Варис Елчиев - 13 дней января
Есть ли разница глазам, какие слезы они проливают: радости или отчаяния?
* * *Мы все вправлены в одну рамку. Везет только тем, кто помещен к уголкам, так как им может выпасть возможность вырваться из нее, если найти маленький пробел на стыке. Но их судьбу запросто может решить клей.
* * *История Сары и Руфата получилась печальной, не правда ли? Но история Эйюба, опять-таки в Новогоднюю ночь, на мой взгляд, еще печальнее. Такие как он, незапачканные, на этом свете еще встречаются. Эти люди как будто не из мира сего. Они очень хрупки и уязвимы. Даже кости и мышцы их словно состоят из чувств. В эту ночь я должен написать историю про Эйюба. Обязательно напишу!
История желтой тетради
Ему подумалось, что в первой половине жизни готовятся ко второй. А во второй – к следующей жизни. И не находят ни одного беззаботного, свободного дня, чтобы сесть, удобно вытянув ноги…
Он поднял ворот пальто, чтобы слегка спастись от декабрьского мороза.
Гюльнар не переставала торопить их:
– Давайте побыстрей. Я должна скоро быть дома, заняться готовкой и уборкой…
А Имран знай всё шутил:
– Эйюб, ради Бога, сколько лет ты уже носишь это пальто? Настоящий антиквариат, жизнью клянусь. Продай историческому музею. Себе купишь новое, а кроликам – корм.
Они оставили позади и этот переулок. Гюльнар вздохнула:
– Вот и этот год прошел…
До торгового центра пели втроем. Имран отсюда заворачивал в свой двор. А они продолжали путь. (На самом деле у Имрана был автомобиль, кажется, «Мерседес». Но из-за ожирения печени он шел пешком из дома на работу и обратно.)
Где бы он ни был, что бы ни делал, Эйюб всегда тосковал по этим пяти-десяти минутам, когда оставался наедине с Гюльнар…
Этот временной отрезок всегда заканчивался быстро, как безумно красивая музыка… И на протяжении пути Эйюб уподоблял себя пианисту, сидящему за черным, блестящим инструментом и играющим ту музыку…Как только они оставили Имрана позади, Гюльнар прикоснулась к его руке:
– Что ты снова дуешься? Это ведь Имран, без шуток ему никак.
Почему же не дуться?! Шутки Имрана порой выходят за все рамки… Лишь бы его печень побыстрее выздоровела…
Немного спустя Гюльнар добавила:
– Помнишь, как вы шутили в студенческие годы? На каждый праздник Новруз мы вспоминаем с Самедом ваши проделки и смеемся до слез. Да, до Новруза рукой подать.
Бесцветность серой улицы, серого воздуха, казалось, впиталась и в людей. Все спешащие куда-то прохожие казались серыми…
Снова Самед?
Он представил: на столе шекербура, гогал (выпечка Новруз-байрама – авт.), разноцветные яйца, свечи, сямяни (проросшая пшеница, атрибут Новруз-байрама – авт.). За столом Гюльнар и Самед… Нет, Гюльнар и он. А рядом дети. Их дети. Свет от свечи то увеличивает, то уменьшает тени на голубых стенах (Гюльнар как-то сама сказала, что их стены голубые). Гюльнар рассказывает детям, что их отец (то есть Эйюб) с сокурсниками на праздник Новруз бросал шапку к дверям (обычай праздника Новруз – авт.) однокурсниц. А затем они составляли список праздничных даров и всё оценивали. Шекербура – пятнадцать баллов, гогал – двенадцать, яйцо – десять, яблоко – семь, конфета – пять, орехи – три балла… И тем самым определяли самую щедрую семью…
Дети слушают Гюльнар и смеются.
– Эйюб, ради Бога, почему я тогда должна была занять второе место? Правда, главное, я обогнала Рену. Но должна была обогнать и Валиду. Вы судили пристрастно. Бедная мама, кажется, та ушанка была Эльдара, как она ее наполнила всякой снедью. В ту пору редко у кого дома имелись московские конфеты, а мама положила шоколадные «Мишка косолапый»…
При этих словах в голосе Гюльнар послышалось некое сожаление. Столько воды с тех пор утекло. Но женская конкуренция все еще дает о себе знать. Гюльнар и Валида в ту пору были самыми близкими подругами и в то же время самыми непримиримыми соперницами…
Теперь Гюльнар счастлива с Самедом. Интересно, как все сложилось у Валиды, создала ли она семью, есть ли у нее дети? Где она работает? Или занимается домашними делами?
