Альберт Кайков - Черная пурга
Время шло, у Мили рос живот. Первой заметила мать.
– Миля, – обратилась она к дочери, – ты понимаешь, что натворила?
– Понимаю.
– От рыжего колонка?
– Да.
– Что он думает?
– Не знаю.
– Ты с ним разговаривала?
– Один раз сказала.
– Где не надо, ты очень бойка, а тут тихоней стала.
На следующий день Анастасия Даниловна направилась к Грудзинским. После ее разговора с матерью Александра он подкараулил Милю на улице и предложил:
– Пойдем, распишемся.
– Это ты мне предложение делаешь или одолжение?
– Конечно, предложение.
– А где объяснение в любви?
– Слишком для меня все неожиданно…
– В бане красивые слова говорил, обещал до конца жизни любить, а теперь все забыл?
– Не забыл, все помню. Давай не будем ссориться, пока мы еще не муж и жена.
Милю эти слова резанули по сердцу, и она вспылила:
– После женитьбы, значит, можно будет ссориться?
– Не придирайся, пожалуйста, к словам. Давай лучше обсудим, где мы жить будем. Мои родители предлагают у нас.
Миля поняла, что родители Саши оказали на него давление. У нее было безвыходное положение, и она согласилась пойти на регистрацию брака и жить у его родителей. Александр был мил ее сердцу, и она надеялась, что они заживут счастливо.
– Завтра мои родители придут к твоим договариваться о свадьбе, – сказал Саша.
В тридцатые годы прошлого века у сельских жителей не было паспортов. Регистрация браков проводилась в сельском совете. Молодоженов записали в журнал и выдали справку о регистрации брака.
Грудзинские приняли Милю в дом радушно. Свекровь Агафья Прокопьевна во всем сноху опекала, тяжести поднимать не разрешала. Свекор Елисей Францевич относился с уважением. Осенью Миля родила сына Витю. Для бабушки и дедушки внук был желанным, а вот отец проявил полное равнодушие. Он считал ребенка обузой. Стал надолго уходить из дома и поздно возвращаться.
– Где тебя нелегкая носит допоздна? – бывало, спросит его мать.
– На репетиции, готовим самодеятельность к Новому году.
– Наверное, с Веркой репетировал, – вмешивалась в разговор Миля.
Ее слова были керосином в костер. Александр вспыхивал гневом, возбуждался, начинал кричать и ругаться:
– Нашла причину придраться! Не надо было рожать, вместе бы ходили в клуб на репетиции!
– Я что, одна виновата в рождении ребенка?
– Досталась же мне жена, от которой кроме упреков ничего не услышишь!
Миле надоело терпеть выходки мужа. Она по вечерам сидела с ребенком, а он гулял неизвестно где. В один прекрасный день она забрала Витю и ушла к родителям. Дома застала мать, прижалась к ней и заплакала.
– Что случилось? – спросила Анастасия Даниловна.
Сквозь слезы дочь изложила свое горе.
– Я тебе раньше говорила, что у Шурки кудри к дури. Сильно не расстраивайся, вырастим твоего сына.
Прошло достаточно много времени. То ли одумавшись, то ли под давлением родителей Александр пришел к Михайловым. Попросил прощения и уговорил Милю вернуться к нему. Впервые взял Витю на руки и понес домой. Жили они в ладу и мире до новой беременности Мили. Второго ребенка он не хотел, стал часто выпивать, встречать жену с дочкой при выписке из роддома не поехал. Когда их привезли из роддома, он был пьян и встретил руганью. Увещевания матери не помогали. Отца он побаивался и устраивал дебоши в его отсутствие.
Однажды налился до неузнаваемости, стал буянить, бросаться на жену с кулаками, перевернул стол, разбил стоящую на нем посуду. Она схватила дочку и выскочила на улицу. Остановившись у крыльца, стала думать, куда бежать. «Надо бежать к маме», – подумала она. В это время в коридоре раздались шаги. «Догонит!» – мелькнула у нее мысль, и она побежала в баню просить помощи у ссыльных, которые там временно проживали. Во дворе ходили куры, которые бросились врассыпную. Одна попала под ноги. Миля, споткнулась и чуть не уронила ребенка. Курица, кудахтав, побежала, теряя перья. Вбежав в баню, Миля испуганным голосом закричала:
– Помогите! За мной гонятся!
В бане у маленького окошка за приставным столиком сидели двое. Мужчина интеллигентного вида с острой бородкой снял очки, отложил в сторону книгу и спросил:
– Кто за вами гонится?
– Муж.
– Успокойтесь, в нашем присутствии он вас пальцем не тронет.
Младший сын Грудзинских Григорий, которому было пятнадцать лет, решил пошутить. Подошел к двери бани и пьяным голосом стал требовать:
– Откройте дверь! Я сейчас ей покажу!
У Мили начался психоз. Ее трясло, дрожали руки. Видя ее состояние, мужчины поднялись с мест и открыли дверь, намереваясь поговорить с Александром. Вместо него у дверей увидели подростка.
