Алексей Рыбин - «Кино» с самого начала
Виктор, с какого времени существует группа?
Все, собственно, началось в 1982 году, когда появился первый так называемый альбом песен. Ну, тогда группы как таковой не было, я выступал практически как автор-исполнитель, помогали друзья-музыканты из «Аквариума» и других групп.
А на каких правах сегодня выступает группа?
На правах самодеятельности. Мы прикреплены к Ленинградскому рок-клубу, там прослушиваются программы, там мы получаем разрешения на выступления.
Не тормозит ли такое положение творчество?
Нет, наоборот, мы сейчас практически можем играть столько, сколько хотим. Правда, поскольку это – самодеятельность, то игра не может быть источником, скажем так, пропитания. Поэтому мы все еще где-то работаем. Я, например, в котельной кочегаром.
А где репетирует группа «Кино»?
Где угодно. На квартирах, например. У нас нет условий для работы, нет своей аппаратуры, только инструменты – и все. Безусловно, это может быть и импульсом к творчеству, но в первую очередь это отражается на качестве. Если бы у нас были помещения, аппаратура, оператор, тогда можно работать уже со звуком. А так пока слушателю приходится самому додумывать, как это должно было бы, в принципе, звучать.
Есть точка зрения, что на первом месте в советском роке – музыка, а слова не столь важны. Так, например, считает руководитель группы «Поп-механика» Сергей Курехин. А какова ваша точка зрения?
Я считаю, что слова играют огромную роль. Очень часто бывает, что тексты доминируют над музыкой. И это, в принципе, единственный путь для самодеятельных групп, чтобы хоть как-то выжить, поскольку при современном уровне развития воспроизводящей, звукозаписывающей техники мы не можем конкурировать с западными музыкантами, которые имеют возможность записываться в специальных студиях, делать музыку гораздо более качественную. Самодеятельные музыканты просто не в состоянии приобрести вся эту технику, инструменты, ведь это очень дорого, и мы оказываемся неконкурентоспособными даже с отечественными профессиональными группами. А если бы у нас еще и тексты были слабые, то нас бы просто никто не слушал.
Нередко случается, что, как только какая-нибудь группа становится профессиональной, от нее отворачивается половина поклонников.
Вероятно, это происходит из-за того, что в подобной ситуации группа идет на компромисс. Нам за честность могут простить практически все: и, скажем, недостаточно профессиональную игру, и даже недостаточно профессиональные стихи. Этому есть масса примеров. Но когда пропадает честность – уже ничего не прощают.
А не получается так, что исполнитель считает себя честным, а на деле…
Можно считать себя честным сколько угодно. Главное в том, считают ли тебя честным остальные. Человеку же, который пишет музыку для того, чтобы жить в достатке, но поет о том, что он борец за идею, – просто не верят.
Почему рок-музыка до сих пор встречает сопротивление?
Потому что человек, который делает что-то новое, всегда воюет с чем-то старым. Он постоянно находится в конфликте. Это, как правило, всегда несколько рискованно. Но культ посредственности, о котором сейчас много говорят, возник как раз по логике «Как бы чего не вышло», и пусть это не лучшее, что есть, но зато как раз по логике «Как бы чего не вышло», и пусть это не лучшее, что есть, но зато все будет спокойно. И тот, кто попадает в эту систему, уже автоматически подгоняется под средний общий уровень, включается в давно отработанную схему.
Когда говорят об увлечении нашей молодежи рок-музыкой, почти всегда напоминают о том, что она пришла к нам с Запада…
С Запада пришла лишь форма: электрогитары, ударные, усилительная аппаратура. Но заимствование формы вовсе не означает, что эта музыка является целиком заимствованным явлением. Я считаю, что это сейчас по-настоящему живая музыкальная форма, и еще – это музыка, которая остается социальным явлением, это массовое народное искусство.
В ваших песнях чувствуется какая-то неустроенность человека. А если для вас создать условия во всех отношениях идеальные, что будет тогда? О чем будете петь?
Трудно сказать. У меня есть своя жизненная позиция. Я пишу песни, и это необходимый для меня процесс. Я пишу о том, что происходит вокруг меня. Я не думаю, что при помощи материальных благ можно как-то усыпить действительно талантливого человека. Конечно, ему будет уже труднее, как труднее понять друг друга, допустим, неустроенному и тому, кто уже достаточное время живет в полном комфорте. И последний вряд ли сможет написать правдиво о проблемах первого.
