Леонид Нузброх - Посредник
Женщина вздрогнула: впервые за все эти долгие месяцы она назвала смерть, – свою незримую соперницу, по имени, и словно боясь, что этим сама, может быть, позвала в дом непрошеную гостью, в ужасе открыла глаза и пристально посмотрела на мужа.
Глаза его были открыты. Зрачки, ещё какую-то долю секунды назад смотревшие на неё, вдруг потускнели, а с губ сорвался последний, еле уловимый вздох.
Бросившись к мужу, она схватила его за плечи, затрясла, и что есть мочи закричала в истерике: «Нет!
Не отдам! Нет!!!» И, рыдая, упала на бездыханное тело мужа. Она покрывала горячими поцелуями его мокрые от слёз руки, лицо, губы. И вдруг, словно ощутив какую-то перемену, женщина на секунду замерла на его груди, и этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать слабое биение его сердца и уловить тихое дыхание.
Не веря себе, она отпрянула от мужа и, всё ещё не выпуская его тело из своих рук, глянула в лицо. Сознание уже вернулось к нему, и глаза, полные растерянности удивлённо смотрели на неё. Потом, видимо осознав происшедшее, он тихо прошептал: «Зачем ты это сделала?»
А она, ещё сама толком не понимая, как же это всё произошло, радостно улыбнулась и, вытирая набегающие слёзы, сказала: «Что ты себе вообразил? Это же был кризис».
Но это был не кризис. Это была Смерть. Непреклонная и непобедимая, она вынуждена была отступить перед всесокрушающим натиском любви. Через десять дней неумолимая смерть всё же прокрадётся в этот дом за причитающейся ей данью. Но это будет только через десять дней. А сегодня…
Смерть не была побеждена любовью, нет. Но и осилить любовь не смогла. Ибо крепка, как смерть, любовь…
Буян
Конь был красив. Темно-коричневый окрас, глаза бездонно-чёрные, ослепительно-белые полоски над копытами, словно белые носочки, ноздри трепетали, а чёрные как смоль грива и хвост блестели и переливались на солнце. Рельефные мышцы ног и широкой груди выдавали скрытую в нём силу. Характером конь был горяч и строптив, из-за чего, наверное, и звали его Буян.
Менаше в нём души не чаял. Он сам запрягал Буяна по утрам, а вечером не ложился спать, не убедившись, что с его любимцем всё в порядке: конь в конюшне, напоен, и овса у него вдоволь. А Буян обожал своего хозяина настолько, что не подпускал к себе никого в его присутствии.
Менаше был не из ленивых и поэтому во дворе было много всякой живности: индюки, гуси, утки, голуби, пчёлы… Даже невесть откуда взявшаяся пара павлинов. Но больше всего было кур. А при курах крутились два петуха. Петух, что постарше, – звали его Василием, – главенствовал, второй же безропотно соглашался на отведённую ему Василием второстепенную роль, и поэтому жизнь в курятнике текла тихо и спокойно. Куры бродили по двору и что-то себе там клевали, петух помоложе старался не упустить счастливый случай, если какая-нибудь курица выпадала из поля зрения Василия, а сам Василий обычно взлетал на скирду заготовленного на зиму для Буяна сена, где чистил свои перья, озирая с высоты двор и время от времени оглашая окрестности громким «кукареку». Может быть, из-за того, что сено сохраняло петушиный запах, а может по какой другой причине, но между Буяном и Василием со временем возникла дружба.
В дни, когда Менаше никуда не выезжал на старой видавшей виды бричке, Буян бесцельно бродил по двору, щипая зелёную траву, росшую вдоль стен сарая и конюшни, либо ел зерно из яслей. Василий же, взлетев на конский круп, часами спокойно разгуливал себе там, поглядывая по сторонам, отгонял надоедливых мух и выклёвывал из лошадиной кожи клещей.
Младшего петуха на какой-нибудь из праздников пускали на холодец, его место вскоре занимал новый, и жизнь в курятнике снова шла своим чередом.
Не известно, сколько так могло бы продолжаться, но случилось, что очередной петух не признал главенство Василия и стал преследовать кур прямо у него на глазах. Такой наглости Василий стерпеть не мог. Началось противостояние. Василий был сильнее и боевитей, но и ему изрядно доставалось от молодого соперника. Мелкие стычки порой перерастали в настоящие сражения. На петухов страшно было смотреть. Они ходили по двору израненные и окровавленные. Закончилось всё это плачевно: в один из дней Василий заклевал своего врага насмерть.
Менаше был зол не на шутку. Загнав Василия в угол двора, он схватил его и, держа за вывернутые вверх крылья, понёс через двор к «лобному месту» – туда, где обычно резали кур. Василий дёргался, безуспешно пытаясь вырваться из хозяйских рук, и вдруг заверещал изо всех своих петушиных сил.
