Дан Борисов - Троглобионт
Единственное, что вроде бы за деньги не купишь – это здоровье и, связанное с ним, долголетие, да и то, если иметь дорогую страховку и хороших врачей, говорят и это можно купить.
В первый же вечер здесь, еще на погранзаставе, она почувствовала какое-то смещение понятий. Здесь всё было не так, всё неправильно. Здесь не работали по-настоящему не только деньги, но и само стремление к сохранению жизни. Русские в Штатах, которых она знала с детства, не особо отличались от американцев других наций в области основных представлений о человеческом существовании. Национальных особенностей не скроешь, но в главном, все прекрасно понимали друг друга. Никогда раньше ни в жизни, ни в каких либо русских книжках она не замечала такого, как здесь – такого наплевательского отношения ко всему, включая саму жизнь.
Ну ладно, это еще можно было терпеть, относиться к этому, как русской экзотике, хотя Энн, чувствовавшая себя всегда главной командиршей в жизни, сразу как-то растерялась и сдала позиции. Менять статус-кво всегда плохо, но то, что началось после аварии с лодкой, это уже просто выходило за грань человеческого понимания. Отправляясь сюда, она готовилась к чему-то необычному, пусть очень необычному, но не к тому, что происходило в действительности. Да и действительность ли это? или какой-то страшный сон, идущий по кругу?
Последней каплей, доведшей её до слёз, почти до истерики, было то, что, подойдя к лодке за умывальными принадлежностями, она не увидела там тела Игоря. Она не закричала в голос только потому, что усомнилась со сна, не перенесли ли они его с вечера в общую могилу. И, вспомнив обстоятельно, что не переносили, уже не закричала, а просто села в лодку и горько заплакала. Она сейчас, плача, жалела всех. Жалела уже погибших молодых сильных людей, которым жить бы еще и жить, если б не её глупая настырность, как она полагала. Жалела себя и этого здоровенного русского офицера, который ей очень нравился, на самом деле, но почему-то не обращал на неё никакого внимания, ведь им обоим тоже, наверное, предстоит погибнуть здесь, вместе с остальными, так и не поняв происходящего.
Егор, увидав плачущую Энн, не стал к ней подходить, он знал по опыту, что это вызовет еще больший поток слёз и решил дать ей возможность успокоиться самой. Он пошел заниматься утренними делами, разжигать костёр и греть чай.
Переворачивая ветки в костре, он думал об этой маленькой женщине. У Егора тоже сместились представления о жизни, хотя он и был дома. То, что его волновало еще несколько дней назад, он уже забыл. Неудобное положение с женой своего генерала уже казалось ему мелким и далеким, как будто это происходило на Луне или в другой жизни. Ему и раньше приходилось терять и хоронить товарищей, это было горько, но в порядке вещей, естественно, как сама жизнь. Но то, что и как происходило здесь не умещалось ни в какие рамки. Этого не могло бы быть, если б он сам не был всему свидетелем. У него было такое впечатление, что весь мир вокруг сошел с ума, съехал с привычных рельсов куда-то в сторону, и теперь во всем мире осталось только два человека – он и эта маленькая милая Аня, которую надо было спасти, уберечь любыми способами. В ней сейчас для него сосредоточилось вся радость и всё тепло мира. Но как это сделать? было совершенно не понятно.
Здесь почему-то не помогали ни здравая логика, ни оружие. Любые действия приносили лишь новые потери, а сидеть на месте и ждать было невыносимо.
Энн, почуяв запах дыма, оглянулась и почти сразу осознала некоторое облегчение. Она всё-таки была не одна. Она умылась, перегибаясь через задний борт плотика, строго осмотрела лицо в зеркале и привела себя в порядок. Но, подойдя к Егору, опять почувствовала накапливающиеся под глазами слезы.
– Его там нет, – странным, срывающимся голосом пропищала она.
– Кого нет? не понял…
– Игоря нет в лодке.
Егор быстро сходил и заглянул в плотик. Не то чтобы он не верил ей, но так устроена человеческая психика – надо самому убедиться. Потом он сбегал к могиле и вернулся к костру, где по-прежнему стояла Энн.
– Их никого нет. Они исчезли.
Энн посмотрела на Егора большущими полными слез глазами, уткнулась лицом ему в грудь и уже зарыдала по-настоящему. Егор согнулся насколько мог, чтоб ей было удобней, и так и стоял в неудобной для себя позе, гладил её по головке, как ребенка, прижимая к себе. Но слов не было.
Так они и простояли, пока слезы не кончились сами собой.
Потом они сели за стол пить чай. На столе лежали несколько сухарей, но есть не хотелось обоим.
– Ну и что мы теперь будем делать? – спросила Энн чисто формально, можно было и не произносить этого вслух, вопрос как бы висел в воздухе между ними. Последние события, особенно вот это стояние в обнимку, казалось настолько сблизило их, что они могли не произносить слов, а общаться молча, но слова были привычней.
