Марина Алиева - Собственник
Екатерина зажмурилась, потерла глаза пальцами и встряхнула головой, словно прогоняла навязчивое видение. Потом произнесла тихо, почти примирительно:
– Ты прости, Саша. Если бы, как пугал Лешка, обнаружилась какая-то секта, что-то страшное, противоестественное, я бы ни за что не стала говорить о своих чувствах. Но ты, похоже, в полном порядке. Жениться, вот, захотел, значит, ни о какой секте речь не идет, и Лешка, действительно, дурак. Боюсь, он тоже под «гипнозом», только дружеским. Беспокоится о тебе, суетится, свое отодвигает на второй план. А ты хоть знаешь, что он пишет очень серьезную книгу? А про мою жизнь ты что-нибудь знаешь? Чем, по-твоему, я живу, когда не ухаживаю за тобой и не вникаю в проблемы твоей жизни? Когда в последний раз ты обратил внимание на то, что я перестала рассказывать о своих делах? Или лучше спросить, а был ли первый раз, когда ты обратил на это внимание? До сих пор, наверное, думаешь, что ничего интереснее «светских тусовок» мне не предлагают? А между прочим, вот-вот я начну писать серию статей о…
Она запнулась и посмотрела на меня с жалостью.
– Извини. Слишком много посторонней информации в такой момент, да?
Я тоже взглянул на неё. Прямо в глаза.
– Знаешь, Екатерина, почему в честном бою лежачего обычно не бьют? Ему дают шанс подняться и доказать, что не слабак. Ты же сейчас молотишь по мне так, словно уверена, что я не поднимусь никогда.
– Если бы ты упал сейчас, – сказала Екатерина, не отводя взора, – я бы первая кинулась подставить плечо. Но ты не упал. Ты только растерялся немного…
– Да, растерялся. Потому что не ожидал получить удар в спину.
– Не надо было поворачиваться спиной…
Дальше продолжать этот разговор смысла не было.
Я встал, сгреб со стола коробочку с кольцом, оставил деньги и, аккуратно выговорив: «всего хорошего», вышел.
Мне не жаль было оставить ей кольцо. Но, зная Екатерину, я был уверен, что вскоре получу его обратно по почте, или ещё каким-нибудь изощренным способом. Когда-то я гордился её умением «раздавать щелчки», но подставлять собственный лоб не собирался.
Дома я разделся, сел на стул и понял, что с этой минуты жить мне больше нечем.
Конец первой части
Часть вторая
Глава первая. Убийство,
как нейтрализатор
Я не помню, как убил Гольданцева.
Может быть, случайно.
Но, знаете, не хотел бы убить – не убил бы.
Вроде просто толкнул. Но очень сильно. А он неудачно упал.
Вроде и не было злого умысла. Просто испугался. Просто где-то, на задворках сознания, захотелось врезать ему, как следует. А может, ещё глубже, в подсознании, шевельнулось подцепленное от кого-то желание убить?
Ничего не помню, и помнить не хочу.
В одной из своих книг про Лекомцева я смоделировал как-то похожую ситуацию. Мой герой приходил к злодею, чтобы вывести его на чистую воду; тот, естественно, бросался на него со старинной, но очень острой саблей; мой герой уворачивался, и, в пылу схватки, злодей сам напарывался на свое оружие. Теперь мне стыдно – такую чушь писал! Но ещё стыднее вспоминать, с каким самодовольным упоением я сочинял переживания своего героя после этого случайного убийства. «Мозг заработал четко и ясно!»; «уверенным движением уничтожил все следы своего пребывания…»; «предусмотрительно обернул палец носовым платком и вызвал милицию и «скорую»…».
Идиот!
В такую минуту мозг четко и ясно может работать, наверное, только у сумасшедшего маньяка! И, если человек не прирожденный убийца, никаких уверенных телодвижений он производить не сможет, будь хоть трижды супергерой!
Руки тряслись – не унять, колени ослабли так, что шагу не ступить, а внутри, словно невидимый крюк зацепил за копчик, и тянет его куда-то вверх, к горлу, выворачивая все нутро наизнанку.
Я не герой. Я обычный человек, в реальной жизни видевший смерть только со спины. Но здесь, в квартире Гольданцева, внезапно увидев её невыдуманное лицо, я вдруг осознал всю неумолимую безвозвратность её деяний, и свое полное бессилие что-то изменить, поправить…
Тот день не задался с самого начала.
Утром позвонил издатель и не давал вставить слово, пока не излил на меня весь поток накопившихся гневных фраз. Завершилось все угрозой расторгнуть контракт, после чего говорить мне было уже незачем.
Следующим позвонил Гольданцев. Но тут я трубку брать не стал. Посмотрел на определитель номера, почувствовал легкий холодок в спине и вдруг осатанел! Что я, в самом деле, сижу тут, как суслик в норе и боюсь! Кого мне бояться?! Вот сейчас соберусь, пойду к Гольданцеву и прямо скажу ему, что дядин дневник не отдам, что сжег его по дядиной просьбе, которая для меня гораздо важнее, чем просьбы всех Гольданцевых, вместе взятых! Пусть делает, что хочет. Заслать ко мне своих отморозков, чтобы обшарили квартиру, как у Паневиной, он не сможет. Разве что через кровавый труп. Но дело это опасное, подсудное, начнутся разбирательства, и всплывут и Галеновы рукописи, и эликсиры… Мне терять нечего – я все расскажу. И про ограбленную Паневину тоже, и про воздействие на следователя. Упекут тогда Гольданцева, в лучшем случае, в психушку, и поделом ему!
Вдохновившись таким образом, я оделся под бесконечные телефонные трели и выскочил, демонстративно не захлопнув за собой дверь.
Кому и что я хотел доказать?
В квартиру к Гольданцеву позвонил, повторяя себе тысячный раз, что не должен ничего опасаться – никаких ручек и подозрительных пузырьков. Все скажу сразу, на пороге, и, если он попробует у меня перед носом что-то распылить, сразу уйду. Предупрежден, значит, вооружен. Мне с ним долгие беседы вести незачем.
Но, как это обычно со мной бывает, чем лучше продумано действие, тем вернее оно пойдет не так.
Гольданцев открыл дверь с самым любезным видом, затараторил что-то приветственное и, расшаркиваясь, потащил в комнату. При этом он все время норовил оставаться сзади, чтобы «протолкнуть» меня подальше от входа.
– А я вам звоню, звоню, Александр Сергеевич, а вы, вот он, сами изволили пожаловать. Рад, очень и очень рад…
– Вы зря радуетесь, – холодно сказал я, останавливаясь в некотором отдалении от стола с колбами. Сегодня их там стояло что-то особенно много. – Я пришел сказать вам, что дядин дневник нашел, но отдать его вам никак не получится.
– Это почему же?
– Потому что я его сжег, как просил Василий Львович. И теперь, зная по горькому опыту, как опасно игнорировать дядины просьбы, решил исполнить хотя бы эту.
Гольданцев натянуто улыбнулся.
– Чем же опасно, позвольте спросить?
– Дневник открыл мне глаза на многое, что раньше вызывало лишь смутное беспокойство, и теперь эта история перестала мне нравиться.
– Из чего я заключаю, что раньше она вам нравилась? – сощурился Гольданцев. – Ещё бы, все ведь было так хорошо! Квартира получила сказочную защиту от любого вторжения, и вы, при этом, отделались всего-то легким испугом и никчемной тетрадкой. Но теперь, когда пришла пора действительно платить по счетам, история вдруг перестает вам нравиться! Так, что ли?
– Думайте, как хотите, я вам все сказал…
– Нет, не все! Вы забыли сообщить самое главное – в чем состоит нейтрализатор Абсолютного эликсира! Извольте назвать формулу, и потом можете до конца своих дней презирать меня и все со мной связанное.
Я вздохнул и посмотрел на Гольданцева, как учитель на тупого двоечника, жмущегося у доски.
– Николай, э-э.., Олегович, вы, вроде, неглупый человек. Неужели вам до сих пор не ясно, что, коли нейтрализатор был найден, а те, кто его нашел, предпочли умереть, но не воспользоваться, значит, что? Значит, пользоваться им ни в коем случае нельзя!
– Это не вам решать!
– И не вам тоже! Это уже решили те, кто за свое право решать заплатили жизнью! Хотите оспорить последнюю волю собственного отца?
– Мой отец все бы мне рассказал, если бы его не настраивали против…
– Вероятно, вы сами и настраивали. Раньше я не мог понять, почему так было важно утаить результаты опытов именно от вас, но после визита к Валентине Григорьевне Паневиной, многое стало ясно.
Я думал, что Гольданцева эти слова как-то смутят, но он вдруг, по-змеиному тонко, улыбнулся и самодовольно сложил руки на груди.
– Значит, были уже у старой карги? Это она дала вам дневник, да? А заодно наплела, что это я подослал грабителей, чтобы разыскали дневник Калашникова в её квартире?
– Примерно так.
– Что ж, позвольте вернуть вам комплимент – вы тоже производили впечатление человека неглупого, но поверили выжившей из ума маразматичке. Интересно узнать, как все это выглядит в вашем воображении? Я бегаю по подворотням, ищу отморозков, разрешаю им вынести дурацкую коллекцию в обмен на … на что? Я же в глаза не видел этого дневника! Я просто знал, что существуют какие-то записи, где есть то, что мне нужно. Так что, ошиблись вы, Александр Сергеевич, забирать дневник из квартиры Паневиной я никого не просил. Иное дело ограбить её, чтобы поднялась хоть какая-нибудь шумиха в газетах и на телевидении. Мне нужно было хорошенько напугать вас…
