Елена Ронина - Такой долгий и откровенный день (сборник)
И вот дом готов – светлый, уютный, ничего лишнего. Ольге все нравилось. Даже если Ядвига дом не примет, она не расстроится!
– Миш, что ты скажешь?
– Ты о чем?
– О чем, о чем. Весь в отца. Поговорить не с кем! Не о чем, а о ком. О Ядвиге, конечно. Подай мне скатерть. Да не ту! Белую, с ришелье.
– Мам, почем я знаю, что такое ришелье?
– А мог бы выучить за столько-то лет. Не в огороде, чай, живешь. Нет, я все-таки переживаю: удобно то, что мы поселили их в гостинице? Как-то неловко. У нас дом, конечно, небольшой. Но имеется же комната для гостей. Как ты думаешь, Миша?
– Мама, ну что теперь про это думать? Думать уже нечего. В гостинице всем будет удобнее. Захотели – встретились, захотели – разошлись. А в одном месте так не получится. И потом, мама, с Ядвигой ребенок. Не забывай, мы с тобой совершенно не имеем об этом никакого представления.
– Заметь, не имеешь только ты! Я тебя растила сама, мне никто не помогал.
– Да, да, при том, что ты танцевала практически без перерыва на декретный отпуск. А папа работал дома. Ты знаешь, мне почему-то всегда казалось, что он тоже принимал участие в моем воспитании.
– О чем ты говоришь? – Ольга от удивления сначала даже перестала разглаживать скатерть на столе. Потом решила не расстраиваться. Если вступить сейчас в дискуссию по поводу того, кто на самом деле растил Мишу, можно что-нибудь упустить из праздничной сервировки, а она сейчас, безусловно, важнее.
– Миша, не нервируй меня, откуда ты можешь помнить, кто тебя воспитывал, ты был для этого слишком мал. Лучше скажи, куда я положила зажимы для салфеток? Господи, ну куда я могла их задевать?
– По-моему, к тебе в гости едет английская королева. Они, между прочим, на две недели приехали. И что, каждый день их так встречать будешь?
– Это парадный обед, Миша, – Оля на минуту остановилась. – Это важно. Есть традиции, их ломать нельзя. Сын, дай мне слово, что ты никогда не забудешь, что значит парадный обед. Рецепт фаршированной рыбы записан у меня в красной кожаной тетрадке. Миша! Ты мне обещаешь?!
– Ну конечно, обещаю. И все, мне пора ехать за гостями. Может, что-то по дороге еще купить? Может, дыню?
– Да нет, какая дыня. – Оля уже разговаривала сама с собой.
Но услышав рев заводимого мотора, выскочила во двор.
– Миша! Ну ты же не ответил!
– Мам, про что, про зажимы?
– Господи, ну при чем тут зажимы? Ядвига! Как она тебе?!
Михаил обессилено вздохнул:
– Ты неисправима. И ты, конечно, лучше. Ядвига выглядит неважно.
– Ну и ладно, – вслед Михаилу успокоенно произнесла Оля, – поезжай с богом.
4.
13–00. Бриллианты или горный хрусталь?
– ЗНАЧИТ, вот как ты, подруга, устроилась.
Ядвига рассматривала дом. Во взгляде сквозило удивление. Такой Ядвига подругу не знала. Часто бывая у нее в московской квартире и на даче в Переделкино, Ядвига привыкла к совсем другой обстановке. Массивная дубовая мебель, много ковров ручной работы, картины, которые собирал Григорий. Против всего этого Ядвига всегда восставала.
– Ну как можно так жить? Это же не музей. Просто хочется тетечку на стул вот здесь сбоку посадить. Такую, в сером костюме, в очках, с указкой и табличкой на лацкане «Смотритель музея». Вот это будет дело! А то думаю, чего мне в вашей квартире все время не хватает? – Ядвига не могла не уколоть.
– Да ладно тебе, – добродушно парировал Григорий, – ты же знаешь, здесь много подарков. Люди же от всего сердца дарили. Ну а что-то, безусловно, куплено. Но ведь тоже с какой душой! Нет, ну посмотри на этого раннего Рейна. Скажи, как бы мы жили без этого мальчика? Он же как живой, практически стал членом семьи!
– Гриша, господь с тобой! У вас есть мальчик, причем совершенно живой, настоящий. Обалдел совсем – член семьи! Ну прямо Рембрандт. Ты знаешь, что Саския в итоге начала ревновать его к своим же портретам? Достукаешься, выкинет Мишка этого мальчика на помойку!
Ольгу эти вечные замечания Ядвиги немного раздражали. Пришел человек в дом, ну и похвали или промолчи. Зачем же сразу критиковать? Хотя… Вот это и была Ядвига. И все-таки скорее это была не злоба, не желчность, а излишняя прямолинейность, постоянное желание всем и всегда говорить правду. И это после многолетней школы жизни в Большом театре! Как она там только выжила, с этим ее характером? А может, Большой и сформировал его?!
В новом доме подруги Ядвига не увидела ни дуба, ни клена. Яркие стены, шторы с растительным орнаментом, несколько современных литографий.