– Скорей всего, ничего делать не надо, всё, что мы ни делаем только к худшему.
– Да, ты прав.
– Давай лучше подумаем, порассуждаем немного, ты же ученая…
– Учёная – …печёная, – Энн даже сама удивилась, откуда у неё в голове появилась эта поговорка, – Наука тут не поможет, какая тут наука, когда всё шиворот-навыворот, или как это ты тогда сказал – «некузяво»?
– Так-то оно так, но во всём этом есть какая-то странная логика, – Егор, помолчав немного, продолжил, – Во всех событиях, совсем разных, на первый взгляд есть что-то общее. Ты заметила, что они все умерли счастливыми? Мужики во всяком случае…
– А кто такие «крыжепоклонники»? – вроде бы невпопад и совсем нелогично спросила Энн.
– Крыж, по старому, крест. Ты поняла, где мы вчера побывали? – Егор достал из кармана сильно помятую пачку и закурил предпоследнюю сигарету, поскольку Энн молча, помотала головой, он продолжил, – Это место где-то на Днепре, немного выше Киева, а по времени – десятый или девятый век. Под крыжепоклонниками она имела в виду христиан. (Хорошо еще херопоклонниками не назвала, хер ведь тоже крест), -последнее он додумал уже про себя, вслух не произнес.
– Вот язык меня и довел до Киева, – глядя в никуда, сказала Энн, – Это они Ольгу убили…
– Наверно…
– Не наверно, а совершенно точно! Её изнасиловали трое, потом бородатый в красной одежде зарубил… Ты думаешь, она тоже умерла счастливой?
– Наверно нет, но…
– Какие могут быть «но»?
– Ты знаешь, у неё была мания, комплекс какой-то… первое, что я услышал от неё, когда познакомился, это то, что её только что хотели изнасиловать. Может быть, тоже сбылось её тайное желание? Игорь мне говорил… ну это не важно… а то что она умерла так, я видел, только не стал говорить никому. Это было видно без всякой экспертизы.
– А я вчера это в водовороте увидела.
Некоторое время оба молчали. Первым прервал это молчание Егор.
– Ты свои компьютеры совсем забросила…
– Толку-то от них!.. ты тоже автомат забросил.
Опять помолчали. Опять первым заговорил Егор.
– Что собственно происходит, мы теперь примерно видим… только механизм происходящего не понятен. Хочешь, пойдем, посмотрим могилу?
– Не хочу.
– Тогда не пойдём. Я, собственно, успел всё хорошо рассмотреть. Там все камни и ветки на месте, только просели немного, потому что тру… – Егор посмотрел на Энн и смягчил выражение, – Потому, что тела исчезли. Совсем исчезли, даже следов крови не видно. Если б их кто-то забрал, он бы разворошил ветки, сдвинул бы камни, а тут…
– Ага… а ты говоришь, компьютеры… Егор, они не для этого созданы. Компьютер даже не показал изменение формы берегов, когда это было уже очевидно…
– Но вот, что странно, – продолжил Егор, как будто не слыша Энн, – Посмотри вот на это… это почему-то не исчезло.
Егор выложил на стол потрепанный бумажник с документами и слегка помятую пулю. Энн раскрыла бумажник и, почти не задумываясь, стала выкладывать его содержимое на стол: семейные фото, сложенные бумаги с печатями и прочее.
– Где это ты взял?
– В кармане немецкого офицера, когда Игоря вызволяли.
– Подожди, подожди… – Энн внимательней вчиталась в документ, – Курт Хейнер, оберлейтенант… я уже где-то это слышала… памятник, памятник у дороги! Игорь еще два раза переврал его фамилию. Рядом с городом у дороги стоит памятник и старая церковка рядом.
– Да… как же я её не узнал?.. – Егор стукнул себя кулаком по голове, – Хотя они все похожи одна на другую. Отсюда напрямую до неё километров сорок-пятьдесят, а мы добежали…
– И еще шестьдесят лет прибавь.
– Я помню, там памятник немецкий… так это получается, мы их положили… этих немцев?
– Получается, что так.
– Но все говорят, что это невозможно, даже фантасты в своих фильмах… какой-то там временной континуум, который нарушать никак нельзя, а-то будущее измениться и всё остальное…
– С точки зрения науки, перемещения во времени вообще не возможны. Это считается доказанным. С формальной точки зрения для такого перемещения нужно не только раскрутить часы в обратную сторону. В обратную сторону нужно, прежде всего, раскрутить Землю. Кроме того, Земля должна полететь в обратную сторону вокруг Солнца, а Солнце вокруг центра галактики, – Энн встала из-за стола, поправила привычным движением пальца очки, даже не заметив, что на ней их нет, и продолжила свою лекцию, перемещаясь взад-вперед возле стола, – В той точке во времени, где мы были вчера, Земля должна была находиться на много парсек или тысяч световых лет в стороне от того места, где мы находимся сейчас. А мы преодолели это расстояние на резиновой лодке…