Его размышления о Валиде прервал голос Гюльнар:
– Ты прочел вчера статью о Расуле? Там была и семейная их фотография. А сегодня по телевизору покажут Самендера. Оба очень счастливы… Он вздрогнул. Будто на пальцы упала крышка пианино…
Статью он видел, но читать не стал… О передаче тоже был в курсе. Смотреть не собирался…
– Многие из ребят женились на своих любимых…
А на сей раз будто бы силой нажали на упавшую крышку пианино и раздробили пальцы… Впереди во всей мощи стояло девятиэтажное здание, в котором жила Гюльнар… Естественно, из восьмидесяти одной квартиры (это число тоже некогда озвучила она сама) лишь одна принадлежала Гюльнар и ее семье. Но здание казалось ему привлекательным, нежным и милым в целом…
– Чего это ты воды в рот набрал?
Что ей сказать?! Часто так бывало. Гюльнар говорила, он тоже что-то хотел сказать, обдумывал предстоящую фразу. Решал заменить некоторые слова новыми, принимался их подбирать… А потом становилось поздно. Гюльнар уже переходила на другую тему…
– Ладно, пока, я пошла. Ой… чуть не забыла. Еще раз поздравляю тебя с праздником.
Она вручила ему какой-то сверток и быстрыми шагами пошла в сторону своего блока.
После работы все таким образом спешат домой. А он даже не помнит, что когда-нибудь спешил к себе. Наведывался по пути в магазины, заглядывал в киоски, читал афиши. Затем, оглядывая этот безграничный проспект, думал, что на жизненном пути никто не хочет дойти до последнего пристанища. Но что поделать? Ведь годы их гонят вперед.
Он поднял ворот пальто, тот снова упал…
Гюльнар не нарушает традицию, поздравляет его на каждый Новый год. Отдаривается, поступает как и он на 8 Марта. Ведь после отмены 23-го февраля мужского праздника не существует. Интересно, что на этот раз? Одеколон, ручку, галстук… Может, что-то другое?
Он погладил сверток…
Впереди шли две женщины. Обе были закутаны в шали. Без теплой одежды. Наверно, «пришлые».
Тяжело вздохнул. Если «сворачивающий горы» Самед (Гюльнар как-то сказала, что зарабатывает Самед очень прилично) увидит этих женщин, захочет ли купить им недорогое пальто или плащ?
Посмотрев им вслед, он продолжил свой путь. Снова поднял ворот пальто. Зубы стучали от холода…
Нет, так нельзя, надо успокоиться. Неудачи и несчастья ждут, когда ты поднимешь руки и сдашься…
Начал внушать себе, что все в порядке, все отлично…
Надо было купить кроликам корм. К счастью, зоомагазин был по пути. Покупал корм всего на два дня, чтобы заходить сюда почаще. Вдоволь смотрел на сине-зелено-желтых попугаев, чирикающих в клетках, ослепительно белых хомячков, красных, черных и золотистых рыбок в аквариумах… Ну и ну, как быстро дошел до своего дома! Мороз пробирал до костей, так как одет был неважно. Он был сам не свой. Ворча что-то под нос, поднялся по ступенькам (будь проклят этот пятый этаж;) и постучался в свою дверь. Он много об этом думал: если хоть что-то в этом мире ему принадлежит, то эта дверь из их числа.
Хоть бы сегодня Зейнаб не молчала. Как-никак ведь праздник… Нашла время дуться. Как будто рухнул мир и она осталась под завалами…
Попробуй после этого съесть что-нибудь. Оттолкнул тарелку с макаронами, вышел на балкон и закурил сигарету. Оба кролика съежились в углу. Он на них прикрикнул:
– Вы тоже хороши! Вечно сидите на одном месте. Не хотите шевелиться.
Один был белым, другой серым. Наверно, им было холодно, вот и съежились. Ему очень нравилось наблюдать за ними. Особое удовольствие получал, когда они, прошмыгнув через открытую дверь балкона, взбирались на кресло…
Сразу после того, как выкурит сигарету, пойдет листать тетради с воспоминаниями, заново проживет те редкие счастливые дни, что были в жизни…
Порой он забывает настоящее и живет лишь прошлым: мечты и чаяния снова заполняют его сердце, как поток. Серый мир снова становится ярким. И в этой ослепительной пестроте красок его счастье радостно ему улыбается… Он видит: между ними лишь пядь расстояния…
Может, самая крохотная, всего на 10–15 домов, деревня, приютившаяся на склоне гор, а может, самая большая во всем мире… Родное дыхание матери доносится до его лица, грубые руки отца треплют ему волосы. Он спускается к берегу реки по росистой тропинке, сплетает разноцветный венок из цветов, завороженно созерцает восход солнца. Становится гостем скал и туманных гор, ежевичных кустов и ореховых лесов, кричит изо всех сил, и голос его слышит весь мир:
– Как красиво!!!
И странно, что и дыхание матери, и руки отца, и эта росистая тропинка, и журчащая река с улыбающимся солнцем – всё, всё, всё принадлежит ему. Ему одному…
Возможно ли навеки остаться в своем прошлом, никогда не возвращаться в настоящее?… Вдруг он вскочил как ошалелый:
