Михаил Веллер - Легенды Арбата (сборник)
– Здравствуй, мой мальчик, все ли у тебя в порядке? Але? Ты хорошо меня слышишь? Это я, твой дядя.
Слабо знакомый голос поднимал Симона из глухих глубин на поверхность, как натянутая леска вытягивает рыбку. Он медленно осознал себя в мире и сказал:
– Это я?..
– Удалось ли, тебе что-нибудь сделать? – продолжал дядя.
– В каком смысле? – таращил глаза тупой молодой адвокат.
– В смысле твой приезд ко мне – тебе пошли навстречу? Или тебе по-прежнему отказали? Так ты скажи мне. Але! Але! Почему ты молчишь?
– Я не знаю, что произошло, – истерически хихикнул Симон, – но, наверное, я прилечу к тебе завтра. «Аэрофлотом». Из Москвы. В Орли.
– Это точно?
– Не знаю. В КГБ мне так сказали.
– В КГБ? Что у тебя случилось?.. Но ты дома, тебя не арестовали?
– Я не знаю!!! – заорал Симон. – Я вообще ничего не знаю и ничего не понимаю!!! Мне дали загранпаспорт, и сказали, что все сделают сами, и я могу лететь когда захочу, так что все в порядке, но вообще я не знаю, я чего-то не понимаю, это немного странно, это просто конец какой-то, но вообще вот, значит, решилось…
– Ага, – говорит дядя. – Значит, все-таки, помогло.
– Что – помогло?..
– А, не важно.
– Дядя, – страшным голосом говорит Симон. – Ты что-то знаешь?
– Ну, что-то я, наверное, таки знаю.
– Ты что-то знаешь про то, как меня выпускают? Ты что, вообще имеешь к этому отношение?
– К чему – к этому?
И Симон начинает пересказывать, к чему – «к этому», – и гадкие зябкие волны бегут по коже, когда он представляет, как сейчас сидит на проводе майор и слушает все его песни безумной сирены, летящие во враждебный мир капитализма.
– Значит, надо было поступить так раньше, – заключает дядя.
– Как – «так»? Ты что-то сделал? Что ты сделал?
– Я? Что я мог сделать? Я уже немолодой человек, я уже пенсионер. Я позвонил Шарлю.
– Какому Шарлю?
– Какому Шарлю я мог позвонить? Де Голлю.
Симон ясно увидел свое будущее: рукава смирительной рубашки завязаны на спине, и злые санитары вгоняют в зад огромные шприцы…
Он истерически хихикнул и спросил:
– Почему ты мне сразу не сказал, что шизофрения наш семейный диагноз?
– Тебя хотят принудительно лечить? – подхватывается дядя.
6. Офицеры и джентльмены
После предыдущего разговора с вьющимся от лжи и засыхающим от грусти племянником – дядя, исполненный недоверия, пожал плечами и набрал номер.
– Канцелярия президента Французской Республики, – с четким звоном обольщает женский голос.
– Передайте, пожалуйста, генералу де Голлю, что с ним хочет поговорить полковник Левин.
– Простите, мсье? Господин президент ждет вашего звонка?
– Наверное, нет. А то бы поинтересовался, почему я не звонил так долго.
– Я могу записать просьбу месье и передать ее для рассмотрения заместителю начальника канцелярии по внутренним контактам. Какое у вас дело?
– Деточка. Двадцать лет назад я бы тебе быстро объяснил, какое у меня к тебе дело. И знаешь? – тебе бы понравилось.
– Месье!
– Медам? Запиши: с генералом де Голлем хочет поговорить по срочному вопросу его фронтовой друг и начальник отдела штаба Вооруженных сил Свободной Франции полковник Левин! Исполнять!! И если он тебя взгреет – я тебя предупреждал! Ты все хорошо поняла?
– Ви, месье.
Левин мечтательно возводит глаза, достает из шкафа папку и начинает перебирать старые фотографии.
Вечером звонит телефон:
– Мсье Левин? Вы готовы разговаривать? С вами будет говорить президент Франции.
И в трубке раздается:
– Эфраим, это ты? Что ты сказал Женевьев, что у нее глаза, будто ее любовник оказался эсэсовцем?
– Я сказал, что ты нравишься не только ей, но мне тоже. Шарль, у тебя найдется пара часов для старого друга? Или у президентов не бывает старых друзей?
– Оставь свою антигеббельсовскую пропаганду, Эфраим, война уже кончилась. Я действительно иногда бываю занят. Приезжай ко мне во вторник… в одиннадцать утра.
– И что?
– Я угощу тебя кофе с булочкой. Часа тебе хватит?
– А куда приезжать?
– Пока еще в Елисейский дворец, – хмыкает де Голль.
И к одиннадцати утра во вторник Левин является в Елисейский дворец, и его проводят в кабинет де Голля, и длинный носатый де Голль обнимает маленького лысого Левина и сажает за стол. И лично наливает ему чашку кофе.
