Алексей Ручий - Наркопьянь
– Ха-ха-ха… ты… ха-ха-ха… ты…
– Что я? – нетерпеливо спросил Ботаник.
– Ты… ха-ха-ха… ты… – Ефрейтор заходился в припадке смеха, – ты… ты… ты ж насрал в ее комнате, – наконец выдавил он и вновь принялся смеяться.
– То есть? – Ботаник недоумевал, – В каком смысле насрал?
Ефрейтор выхватил из его рук полторашку, сделал несколько глотков, потом отдышался и, наконец, приняв серьезный вид, сказал:
– В прямом… ты реально наложил кучу посреди ее комнаты.
Услышанное повергло Ботаника в шок. Он всерьез начинал полагать, что превратности запоя вынесли его в какую-то иную Вселенную, где события и факты были ему абсолютно неподконтрольны, более того – так или иначе направлены против него.
– Ты хочешь сказать, что я произвел акт дефекации на полу ее комнаты?
– Именно, – Ефрейтор сделал пару глотков и передал бутылку Ботанику, – это я и хочу сказать… Нет, я, конечно, сам не видел, но Алиска…
– Что Алиска?
– Да ты бы видел ее лицо с утра… – Ефрейтор усмехнулся. Потом решил пояснить – Сижу я, значит, здесь часов так в шесть утра… все разбрелись, я пиво пью в гордом одиночестве, и тут врывается Алиска с перекошенным таким лицом… ну, думаю, – что-то случилось не иначе, ну и спросил в чем дело…
– И она?
– Ну, она и рассказала, – Ефрейтор сунул в рот очередную сигарету и закурил, – мол ты ночью проснулся, встал с кровати, вышел на середину комнаты, спустил трусы и принялся… как бы это сказать… испражняться, вот… а потом еще и кофточкой ее подтерся – она на стуле висела…
ЭТО ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР! ЭТО ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР! ВСЕ НЕВЗАПРАВДУ. ИЛИ ВЗАПРАВДУ? ЧЕРТ ЕГО ЗНАЕТ.
– Во, бля… – только и сказал Ботаник.
– И не говори, – подтвердил Ефрейтор, – Алиска, конечно, все сразу убрала, но неудивительно, что она с тобой теперь не разговаривает. Странно, что ты вообще ничего не помнишь…
– Не помню… – кивнул головой Ботаник. – Вообще ничего не помню…
– Да ты не парься, – хлопнул его ладонью по спине Ефрейтор, – бывает… У нас в армии… хотя, впрочем, не будем… На вот лучше пивка попей, – и он протянул ему ополовиненную бутылку.
Ботаник надолго припал к горлышку. Вообще-то он не был сторонником эскапизма, но сейчас… сейчас ему хотелось оказаться где-нибудь далеко отсюда, где угодно – хоть в центре готовой вот-вот взорваться сверхновой – но лишь бы не здесь…
Когда он оторвался от бутылки, он почувствовал, как в организме происходят приятные перемены. Словно бы ему удалось вырваться из цепких лап неминуемой смерти. Каждой клеткой своего тела он чувствовал, как к нему возвращается жизнь.
– Да уж… – выдохнул Ботаник. – Грязная вышла история.
– Что грязная – это точно, – улыбнулся Ефрейтор, принимая из его рук бутылку с остатками пива.
Они помолчали. Ботаник осмыслял масштабы содеянного. Не то чтобы его мучила совесть, нет – он вообще считал совесть пережитком темного религиозного прошлого, а ее редкие угрызения – проявлениями алкогольной депрессии, – но сегодня ночью он превзошел себя самого. Интересно, что бы это значило с точки зрения фрейдизма?
– Слушай, – прервал его размышления Ефрейтор, – у нас еще целая бутылка пива, пойдем на улицу – освежимся, там и выпьем…
Что ж, если и бежать, – решил Ботаник, – то хоть с пивом. И свежий воздух мне бы не помешал. После всего услышанного…
И он согласился.
ОШИБКА БОЛЬШИНСТВА ПОХМЕЛЯЮЩИХСЯ ЛЮДЕЙ: ОНИ ДУМАЮТ, ЧТО СМОГУТ ВОВРЕМЯ ОСТАНОВИТЬСЯ.
***
– Yersinia Pestis нашего разума… – прошептал Ботаник, швыряя пустую бутылку в кусты. Какая по счету она была сегодня? Черт его знает…
Смеркалось, короткий зимний день уходил в небытие, погружая мир в пьяную дрему. Они пили весь день, не остановившись на том, что принес с утра Ефрейтор. У Ботаника слегка рябило в глазах.
– Чего? – воззрился на него пьяный Ефрейтор.
– Ерсиния Пестис, твою мать… бактерия, которая вызывает чуму, – пояснил Ботаник.
Еще один день промелькнул мимо – как не бывало. Еще один глупый момент времени. Кусочек бессмысленной жизни.
– Эт… это ты к чему? – с трудом сформулировал вопрос Ефрейтор.
– Да так, – отмахнулся Ботаник, – в том смысле, что, если не вздернут меня на первом попавшемся столбе, – вздернусь сам.
