Виктория Токарева - Одна из многих (сборник)
Марина увидела сваленное дерево и присела отдохнуть.
Пели птицы. Солнышко мягко сеяло свет сквозь листву. В муравейнике шуровали муравьи. У каждого куча дел. Марина задумалась, глядя на живой дышащий холм. И в этот момент из-за деревьев появилась женщина – не первой молодости, но ухоженная. С хорошей стрижкой.
Женщина подошла к дереву и спросила:
– Можно?
– Пожалуйста, – отозвалась Марина и подвинулась.
Марина не подозревала, что ТАМ послали ей ангела-хранителя. Ангел был не первой молодости и с хорошей стрижкой.АННА
Ее звали Анна. А его – Ферапонт.
Ферапонт – это Андрей Ферапонтов, ее муж, с которым прожила 24 года. На следующий год – серебряная свадьба.
Жили по-разному: и хорошо, и плохо, и совсем никуда. С возрастом противоречия не сглаживаются, а, наоборот, усугубляются. Они усугубились до того, что Ферапонт перестал спокойно разговаривать. Все время визжал, как подрезанная свинья, точнее – кабан. Видимо, Анна его раздражала.
Анна послушала этот визг и смылась на дачу. Сначала на день, потом на неделю, а потом осела и просто стала жить в доме на земле. Тишина, покой, время движется по-другому, чем в городе. До работы – на полчаса ближе, чем из городской квартиры. Машина – в теплом гараже. Собака Найда любит до самоотречения, смотрит с нечеловеческой, космической преданностью. Чего еще желать?
Дом остался от деда – врача. Сталин собрался расстрелять его в пятьдесят третьем году как отравителя. Но умер сам. А дед остался. И жил еще двадцать лет.
Отец деда тоже был земский врач, знал Чехова. А прабабка – сестра милосердия – знала великих княжон. Осталась фотография: прабабушка в госпитале вместе с великими княжнами Ольгой и Татьяной. Нежные лица, белые крахмальные косынки с красным крестом, доверчивые глаза.
Знакомый художник написал картину с этой фотографии. Серо-бежевый блеклый фон. Глаза сияют сквозь времена.
Анна повесила эту картину у себя в спальне. И когда просыпалась, смотрела на девочек начала века, а они – на нее.
После деда, кроме дачи, осталась восьмикомнатная квартира в доме на набережной. Квартиру сдавали иностранцам, на это и жили. Хватало на все и еще оставалось на отдых и путешествия.
Путешествовать Анна не любила. Ездить с Ферапонтом, постоянно преодолевать его плохое настроение – себе дороже. А отправиться одной – тоска.
В привычной трудовой жизни для тоски не оставалось времени. Она вела четыре палаты. Научилась быстро ходить и быстро разговаривать. Как диктор телевидения. Если пациент попадался бестолковый и не понимал с первого раза, у нее закипали мозги. Но Анна терпела, поскольку принадлежала к потомственным земским врачам. «Надо быть милосердным, дядя…»
Дача – деревянная, но крепкая. В доме имелся свой домовой, он шуршал по ночам. Иногда раздавался звук как выстрел. Может быть, это приходил дед.
Анна просыпалась и замирала, как труп в морге. По одеялу пробегал любопытный мышонок, думал, что никого нет.
Анна ждала рассвета. Зрело решение: завести кошку. Живое существо – смотрит, мурлыкает.
День выдался теплый и нежный, как в раю.
Анна побрела в лес. Вышла на поляну.
На сваленном дереве сидела женщина средних лет. О таких говорят: простая, русская. А кто не простой? Королева Елизавета? Не простая, английская…
Анна подошла и спросила:
– Можно посидеть?
Женщина подвинулась, хотя место было – целое бревно.
Анна села. Стала смотреть перед собой.
Если разобраться, то в ее жизни все не так плохо. Муж хоть и орет, но существует на отдельно взятой территории.
Сын – способный компьютерщик, живет в Америке, под Сан-Франциско. Имеет свой дом в Силиконовой долине. Женат на ирландке.
Дочь – студентка медицинского института. Живет у мальчика. Но сейчас все так живут. Раньше такое считалось позором, сейчас – норма.
Получается, что у Анны есть все: муж, двое детей, работа, деньги. Чего еще желать? Но по существу у нее – только больные, которые смотрят, как собака Найда. Анна спит в холодной пустой постели, и по ней бегает мышь. Вот итог ее двадцатичетырехлетней жизни: пустой дом и домовой в подвале. А что дальше? То же самое.
Женщина на бревне сидела тихо, не лезла с разговорами. И это было очень хорошо. Анна застыла без мыслей, как в анабиозе. Потом встала и пошла. Не сидеть же весь день.
Прошла несколько шагов и обернулась. Женщина поднялась с бревна и смотрела ей вслед.
– Вы ко мне? – спросила Анна.
Женщина молчала. Собаки ведь не разговаривают.
– Проходите, – пригласила Анна.
Анна и Марина стали жить вместе.
