Роман Сенчин - Зона затопления
Когда вытаскивали Витьку Логинова, с которым вместе учились, работали, Брюханов ушел подальше. Отвернулся, с напряженным вниманием разглядывал шершавый ствол сосны… Двадцать лет назад Витька погиб. Что там от него осталось за двадцать лет?.. Лучше не представлять, не надо представлять…
Вернулся к гусинской избе, забрал сумку Ткачука. Хоть тот и говорил «не надо», но зачем оставлять… Постоял на месте лагеря. Мусора добавилось. Неужели все так и останется, уйдет под воду?
Пошел к лодке. В болотниках идти было тяжело, свернутые голенища бились о ноги. Тело почесывалось и ломило, голова слегка кружилась. Отвык от природы, огорожанился.
Столкнул «Казанку», запрыгнул и, пока ее медленно выносило из заливчика, уложил вещи в багажник, покурил, глядя на берег. Мгновение сомневался, куда деть чинарик, потом бросил в воду, опустил мотор, завел. Уселся, погнал…
До кутайского кладбища не добрался. Вся долина, на которой стояло село, превратилась в залитый водой емуринник. Рвы, бугры, рытвины… На лодке не пробиться.
Алексей привязал ее к уцелевшему столбу чьих-то прясел, пошел было пешком, но очень скоро провалился в прикрытую сучьями, щепками ямину. Болотники залило, одежда промокла.
Выбираясь, заметил вяло шевелящийся возле смородинового куста рыжеватый меховой комок. Подумал, что, может, кошка попала в беду. Подошел, ткнул в шерсть пальцами. Комок дернулся, и на Алексея уставилась оскаленная мордочка ондатры, грязно-желтые передние зубы подрагивали. Глазки смотрели затравленно и злобно.
– Тишь, тишь, – отступил Брюханов. – Ты чего не прячешься?
Мелькнула идея шлепнуть ее палкой, увезти с собой. Шкурки ценятся, а мясо собаке сварить… Но что-то подозрительно непугливая. Или тоже растерялась, ошалела от таких перемен, или больная…
Дохлюпал до лодки, отжал штормовку, рубаху, вылил землистую жижу из сапог. Проверил мобильник – он был в верхнем кармане, не намок.
Солнце уже сползало на край неба. Еще часа два – и стемнеет. Надо возвращаться.
– Ладно, в городе разузнаю.
Снова оделся, застегнулся, стал грести в сторону русла. Лодка то и дело наезжала на кочки, цепляли ее кусты, проволока, жерди.
– Помойка, а не дно будет…
Паром обогнал недалеко от Большакова. С палубы ему махали, и Алексей мельком помахал в ответ.
Прибыл на место уже в сумерках. Пока снимал мотор, брал тележку, закатывал лодку на стоянку, подоспел и паром.
С мотором на одном плече и рюкзаком на другом Алексей пошел к пристани. До города решил добираться с рабочими – за ними наверняка автобус приедет. Или с Ткачуком, с начальниками. Уж где-нибудь поместится…
Раза два приостанавливался – сорокакилограммовый «Нептун» давил плечо, – передыхал. Посматривал на паром; там было странно тихо и безлюдно – никаких признаков разгрузки.
Поднялся на деревянный настил, увидел сидящих на корточках мужиков. Начальство тоже было здесь, но сидело не на корточках, а на единственной скамейке. Даже команда парома торчала у ограждения. Многие курили. Молчали.
Алексей спустил рюкзак, потом, поддерживая левой рукой, поставил на доски мотор. Искал глазами Ткачука.
Не нашел, и, словно ледяная волна, окатила догадка… Все же спросил:
– А Алексей Михалыч где?
И рабочие, и начальники смотрели на него. Никто не хотел отвечать, брать на себя этот груз.
– Что случилось-то? – выдавил новый, уже лишний вопрос Брюханов.
– Там, на палубе, – сказал милиционер. – Захрипел и повалился. Сразу… Еще там, после Кутая…
Алексей сделал шаг к парому; мотор упал набок.
– Мы позвонили в скорую, в полицию, – добавил потребнадзоровский. – Не едут что-то до сих пор… Экспертизу сделать должны.
– Ну да, мало ли… Еще начнут таскать…
– Да перестань…
Брюханов вошел на скупо освещенную фонарем с рубки палубу и не сразу различил в обилии мешков лежащего Ткачука. Лицо его было прикрыто таким же черным мешком.
Глава восьмая
Ничего личного
Остатки села Большакова – дома Марины Журавлевой и Масляковых, лесопильный заводик – держались до июля две тысячи двенадцатого года. Первыми сдались Масляковы – жена Александра Георгиевича, не представляя, как переживет здесь еще одну зиму, собрала самое необходимое и уехала к старшему сыну в Лесосибирск. Тайком уехала – муж и Дмитрий в это время были в Колпинске на очередном судебном заседании. Вернулись – на столе записка: «Больше не могу. Буду пока у Олега».