– С ума сойти! Оль, ты ли это? Сейчас мне плохо будет! Неужели выветрилась наконец эта твоя одесская провинциальность? Ну просто европейский дом.
– Ой-ой, Ядвига, ты неисправима! Ну не могла не вставить про провинциальность, – Ольга уже собиралась обидеться.
– Конечно, не могла! Потому что, Оля, я права. Ну смотри же, как здорово. Дышится-то как! У тебя на даче в Переделкино так не дышалось. Хотя вроде и дерево, и печка. Но все же залеплено, заклеено тарелками, фотографиями, вазами уставлено. Сесть некуда. Ну то есть встать. Тьфу, запуталась, – Ядвига посмотрела на Ольгу и, поймав ее насупленный взгляд, прижала подругу что есть сил к себе.
– Родная ты моя, не слушай ты меня, старую дуру. Брюзгой становлюсь.
Ольга, в свою очередь, прижалась к Ядвиге, тихонько гладила ее по спине.
– Да ты всю жизнь – брюзга, а я тебя все равно люблю. Спасибо, что приехала!
Ольга рассматривала Ядвигу. Та никогда не была красивой с точки зрения классических канонов. Нет. Но она всегда была стильной, всегда была эффектной. Она была из тех женщин, которые сами себя сделали. Среднего роста, с точеной фигурой. Волосы затянуты в пучок – балетная привычка или в подражание Плисецкой. Она не боялась открыть шею. «Естественно, раз уж операции сделаны, пусть все смотрят», – не без ехидства думала Ольга. И всегда – крупные, массивные украшения.
Сегодня это был горный хрусталь. Огромное кольцо, закрывающее две фаланги указательного пальца, длинные тяжелые серьги, оттягивающие мочки ушей. Такой же огромный камень на кожаном шнурке украшал шею. Ольга не могла не пройтись по украшениям подруги – тоже тема их вечных споров.
– А ты верна себе. Что это – Сваровски?
– Лелька, и еще обижаешься на провинциальность. Горный хрусталь! Любимый камень всех немецких курфюрстов!
– Я думала, любимый камень курфюрстов – все-таки бриллиант.
– Это все пришло уже после, радость моя, а сначала на первом месте был горный хрусталь, – Ядвига повернула голову к Михаилу. – Миш, как, с мужской точки зрения? Скажи, красиво? И главное – это же в единственном экземпляре. А?
– Ядвига, здорово! Если что, эти камешки вполне можно использовать как орудие самообороны.
– Эх вы, тундра и есть тундра. А вы знаете, что это – символ женской чистоты? Слышали когда-нибудь?
– Да, Ядвига. Только как-то ты с этим камнем опоздала. Ты замужем сколько раз была? – хохотнул Михаил.
– А это неважно. Главное, камень мне помогает оставаться чистой душой.
Всем троим сразу стало легко и весело. Ядвига походя обижала других, но и над собой была не прочь посмеяться!
Стильно, ничего не скажешь, но Ольга не понимала увлечения полудрагоценными камнями. Сама носила только бриллианты, чаще – старинной работы. Остались от бабушки, да и муж любил покупать в антикварных магазинах. Для Григория это был ритуал. Договориться с ювелиром, встретиться, долго обсуждать год, когда изделие было сделано, каратность и чистоту камней, целостность огранки. Иногда покупались украшения и не совсем кстати.
– Гриш, ну куда я эту брошь смогу надеть? И главное, с чем? Я допускаю, что это уникальный сапфир. Но выглядит он, как стекляшка в медной тарелочке. Прости, любимый, но мне кажется, ты немножко увлекся семнадцатым веком.
– Оля, о чем ты? Это уникальная вещь. Красоты редкостной. Я даже боюсь предположить, кому она могла принадлежать. Именно из-за этой броши могло произойти то самое страшное убийство! Оля, неужели я докопался до истины?!
– Гриша, господь с тобой, да я никогда это на себя не надену, тем более после твоих рассказов.
Но Григорий жену уже не слышал, он бежал к книжному шкафу, рыться в фолиантах, чтобы подтвердить свою страшную догадку.
Ядвига считала увлечение Григория старинными бриллиантами по меньшей мере мещанством. И всегда носила эти свои булыжники. И в ушах, и на пальцах, и на шее. И никаких юбок. Ядвига очень хорошо знала свои недостатки, и натруженные ноги с узловатыми венами старалась скрывать брюками. Вот и сейчас на ней опять были брюки. В гостинице Ядвига успела переодеться, светлый костюм сменила на ярко-синий. Льняные шаровары, маечка в тон. Что и говорить, светлые украшения из горного хрусталя были здесь как нельзя кстати.
«Опять брюки», – про себя отметила Ольга.
Вот и тут она выигрывала у подруги. У Ольги не было этих страшных мускулистых балетных ног, и она предпочитала платья или юбки. Могла это себе позволить. Ядвига – нет. Ольга поражалась себе самой. О чем она сейчас думает? Почему? К чему сейчас уже эта конкуренция? Гонка – кто в чем, что почем? Откуда в ней столько злости, злорадства?