Анне казалось, что она провалилась в детство: то же состояние заботы и защиты.
Домовой притих, вел себя прилично. Мыши не показывались, возможно, убежали в поле.
Анна просыпалась от того, что в окно светило солнце. Ее комната выходила на солнечную сторону. Девушки с фотографии смотрели ясно и дружественно, как будто спрашивали: «Хорошо, правда?»
Внизу на первом этаже слышались мягкие шаги и мурлыканье. Это Марина напевала себе под нос.
Анна спускалась вниз.
На столе, под салфеткой, стоял завтрак, да не просто завтрак, а как в мексиканском сериале: свежевыжатый апельсиновый сок в хрустальном стакане. Пареная тыква. Это вместо папайи. В нашем климате папайя не растет. Свежайший, только что откинутый творог. Никаких яиц каждый день. Никаких бутербродов.
Анна принимала душ. Завтракала. И уезжала на работу.
Марина оставалась одна. Врубала телевизор. Включала пылесос и под совместный рев техники подсчитывала свои доходы.
Анна платила ей двести пятьдесят долларов в месяц плюс питание и проживание. Хорошо, что банкирша Света ее выгнала. Там полный дом народа, постоянные гости, некогда присесть. А здесь – большой пустой дом, его ничего не стоит убрать. Народу – никого. Сама себе хозяйка.
Марина почувствовала себя как в партийном санатории. Казалось, что она открыла новую дверь и вошла в новый мир. Когда Бог хочет открыть перед тобой новую дверь, он закрывает предыдущую.
Предыдущие двери захлопнулись, и слава Богу. Единственный гвоздь стоял в сердце: Аля. Когда Марина ела на обед малосольную норвежскую семгу, невольно думала о том, что ест сейчас Аля… Когда ложилась спать на широкую удобную кровать в комнате с раскрытым окном, невольно думалось: на чем спит Аля? И главное – где? Должно быть, на раскладушке в коридоре. Не положат же они шестилетнюю девочку в одну комнату с собой… А вдруг положат? Что тогда Аля видит и слышит? И какие последствия ведет за собой такой нездоровый опыт…
Марина тяжело вздыхала, смотрела по сторонам. Мысленно прикидывала: где Алечка будет спать? Можно с собой, можно в отдельную комнату. Места – навалом.
Марина собиралась переговорить на эту тему с Анной, ждала удобной минуты. Но найти такую минуту оказалось непросто. По будням Анна рано уезжала на работу и возвращалась усталая, отрешенная. Сидела как ватная кукла, с глазами в никуда. Не до разговоров. Марина чувствовала Анну и с беседами не лезла. Анна ценила это превыше всего. Самое главное в общении, когда удобно вместе молчать.
По выходным телефон звонил без перерыва. Звонили пациенты, задавали короткий вопрос, типа какое лучше лекарство – то или другое? И когда его лучше принимать – до или после еды? Казалось бы, какая мелочь. Разговор занимает две минуты. Но таких минут набиралось на целый рабочий день. Анна стояла возле телефона, терпеливо объясняла. А когда опускала трубку, из-под руки тут же брызгал новый звонок.
Марина хотела их всех отшить, но Анна не позволяла. Земские врачи прошлого, а теперь уже позапрошлого века тоже вставали среди ночи и ехали на лошадях по бездорожью. Сейчас хоть есть телефон.
И все-таки Марина нашла момент и произнесла легко, между прочим:
– Я привезу на месяц мою внучку…
Анна отметила: Марина не спрашивала разрешения, можно или нельзя. Она ставила перед фактом. Но Анна не любила, когда решали за нее. Она промолчала.
Анна уставала как собака, и присутствие в доме активного детского начала было ей не по силам и не по нервам.
Главный врач Карнаухов грузил на нее столько, сколько она могла везти. И сверх того. А сам принимал блатных больных. Можно понять. Зарплата врача не соответствовала труду и ответственности. Анна взятки не брала. Как можно наживаться на несчастье? А больное сердце – это самое настоящее несчастье. Во-вторых: деньги у нее были. Карнаухов страстно любил деньги, а они его – нет. Деньги никогда не задерживались у Карнаухова, быстро исчезали, пропадали. У Анны – наоборот. Она была равнодушна к деньгам, а они к ней липли в виде ежемесячной аренды за квартиру.
Подарки Анна принимала исключительно в виде конфет и цветов – легкое жертвоприношение, движение души. Анна складывала красивые коробки в бар. Это называлось «подарочный фонд».
Каждый день к вечеру Марина выходила встречать Анну на дорогу. Анна сворачивала на свою улицу и видела в конце дороги уютную фигуру Марины, и сердце вздрагивало от тихой благодарности. Спрашивается, зачем в ее возрасте нужен муж? Только затем, чтобы на него дополнительно пахать? Лучше иметь такую вот помощницу, которая облегчит и украсит жизнь… Марина и Анна, как две баржи, потерпевшие крушение в жизненных волнах, притиснулись друг к другу и потому не тонут. Поддерживают друг друга на плаву…