– Ты что творишь, негодный мальчишка? – произнес мужчина с бородкой.
Григорий рассмеялся и убежал домой, довольный своей шуткой.
Елисей Францевич о скандале в доме узнал в поле на уборке урожая. Он распряг лошадь, молодецки вскочил ей на спину и галопом помчался в село. Сельчане были удивлены, видя скачущего по улице всадника, поднимающего клубы пыли. Вбежав в дом, он увидел беснующегося сына и разбросанные вещи. Недолго думая, скрутил Александра, повалив на пол, заломил руки за спину и крикнул Агафье Прокопьевне, наблюдавшей за мужем:
– Подай рушник!
Она повиновалась, принесла полотенце и подала мужу. Он связал сыну руки. Немного подумав, выдернул ремень из его брюк и связал ему ноги.
– Еля, не затягивай сильно ремень, – обратилась Агафья Прокопьевна к мужу, – ему будет больно…
– Больно ему надо бы сделать этим ремнем, но пьяный не поймет, за что выпороли.
Александр, почувствовав сильные руки отца, лежал тихо и не сопротивлялся.
Милю отвезли в районную больницу, а девочку, которой было всего двенадцать дней, забрала бабушка Анастасия Даниловна. После выздоровления родители посоветовали Миле не оставаться в селе, а поехать учиться в Абакан. Так она и поступила. С мужем Александром решила расстаться, а детей поделить. Витя остался у Грудзинских, а Глаша – у Михайловых.
Бабушка устроила внучку на русской печи. Девочка оказалась, на удивление, очень спокойной. Накормят ее жеваным хлебом с молоком и медом – она и спит, только посапывает. Придет, бывало, в дом соседка Шура и спросит:
– Где у вас внучка?
– На печке спит, – ответит Анастасия Даниловна.
– Что-то молчит?
– Сытая – вот и спит.
– Без материнского молока растет, – вздохнет соседка.
– Что поделаешь, видимо, судьба такая…
– Знает, наверное, что матери нет, и на руки не просится?
– Нет у меня времени на руках ее нянчить. На мне дом, корова, куры, гуси, пасека и огород.
– Нелегкая наша судьба бабья, – грустно скажет соседка, покидая дом.
7Советская власть в сибирской глубинке установилась значительно позже, чем в центральной России. Александр Георгиевич Михайлов воспринял ее без энтузиазма, но не враждебно.
В июльский жаркий день, когда селяне изнывали от жары и покосом занимались только по утрам, в село приехали сотрудники НКВД. По их сведениям, в селе скрывались контрреволюционеры. К поиску посторонних подключился комитет бедноты. Они обошли село и обыскали каждый дом, но никого подозрительного не нашли.
– Не может быть, чтобы в селе не было контры, – произнес сотрудник НКВД.
– Надо посмотреть у лесника, – предложил нетрезвым голосом председатель комбеда Федор.
– Обыскать дом лесника! – приказал уполномоченный.
Трое комитетчиков, обливаясь потом, поспешили к колхозной конюшне. Стояла июльская жара, почти месяц не было ни одного дождя. В дверях их встретил сторож – дед Кондратий:
– Куда разогнались?
– Открывай ворота! – приказал Федор.
– Это еще зачем?
– Коней седлать будем.
– Мне указание дать коней не поступало.
– Я тебе разве не указ? – произнес Федор и грубо оттолкнул старика от дверей.
Его товарищи распахнули ворота, а он подошел к вороному племенному жеребцу и отвязал недоуздок. Конь мотнул головой, вырвал недоуздок из рук и поднялся на дыбы. Федор еле успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта.
– Не тронь жеребца! – закричал дед Кондратий. – Зашибет!
Федор не на шутку испугался. Он никогда не имел своих лошадей. Поле пахал ему брат. Выбрав смирную лошадь, снял со стены седло и накинул на круп.
– Что творишь, бестолочь, положи сначала подседельник, – произнес сторож, а сам подумал: «Голь перекатная, коня запрячь не может, а туда же, в начальство лезет».
Кондратий помог запрячь лошадей и напутствовал:
– Жара стоит несусветная, езжайте шагом, а то запалите лошадей, не дай Бог.
– Знаем, – ответил Федор и пустил лошадь рысью.
Он торопился. Ему очень хотелось отличиться, задержав контру. До дома лесника было пять верст по накатанной дороге вокруг лесного массива. Федор знал тропу через лес, которая короче в несколько раз, и свернул на нее. Лесная прохлада освежала вспотевшее лицо, легкие наполнял воздух с запахами хвои и смолы. Ударив лошадь голыми пятками и дернув уздечку, погнал быстрее. За поворотом перед ним неожиданно оказалась наклоненная поперек дороги вершина березы. Федор растерялся и не успел пригнуться к шее лошади. Удар пришелся в грудь. Обняв ствол руками, он повис над дорогой и закачался на высоте около сажени. Лошадь, освободившись от седока, убежала по тропе.