Александр Георгиевич, и так за последние два года заметно сдавший – еще бы, каждый день в таком напряжении жить, – после отъезда жены совсем расклеился, как-то весь рухнулся. Целыми днями сидел за большим столом на кухне, о чем-то все думал, думал. На вопросы Дмитрия поднимал растерянное лицо, взглядом просил повторить. И даже если сын спрашивал о чем-нибудь пустяковом вроде: «Есть будешь?» – отвечал с горьким выдохом: «Не знаю, брат, не знаю».
Дмитрий стал бояться оставлять его одного. А как не оставлять? Надо наблюдать за лесопилкой, за продуктами ездить в магазин возле колонии. Глаза бы не видели эту колонию, поселенцев, но куда денешься – остальное кругом все разрушено, сожжено… Мчался туда и обратно как угорелый, а в голове стучало: «Только бы не сделал чего с собой!»
Через полмесяца Дмитрий решил: отказаться от избы, получить квартиру. Повесил на воротах фанеру с надписью: «Не сжигайте! Уехали получать ордер»; повез отца в город, стали оформлять документы. Созванивались с матерью.
– Не хочу я в Колпинске этом проклятом! – кричала она. – Предлагали же Сосновоборск, вот пусть там и дают!
Дмитрий, смягчая, повторял слова матери сотрудникам дирекции по затоплению. Те с усмешкой пожимали плечами:
– Жилищный фонд в Сосновоборске исчерпан. Остался Колпинск, или вот в Богучанах еще полдома в резерве.
– Зачем нам Богучаны… Они тоже скоро под воду пойдут.
– Ну, это еще не решено.
– С нами тоже сколько лет не решено было…
Дмитрия перебивали:
– Так, давайте без прений. Мы не проектировщики. Берете двухкомнатную здесь? Комнаты большие, изолированные. Лоджии под стеклом. Новая планировка.
Дмитрий снова набирал мать, уговаривал согласиться на Колпинск:
– Родные места все-таки, мам…
– Тем более не хочу! Все напоминает… И все эти тут же – будут смотреть как на дураков.
– Да почему?
– А что – столько ерепенились, а в итоге к тому же знаменателю.
– Но что делать-то? Отец… – Дмитрий отошел в угол кабинета, – отец совсем… неживой совсем стал.
– Ну вот – довел себя! И меня чуть не довел. Разве бы я сбежала так… Поняла, что еще маленько – и всё…
– Это да. Но делать что теперь? И надо скорей решать – там дом без присмотра, лесопилка…
– Да гори она, эта лесопилка! – заплакала мать.
– Мам, успокойся… Двадцать лет нормально прожили благодаря ей…
– Нормально? В чужих углах теперь…
Дмитрий слушал задыхающийся плач, смотрел на скрючившегося на стуле отца, и его трясло от страха… Да, страшно, когда родители одновременно теряют не только силы, но и разум. Тем более в самый трудный момент. В тот момент, когда нужно объединиться и вместе решить…
– Мам, позови Олега.
– Олег на работе. Он – работает.
«В отличие от меня», – мысленно досказал Дмитрий.
Олег после школы поступил в речное училище, отслужил в армии, а после нее устроился в Лесосибирский порт. В тридцать восемь лет стал старшим сменным диспетчером; и сначала его жена, чуть что, просила: «Олега не трогайте. У него очень ответственная работа», а потом и остальная родня стала бояться отвлекать. Действительно, занервничает, что-нибудь напутает, и – под суд…
В тот день решения принято не было; Дмитрий отвез отца к Юрию, двоюродному дяде, который жил с давным-давно разведенной женой в одной квартире. Долго они сопротивлялись, судились, требуя каждый по отдельной хотя бы однушке, но в конце концов, боясь вовсе остаться без жилья, согласились поселиться вместе.
– Дядь Юр, можно батя у вас переночует? – попросил Дмитрий.
– Ну дак, конечно… Проходите. – Был дядя тоже словно крепко ушибленный. – Проходите… Только у меня кровать-то одна. Но ничего, разместимся… – Саш, – рассмотрел братана, – ты чего такой? – Глянул на Дмитрия: – Инсульт?
– Да нет вроде… Не знаю. – Про себя добавил: «Вполне реально. Так за дни перемениться…»
Стал сбивчиво рассказывать, что мать не выдержала, уехала к старшему, с лесопилкой все по-прежнему непонятно. Вряд ли удастся отстоять или получить компенсацию.
– Значит, переезжаете? – покивал дядя Юра.
– Что ж делать… Приходится. Видите как…
– А я не хочу, может! – вдруг вздернулся отец. – С какой стати?! Кто меня спросил? – И пошел из квартиры.
Как Дмитрий и не совсем настойчиво дядя Юра его ни удерживали, рвался на улицу. Повторял:
– Домой надо! Домой!
Пришлось ехать с ним.
Дмитрий гнал «Ниву» по разбитой, местами уходящей в болото, давно не подновляемой насыпухе и молил, чтоб дом был целый… На лесопилку уже плюнул – главным было теперь, чтобы дали эту несчастную двушку в Колпинске, чтобы родители снова оказались вместе. Перевезти необходимое, а дальше – как-нибудь. Как-нибудь. Теперь – как-нибудь.