Буян стоял у яслей и скучал. Услышав вопль друга, он перестал жевать овёс, поднял голову и обеспокоено заржал. Петух же продолжал кричать во всё горло, как резаный. Неожиданно конь бросился вперёд и моментально оказался рядом с Менаше. Его задние ноги слегка подогнулись, и вдруг, оттолкнувшись передними от земли, Буян встал на дыбы во весь свой огромный рост и, громко храпя, стал угрожающе надвигаться на хозяина. Менаше опешил и от неожиданности выпустил Василия, который сразу же бросился наутёк.
«Буян!!!» – окрик хозяина подействовал отрезвляюще. Конь медленно, словно нехотя, опустился на все четыре ноги, и всё ещё похрапывая, виновато отвернул голову в сторону. Его тело волнами била нервная дрожь. «Ну что ты… что ты, Буян… успокойся… всё хорошо…всё хорошо…» – Менаше привычно похлопал коня по холке рукой и изумлённый происшедшим ушёл в дом.
Оставшись в одиночестве, конь начал успокаиваться. Постояв немного посреди двора, он медленно побрёл к яслям, изредка бросая косой взгляд под кроличьи клетки, куда за ящики с початками золотистой кукурузы забился перепуганный насмерть Василий. И даже потом, уже стоя у яслей, Буян долго не ел, всё ещё изредка фыркая и дёргая головой. Волны дрожи, пробегавшие по его телу, становились всё реже и мельче, пока не исчезли совсем. Буян опустил голову в ясли и принялся жевать овёс…
После этого случая, Василий навсегда остался единственным петухом в хозяйстве. И часто, кинув взгляд во двор, можно было увидеть стоящего у яслей Буяна, по спине которого важно расхаживал петух.
Переступив порог небытия
Огромный зал ресторана был переполнен, столы ломились от яств, а музыка, которую исполнял оркестр, была так весела и зажигательна, что танцевали все. В центре зала кружились молодые. Невеста была неутомима и весела, и только потому, что она всё больше опиралась на своего партнёра, можно было догадаться, как сильно она устала. Наклонившись к жениху, невеста сказала: «Алекс, я больше не могу. Давай сбежим куда-нибудь».
– О, это совсем не трудно! – воскликнул он. – Никто даже не заметит нашего отсутствия.
Они незаметно проскользнули на неосвещенную террасу. И здесь, во мраке безлунной осенней ночи, он привлёк её к себе и поцеловал.
Послышались шаги. Молодые, почувствовав себя неловко оттого, что их застали в уединении, замерли в темноте. На террасу вышли двое. Пламя зажигалки на секунду осветило слабым светом часть террасы, перила, силуэты прикуривавших мужчин и потухло, вновь погрузив всё во тьму.
– Как тебе свадьба? – спросил, прерывая молчание, один из курящих.
– Шикарная. Влетит она родителям жениха в копеечку!
– Почему жениха? Обычно платят поровну.
– А у Тамары ведь нет родителей. Она детдомовская.
– Значит, бесприданница?
– Выходит что так…
Сигареты, очертив одна за другой огненную черту в темноте, упали на тротуар, и молодые вновь остались одни на террасе. Александр почувствовал, как от случайно подслушанных слов напряглась Тамара, и едва они остались одни, она отстранилась от него и подошла к перилам.
– Тамара, что с тобой? – спросил он. – Неужели ты всерьез отнеслась к этой пьяной болтовне о приданом? Не стоит. Ты же знаешь, что я вообще не хотел свадьбы, но родители… Это их блажь. Приданое? Зачем оно нам? У нас есть наши руки, наши сердца, наша молодость и наша любовь. Главное – мы вместе. А приданое… Что поделаешь, если у тебя нет родителей.
Александр, желая успокоить, хотел обнять её, но Тамара, стоявшая до сих пор спиной к нему, резко обернулась:
– Никто, слышишь, никто не смеет упрекать меня… Что вы знаете о моих родителях? Мои родители… Они были романтики. Поэтому, наверное, и выбрали себе такую профессию – вулканологию. И были этой работе фанатично преданы. Когда им предложили участвовать в экспедиции, они, несмотря на всю их любовь ко мне, отвезли меня к бабушке и отбыли к своим вулканам. Больше я их не видела. И лишь через много лет я узнала о том, что произошло в экспедиции…
Лагерь был разбит на склоне ещё тёплого вулкана. Работа быстро подходила к концу и вскоре можно было уезжать домой. Но однажды ночью вулкан неожиданно ожил. Один за другим произошло несколько сильных подземных толчков, сопровождаемых грохотом. Все члены экспедиции выбежали из палаток, но в темноте нельзя было ничего разобрать. Вдруг стало светло, как днём. По склону вулкана огненными языками поползла раскалённая лава. Начали срочную эвакуацию лагеря, но спасти всё имущество экспедиции не удалось. Ярко-красная масса, сжигая всё на своём пути, уже подбиралась к лагерю.