– А где же булочка? – спрашивает Левин. – Ты обещал угостить меня кофе с булочкой!
– Я их не ем, – говорит де Голль. – И тебе незачем. Вредно. От них толстеют и диабет.
– Жмот, – говорит Левин. – Ты всегда был жмотом. Приезжай ко мне в гости, в моем доме тебе не пожалеют булочек. И масла; и джема, и сливок.
– Ты стал брюзгой, – говорит де Голль.
– А ты управляй лучше, чтоб подданные не брюзжали.
– Кого ты видел из наших за последние годы? – спрашивает де Голль, и они весь час вспоминают войну, сороковой год, Дюнкерк, Северную Африку и высадку в Нормандии.
Старинные часы в углу хрипло отбивают полдень, и де Голль спрашивает:
– У тебя была ко мне просьба, Эфраим?
– Это мелочь, – машет Левин, – но мне она очень дорога. У меня нашелся племянник в Советском Союзе, это единственный мой родственник. Всех остальных немцы уничтожили. Я хотел, чтобы он приехал ко мне в гости.
– Если тебе нужно на это мое разрешение, – говорит де Голль, – то считай, что ты его получил. А если серьезно, то пока я ничего не понял.
– Его не выпускают, – говорит Левин.
– Откуда?
– Оттуда! Из-за железного занавеса. Из СССР!
– На каком основании?
– Прости, я не понял – кто из нас двоих президент Франции? Ты спрашиваешь меня, почему русские никого не выпускают за границу?
Де Голль начинает шевелить огромным породистым носом злобно, вроде подслеповатого разъяряющегося носорога.
– Значит, – переспрашивает он, – всех остальных боши во время войны убили?
Левин пожимает плечами.
– Он у тебя вообще кто?
Левин рассказывает.
– Напиши-ка мне его основные данные.
Левин достает из кармана пиджака листок, разворачивает и кладет перед де Голлем.
– Соедините-ка меня с министром иностранных дел, – тяжело говорит де Голль. В трубке угадывается бесшумная суета. И через малую паузу он продолжает:
– Это говорит генерал де Голль. У меня сидит мой старый друг, герой Сопротивления, кавалер Почетного Легиона, начальник отдела штаба Вооруженных сил Франции полковник Левин. Запиши. В СССР, в городе Таллине, живет его племянник Симон Левин. Единственный родственник. Все данные у тебя сейчас будут. Его не выпускают в Париж к дяде. Безотлагательно разреши вопрос. На любом уровне. Нет, это не приказ президента. Это личная просьба генерала де Голля. Моя глубокая личная просьба. И сделай это быстро! И не позволяй русским садиться себе на голову!
– Иди, – говорит он Левину, жмет ему руку и провожает до двери. – Ты пересидел двадцать минут. Я помог тебе, чем мог. Будем надеяться, что подействует. Ну – посмотрим? – И подмигивает.
И Левин уходит с восторгом, подпорченным легким недоверием и неизвестностью.
7. Эмбриология мечты
А тем временем министр иностранных дел Франции звонит послу СССР в Париже. И заявляет жестко:
– Президент де Голль поручил мне поставить вас в известность об его личной просьбе. Он озабочен судьбой советского гражданина, являющегося единственным родственником героя Сопротивления, кавалера Почетного Легиона и его фронтового друга. Под надуманными предлогами его уже полтора года не выпускают навестить в Париже его больного дядю, кстати, большого друга Советского Союза. Да, все данные на этого молодого человека сейчас доставят в ваше посольство. Президент де Голль надеется, что этот неприятный инцидент не омрачит налаживающихся отношений между нашими странами. Да. Президент де Голль не сомневается, что этот инцидент будет исчерпан в самое ближайшее время. Президент де Голль не уверен, что при таком недоверии друг к другу дальнейшие шаги к сотрудничеству не замедлятся.
На дипломатическом языке это можно истолковывать как скандал, нашпигованный матом и угрозами.
Послу не каждый день звонит министр иностранных дел Франции. А просьбы президента он ему и вовсе пока не передавал. Посол выпивает коньяку, выпивает валерьянки; вызывает первого советника: курит нервно. И звонит министру иностранных дел СССР. Лично Андрею Андреевичу Громыко. Мистеру «Нет». Ибо случай экстраординарный.
Так и так, товарищ Громыко. Готов выполнить любое распоряжение. Но сам никакого решения принять не в силах. Личная просьба президента де Голля. Так точно! Подготовка к переговорам до настоящего момента шла успешно! В духе взаимопонимания и добрососедского сотрудничества! Никак нет, провокаций избегаем. Данные? Да, могу сию минуту диктовать секретарю. Никак нет! Слушаюсь! Виноват, Андрей Андреевич! Будет исполнено, товарищ министр!
– Соедини-ка меня с Семичастным, – приказывает Громыко секретарю. И своим ровным механическим голосом откусывает слова, как гильотина:
