Галина Артемьева - Несчастливой любви не бывает (сборник)
Теперь времени приказано течь по-иному. Ложи как место свиданий и тайн остались в прошлом. Тайн не осталось. Нет, каждому, конечно, есть что скрывать – ну там целлюлит на бедрах, количество подтяжек и лет. Но с этим как-то можно сжиться, обустроиться в окружающей среде. И даже мало-помалу сделать себе имя на разоблачении некоторых интимных подробностей своего существования. Главное, чтоб быть на виду и чтоб про тебя знали. Такая вот бархатная революция осуществилась. От секретных садов к полному их обобществлению и дальнейшему сведению с лица Земли. И все стало как-то скучно, потому что было миллиарды раз. Одна только вера и надежда, что где-то в недрах не обжитых еще до конца континентов зреет нечто еще невиданное и осталось у сытого на данный момент культурного содружества наций.
Иногда и случается. Съезжаются, как в добрые старые времена, разряженные в пух и прах по мере возможностей ценители эстетических ощущений и новизны. Говорят, певицу привезли из глубины Черного континента. Сама необыкновенная с необыкновенными музыкантами на необыкновенных инструментах. Голос необыкновенный. И все остальное. Самородок. Весь город (античная, средневековая и дворцовая его части) стоит на ушах, стремится услышать, невзирая на цену билета. Никто и не замечает, как трагически и бесповоротно распалась связь времен, настолько распалась, что некому даже прокричать или хотя бы прошептать: «Люди, будьте бдительны! Возьмите с собой продукты, бесполезные для пропитания, – гнилые помидоры, несвежие яйца! Вы ж не ТВ идете смотреть. А вдруг все будет не то и не так? Как же вы станете выражать свое отношение к низкому уровню мастерства?»
Ничего. Все схавают. И микрофоны, и звукооператоров, суетливо регулирующих качество и силу звука, и мощные усилители, нелепо громоздящиеся по периметру зала.
Свет гаснет. Темнота напряженно ждет.
Наконец показывается стройное бритоголовое африканское сокровище в полупрозрачном платьице с гитарой через плечо, за ней – крепкая негритянская команда, скорее похожая на телохранителей, чем на музыкантов. И начинается концерт племенной художественной самодеятельности: «Гуд ивнинг, ледз энд джентелмен, найс ту си ю», так сказать.
И все движется своим чередом, вялотекуще, хронически, безнаказанно. Нет, за прошлые заслуги могли все-таки пощадить великолепный зал, не предавать поруганию. Он таких титанов видел и слышал! А тут действует закон природы номер один – она не терпит пустоты. Нет исполинов – культурное пространство не опустеет, заполнится пигмеями. Тем более никого этот факт не жжет, не губит.
Первое отделение благополучно добирается до финальных аккордов, и тут весь зал оборачивается к самой дорогостоящей ложе, расположенной напротив сцены. На красном бархате парапета стоит босая юная женщина. Ей не нужны подсветка и усилители. Сияет ее кожа, платье.
А у меня есть
Дружок давний, —
песня драной русской души наполняет театр без ненужных слабаческих приспособлений, —
Да он теперь
В сторонке дальней…
Голос подчиняет себе все. Как паводок, без спроса проникает куда не звали. Против такого не устоишь. И убежать не удастся. Остается только плыть, куда тянет стихийная сила.
Придет милый,
Выйду в сенцы,
Ах, расскажу,
Что есть на сердце.
Зрители застыли. Тишина. Певица выглядит, как мифическая сомнамбула. Страшно аплодировать, страшно будить. Ждут еще. Только лысая артистка на сцене возмущается, вертит блестящей головой. Не знает, чем взять, чтоб вернуть себе силу толпы.
А тут грядет шаляпинское, оказавшееся подвластным этому низкому лунатическому звукотечению:
… О-о! Как сладостно сердцу!
Ах, если б навеки так было!..
Ложа уже освещена. Все театральное собрание возбужденно встает, разрывая тишину, оставленную улетевшей в райскую высоту песней.
– Brava!!! Brava!!!
Коллектив на сцене тоже пробуждается от гипнотического столбняка.
Они смотрят друг на друга, эти неевропейские дикие миры. Для черных артистов она – белая бриллиантовая богачка, отнимающая у них хлеб. Лохматый парень из африканской свиты яростно выкидывает вперед средний палец. Напугал!
Она отвечает интернациональным жестом: выбрасывает вперед сжатую в кулак правую руку и как ножом проводит левой по локтевому сгибу.
Публика, окрыленная жгучим немым диалогом, неистовствует.
Девушка спрыгивает в недосягаемую тьму ложи и мгновенно исчезает вместе со спутником.
Они идут по пустой площади.
Девушка зябко кутается в шубку. Изо рта вырывается пар. Кто придумал, что Италия теплая страна? Март, а без шубы не обойтись.
– Grade, сага! – Провожатый бережно поддерживает свое сокровище. – Ах, как же ты пела! Мне было сладко во рту от твоих песен. Нет-нет, не отвечай, дыши в воротник – горло застудишь.
Заходят в ресторан. Владельцы его – большое семейство – устроились перед телевизором: гостям еще рано, все в театре. После представления начнется беготня, ни одного пустого местечка не останется.
– Как Африка? Не понравилось? – любопытствует хозяин, принимая заказ.
– А! – выразительно отмахивается гость. – Nulla – пустое место.
– Так я и говорил, – кивает хозяин, – выброшенные деньги. Их француз привез. Импрессарио у них – француз. Никто его не знает. Жулик, и все.
Он приносит вино и душистый теплый хлеб, чтоб гости утолили первую жажду и первый голод.
– За тебя! За твой голос! За твое будущее! – влюбленно воркует мужчина. – Я так мечтаю, чтобы ты снова начала петь. Сейчас – твое время. Ты можешь все. Ну же! Улыбайся, радуйся! Молодость, талант, красота! Мир у твоих ног. Я всегда рядом.
Девушка кивает и улыбается скованно. Ей не хочется огорчать своего спасителя, своего нового любящего мужа. Ей, как птице зимой, необходимо переждать, отогреться. Она будет петь, совсем скоро. Сердце оттает, оттает.
Ей кажется, она много старше своего пятидесятилетнего спутника. Не может быть, чтоб ей было только двадцать шесть. Ладно, пусть все думают, что она молодая, она не станет разубеждать. Да и кто ей поверит? Разве что только тот, кто из одной с ней страны, в которой всякие чудеса возможны.
Вот всего год с небольшим назад она была совсем девчонкой. Не оглядывалась на то, что позади, не думала о том, что впереди. Жила настоящим. Пела, любила, дружила.
У нее был голосище, который делал ее невесомой, стоило ей запеть. У нее был муж, старше всего на четыре года. У них была долгая любовь – сначала школьная, потом супружеская. Ее не хотели отпускать за него замуж – зачем такой ненадежный вариант при таком грандиозном таланте? Он поклялся, что станет богатым, сильным мира сего, все обзавидуются его жене. Не верили, ясное дело. Замуж, правда, разрешили.
А он стал! И богатым, и сильным. Они любили друг друга. Летали на выходные в разные страны. С ними случались настоящие приключения: снежная лавина в Австрии (они выкарабкались), ядовитая змеюга заползла в палатку в Африке (заметили вовремя), ураган во Флориде (крышу их бунгало снесло ветром, как пушинку). Страха не было. Только интерес: что еще? Что дальше? Как будто все не с ними, а в кино про них.
Муж только сильно парился, когда она пела. Не желал, чтоб хоть часть того, что по праву принадлежит ему, доставалась чужим. Она старалась его не огорчать. Вот они вдвоем. Красивее, чем любая киношная пара. Прекрасны без ухищрений. Что еще желать?
Она считала, что у них много друзей. Настоящих. Дня без них прожить не могут, скучают. У друзей не все так хорошо складывалось в жизни, природа не наделила ни силой, ни особой удачей. Ну не всем же? Им было не жалко делиться уютом своего дома, едой, деньгами, весельем. Она и не подозревала, что именно за это могут и должны ненавидеть окружающие. Безукоризненное отношение к ближнему способно довести этого ближнего до исступления, развить такой комплекс неполноценности, что с ним – хоть в маньяки подавайся.
Самый любимый друг у нее был фотограф. Ревнивый муж к нему не ревновал. Парень был не той масти. Голубенький. Пугливый такой, ранимый. Женщинам поучиться. Она любила у него посидеть, в его маленькой квартирке. Там уют обступал, как в домике Барби. Пахло приятно, палочками сандаловыми. Музыка эзотерическая звучала. Вино она старалась покупать для этих визитов самое изысканное. У него она пела. Всю душу выкладывала. Он ей рассказывал о своих влюбленностях, хвалился или жаловался, по обстоятельствам. Она поддерживала, чем могла. Привозила из Нью-Йорка и Лондона стильные одежки, запахи, аксессуары. У него с деньгами было всегда не ахти. Он фотографом считался начинающим, к тому же романы постоянно вклинивались в трудовые будни. Требовалось все время склеивать разбитое сердце. В такие тяжкие моменты она всегда оказывалась рядом, выгуливала как могла, водила по дорогим ресторанам (муж не всегда мог развлекать ее вечерами – дела душили), несколько раз летали они «на фотосессии» – это так в шутку у них называлось, когда она брала его в дальние страны, чтоб одной не скучать.