А как вы считаете, какие песни о проблемах молодежи нужно писать?
Понимаете, я пишу не потому, что нужно, а потому, что меня лично волнуют проблемы. Вот как раз когда «нужно», получается нечестно. А если меня не волнует какая-то проблема, если не почувствовал то, что меня бы задело, – я не могу писать песню.
Получается, что надо писать только о том, что испытал сам? Вы же написали антивоенную песню «Я объявляю свой дом безъядерной зоной», хотя не испытали ужасов войны?
Понимаете, хотя эта тема разработана многими, за нее, по сути, серьезно никто не берется. Тем же, кто пишет псевдопатриотические и псевдоантивоенные песни, не верят. Я написал эту песню потому, что тема войны действительно меня взволновала и волнует до сих пор.
А может ли рок-музыка решить какие-то проблемы?
В принципе, рок-музыка в социальном плане – вещь довольно сильная. Среди музыкантов есть люди, которым верят, и они много могут сделать. Если бы нам чаще давали возможность выступать в газетах, на телевидении, излагать свою точку зрения на разные вопросы, то, может быть, моя музыка и тексты были бы иными. А поскольку, скажем, у меня нет такой возможности, я все стараюсь выразить в песнях.
«У нас у всех какое-то чутье…»
Журнал «РИО»
№ 19, 1988 г.
Все, кому когда-либо приходилось интервьюировать Виктора Цоя, наверняка согласятся с утверждением, что это нелегкая задача даже для самых опытных журналистов. Цой, как видно, относился к числу музыкантов, которые считали, что полностью высказываются в своем творчестве – в дополнениях и разъяснениях нет нужды, – поэтому на самые заковыристые вопросы можно было получить в лучшем случае односложный ответ. Этим, судя по всему, и объяснялось почти полное отсутствие диалогов с ним на страницах как официальной, так и независимой прессы.
Поводом к настоящему интервью послужили итоги недавних опросов, проведенных группой социологических исследований журнала «РИО»: «Кино» было названо лучшей группой сезона 1986/87 г. и лучшей группой 1987 года. Разговор возник стихийно, так же стихийно и продолжался, поэтому никаких глобальных вопросов рок-мироздания он не касался.
Возможно, кому-то интервью поможет лучше представить внутренний мир этой едва ли не самой популярной группы ленрока. Возможно, кому-то он покажется чересчур прямолинейным и неглубоким. Возможно… Но мы сделали все, что могли, – пусть, кто может, сделает лучше.
Со стороны «РИО» в разговоре принимали участие: А. Астров (Куйбышев), В. Андреев, А. Бурлака, Г. Казаков (Казань). Всем спасибо!
Витя, первый вопрос будет такой. Согласно опросу экспертов, который проводился в Ленинграде, группа «Кино» стала абсолютным лидером советского рока сразу в двух категориях – сама группа названа лучшей группой года, а песня «Следи за собой», соответственно, – лучшей песней года. И все это несмотря на то, что у вас в Ленинграде в прошлом году было всего два концерта. Как ты можешь объяснить этот феномен?
Не знаю… Мне только странно, что «Следи за собой». Эта песня ни в какой альбом не входит. А почему так – я не знаю. Думаю, что большую роль сыграл новый альбом[1]. Иначе просто непонятно.
Как ты сам оцениваешь этот альбом?
Наверное, он лучше, чем все остальные. Во всяком случае, актуальнее. Но в нем тоже есть очень много погрешностей. Мы, может быть, и хотели бы его переделать, но потом подумали и решили, что если постоянно переделывать одни и те же песни, то… Понятно что…
Вы сами его писали?
Писали сами, а сводили у Леши Вишни. Писали в жутких условиях, вот на такой магнитофон, как у вас, чуть получше. Но тоже на обычную «четвертую» скорость, на такие же кассеты.
Чем все-таки вызвано то, что в последнее время «Кино» так редко выступает?
Вызвано это тем, что я снимался в кино. Это отняло массу времени, и поэтому выступать у меня не было никакой возможности. Я приезжал в Ленинград время от времени. Самый длинный срок – на две недели. И мы все эти две недели доделывали альбом. Смикшировали его, и я сразу, в тот же день, уехал.