– Пиздец, – коротко проронил Ефрейтор в ответ.
Они помолчали. Ефрейтор достал сигарету и закурил. Потом нарушил тишину:
– Слушай лучше – у нас в армии история была. Татарин у нас один служил, Саитбаев его фамилия. Здоровый такой был. Так вот уселся этот Саитбаев как-то в сортире на очко и принялся онанировать. А тут сержант заходит – его замок, в смысле заместитель командира взвода, и случайно прям в ту кабинку, где он сидит, ломится. А там же защелок нет… Ну и видит, значит, сержант мастурбирующего Саитбаева. Смотрит на него, а тот на него. Сержант и спрашивает:
– Ты чего делаешь, дрочишь что ли?
А Саитбаев ему невозмутимо в ответ:
– Во-первых, не дрочу, а снимаю половое напряжение, товарищ сержант, а, во-вторых, закрой дверь, сука, отвлекаешь…
И Ефрейтор засмеялся. Ботаник тоже улыбнулся. Потом спросил:
– А ты это к чему?
– Да так… – ответил Ефрейтор. – Просто вспомнилось.
На улице зажгли фонари, их тусклый свет разлился по грязным клочковатым сугробам, похожий на лужу блевотины.
– Да уж… – сказал Ботаник, размышляя вслух. – В мире много всего непонятного…
– Например? – спросил в ответ Ефрейтор.
– Например, сам этот мир, – коротко изрек Ботаник.
– Ну, ты хватил… – Ефрейтора слегка качнуло. – Ты, кстати, домой-то собираешься? А то что-то холодать стало.
– Что-то стало холодать – не пора ли нам поддать? – усмехнулся Ботаник. – Не знаю, если честно… после всего случившегося… мне кажется, Алиска не очень-то захочет меня видеть.
– Тогда пойдем ко мне, – предложил Ефрейтор, – у меня целая кровать свободна.
– Хотел бы я быть свободен, как эта кровать, – улыбнулся Ботаник, – но увы… Ладно пойдем.
– Только пивка надо с собой захватить, – подытожил Ефрейтор, – у тебя деньги есть?
– Да что-то, вроде, оставалось.
– Значит, решено – идем ко мне, – Ефрейтор сунул руки в карманы своей шинели, которую, равно как и прозвище, носил с самых армейских времен, – Пошли?
– Пошли.
И они пошли, оставляя позади неуютную февральскую ночь и прокладывая себе путь вперед далеко бегущим запахом перегара.
***
Ты можешь родиться красивым и умным, стать образованным и богатым человеком, но это не дает тебе гарантии того, что твоя жизнь будет хоть сколько-нибудь интересна и понравится тебе самому, вот поэтому мы и ищем грань, за которой начинается Хаос. В этом мы похожи на леммингов, подбирающих подходящий и приемлемый способ скорого самоубийства. Так интересней – вот и всего.
ТЫ ВЕДЬ ХОЧЕШЬ ПОИГРАТЬ НА НЕРВАХ РЕАЛЬНОСТИ?
ПРИЗНАЙСЯ, А?
Скорость
«Русские привычки не приносят счастья»
Эдуард Лимонов– Есть одна тема, – говорит Философ, заваривая коричневую гашишную плюшку на сигарете в самодельном бульбуляторе – пластиковой бутылке из-под лимонада с проплавленным в ней отверстием. Густой дым внутри бульбулятора при этом плавно поднимается к горлышку.
Мы сидим у него дома и курим гашиш. За окном сгустились мерзлые февральские сумерки.
– Что за тема? – спрашиваю его я.
Вообще Философ горазд на различные выдумки – вроде, как срубить денег, совершенно не вкладываясь при этом, есть у него такой сомнительный талант.
Вот одна из его схем для примера. Философ вывешивает в Интернете объявление, типа работа на дому со сдельной оплатой – ну там засовывать вкладыши в коробки с лазерными дисками или что-нибудь в таком духе. Короче, вариант для жирных ленивых сучат или тех, кому уже совсем некуда деваться, ибо никуда на работу не берут.
Так вот суть в том, что эти ребята из Интернета звонят Философу, он обговаривает с ними условия работы, потом говорит, что человек ему подходит и он его берет. Ждите вкладышей, но… за этим следует предложение оплатить услуги курьера по доставке этих самых вкладышей на дом клюнувшей рыбке. Всего-то сто рублей – мелочь какая. Можно перевести на электронный кошелек Философа. Чувак ведется и переводит, ведь сто рублей – не деньги. Конечно, курьер к нему никогда не приедет, а Философ деньги быстро пустит в оборот – на тот же гашиш хотя бы.
Самое забавное, что в этой стране непуганых идиотов из ста человек, хоть двадцать да поведутся и деньги зашлют. А уж морочиться по поводу того, что тебя кинули на сто рублей, никто не станет. Но сто на двадцать – это уже две тысячи. А Философ мыслит в промышленных масштабах. В нем вообще, пожалуй, умер великий махинатор. Но это – лирическое отступление.
