимое желание добраться до того берега, чтобы донести до мамы животворную воду, превратилось в навязчивую идею, не дающую покоя душе. Его клонило ко сну.
Послышался плеск воды и повизгивание уключин. С той стороны, из тьмы, к берегу приближалась лодка. Матвейка полез в рюкзак за фонариком. Лодка прошуршала о песок и встала. Чуть погодя из неё выпал человек, весь чёрный с ног до головы. Он шёл на Матвейку, качаясь из стороны в сторону. Матвейка вскочил, направил на него фонарик. Тощий мужик с перепачканным то ли в угольной пыли, то ли в мазуте лицом, закрываясь от света фонарика, вскинул руки крестом и ощерился по-собачьи.
– Кто… тут? – спросил, пьяно спотыкаясь на каждом слове.
– Я, – ответил Матвейка.
– А! Ты… готов? – спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: – А я… готов! Совсем… готов! – он засмеялся визгливо.
И Матвейка решил использовать последнюю возможность.
– Дяденька, перевезите меня на тот берег, пожалуйста! Мне очень нужно!
Мужик цокнул языком, поскрёб пальцем по шее.
– Тебе… лодка нужна… что ли?
– Да!
– А какие… проблемы? Бери-и!
Мужик сделал широкий жест, но не рассчитал, его отбросило в сторону, он шмякнулся об землю, уткнувшись носом в песок, и затих.
Луна вышла из-за туч и сразу осветила и реку, и ряд лодок, также уткнувшихся носом в песок, как и недавно прибывший из мрака ночи мужик с перемазанным лицом. Он лежал на земле, не подавая признаков жизни и уже, казалось, что это не мужик, а горка промасленной ветоши, оставленная кем-то на берегу.
Матвейка подбежал к лодке, заглянул в неё – годится! хватит места и для велика. Матвейка положил брата на дно лодки, ближе к корме, не вынимая из рюкзака. Чтобы не разбудить. Надел ему на голову белую панамку, которая почему-то постоянно слетала, наверное, была уже мала, и заботливо прикрыл своим детским одеялом. Затем затащил велик, оттолкнул лодку от берега, запрыгнул сам, уселся и стал грести одним веслом, чтобы развернуть тяжёлую смолёную посудину носом по ходу движения. И как только его лицо оказалось повёрнутым к тому месту, от которого он отчалил, налёг на оба весла разом. Заскрипели уключины, под вёслами заплескалась и закрутилась кругами тёмная вода. С реки подуло свежестью. Наконец-то, он близок к цели. Доберётся до того берега, остаток ночи, конечно, они перекантуются в лодке. А утром он явится в больницу и потребует, чтобы его пропустили к маме, и он протянет ей солдатскую фляжку, в которой хранится волшебное средство от смерти, добытое им в живом роднике…
Река была довольно широкой. Чтобы не потерять направление, Матвейка повернулся лицом к желанному берегу и стал грести одним веслом, работая им то справа, то слева. Но так он быстро уставал, и ему приходилось часто отдыхать. Спешить было некуда. В любом случае до утра они переправятся.
Луна светила в лицо. Она была сегодня абсолютно круглой и особенно крупной и светила, как прожектор. И в моменты отдыха он с увлечением рассматривал её загадочную поверхность.
Когда они были уже на середине реки, поплыл туман. Луна погрузилась в волшебное марево. Матвейке стали мерещиться, как и в раннем детстве, принцы и принцессы с белёными кукольными личиками, бородатые карлики, потешные зверушки… и вдруг он услышал мамин голос, и было в нём что-то новое, сжигающее сердце, какая-то неодолимая тоска:
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю —
Придёт серенький волчок
И ухватит за бочок…
И ухватит за бочок,
И утащит во лесок,
И утащит во лесок,
И положит под кусток…
И он увидел её, она шла ему навстречу в длинном светящемся платье, и лицо её было белым и неподвижным, и тогда он протянул ей фляжку с заветной влагой, и она сделала два глотка, и в то же мгновение словно очнулась от вечного сна; и Матвейка, озарённый чудесным спасением, понял, что теперь им ничто не грозит, что теперь они свободны и счастливы…
Чары луны обволокли его сознание несбыточной грёзой, и он не мог слышать, как снизу, против течения реки, накатывает тяжёлый клубок, слитых воедино до неразличимости, словно из преисподней поднимающихся, шумов…
