Владимир Земша - На переломе эпох. Том 1
– Так нэ сдэлай!
– Таварыш лэтенант! Давай хватыт! – Ибрагимов бросил взводному, смотря вслед белобрысому бойцу, который в этот же момент самовольно вышел из строя и поплёлся себе в казарму, громко выкрикивая русский набор ругательств и «чмыря» всех и вся, кто всё ещё находился в строю.
– Разорёнкин делает «йок» [6]! – далее раздалось несколько возгласов, в том числе и на различных языках народов СССР, и вскоре всё воинское подразделение седьмой роты начало рассыпаться как горох, следуя дурному стадному примеру, один за другим. Пару минут – и все куда-то исчезли. Лейтенант бы мог бесполезно орать, брызжа слюнной пеной, но он сдержал себя, понимая, что будет смотреться донельзя глупо. Кровь ярости, вперемежку со стыдом поражения и отчаянием, ударила в голову молодому лейтенанту. Ведь это было полное фиаско его как командира. Сразу, с первого же дня.
«Ну, нет! Солдатскому «Блицкригу» не бывать!» – решил юноша. И с разгораемой яростью, ринулся в расположение в поисках «неформального лидера», давшего «залп Авроры», спровоцировавшего бунт «на корабле». Разорёнкин лежал на койке, закинув ноги в сапогах на дужку кровати. Майер подскочил и рывком скинул солдата на пол.
Тот скривился от боли, подскочил в готовности сцепиться с молодым офицером.
– Солдат! Сейчас же я сдам тебя на гауптвахту!
Тот, язвительно ухмыльнувшись, изображая всем видом полное презрение, вышел из кубрика и куда-то отправился восвояси.
– Дневальный! – Майер не был намерен оставлять это вот так.
«Ночь длинна! Так что эти сутки будут для этого подразделения самыми длинными!» – безальтернативно решил он, чувствуя при этом свою практически полную беспомощность и прилив какой-то дикой всеуничтожающей ярости. Тогда он не знал, что через три-четыре года вот так же, как этот многонациональный строй, развалится и вся их многонациональная советская империя! А власть будет вот так же истерично и безрезультатно, под улюлюканье, как и он сейчас, пытаться «оседлать взбесившегося мерина»…
ДОСы[7]
Немолодой тридцатилетний командир седьмой роты капитан Несветайло был в прекрасном расположении духа. Он вяло посмотрел в окно туманным от выпитой «пшеничной» взглядом, отхлебывая свежий, наваристый, ароматный куриный супчик с сочными мягкими кусочками моркови и нежной, тающей во рту, домашней лапшой… Его желудок, казалось, буквально пищал от удовольствия.
Уставший день озарял на прощание небосвод на Западе, погружая ДОСы в сумерки.
– Товарищ капитан! А можете отправить меня поваром в столовую, а? Там сейчас на дембель повара уходят. А я бы как раз подошёл бы. Сами знаете, мне это дело ближе, чем автомат! Похлопочите за меня, а?
– Исаев, ну сколько можно канючить?! Который раз ты уже это вот?.. Да ладно! Посмотрим, посмотрим. Вот дембеля уйдут, тогда и посмотрим!
Рядовой Исаев был поваром на гражданке. И теперь охотно заменял для своего ротного, в деле кашеварения, поварскую роль его жены, уехавшей недавно в Союз. Быть здесь, в домашней обстановке для него, как практически для любого бойца, было гораздо приятнее казарменного прозябания. Думаю, даже офицер бы позавидовал этой тёплой участи Исаева, даже сам ротный!.. А всё же самая большая его мечта была – попасть в солдатскую столовую поваром, «поближе к кухне», так сказать, подальше от полигона навсегда…
От нежданного стука в дверь капитан сморщился.
– Исаев! Глянь, кого там принесла … нелёгкая! – бросил он в сторону бойца в фартуке, моющего посуду.
– Это посыльный, товарищ капитан. Вас в роту вызывают, – Исаев крикнул из прихожей.
– В роту-у-у? Кто именно и на кой?
– Этот новенький наш лейтенант, вроде.
– Новенький? Ох, уел меня этот новенький, не успел появиться, как там его?!. Ох, уел! – забормотал Несветайло, откладывая в сторону ложку. Нетвёрдой походкой он добрался до койки, упал и тут же раздался храп.
– Давай, топай, топай, скажи, капитан болеет… Он спит! – Исаев вытолкал посыльного и захлопнул дверь.
Седьмая рота
– Давай, давай. Бери тряпку, – дежурный по роте сержант-узбек Ибрагимов, понимая, что «щас что-то будет», стал немного напрягать своих дневальных для создания хоть какой-то иллюзии порядка.
Дневальные, рядовые весеннего призыва 87-го, грузин Даташвили, русский Ткаченко, недавно переведённый за «прорыв»[8] в седьмую роту и отслуживший уже почти год, и узбек-«черпак» Каримов, имеющий за плечами почти год службы, понуро мялись в туалете.
– Нэ мужской работа! – гордо заявил Даташвили.
– Чё нэ мужской? Узбек тоже нэ баба! – «черпак» Каримов, вполне одобряемый своим земляком из Самарканда сержантом Ибрагимовым, направился в кубрик.
Ибрагимов ткнул Даташвили:
– Сматры мэнэ! Чтоб бил парадак! З тэбья зпрашу!
И захлопнул дверь. Возможно, он вполне понимал, что сей представитель грузинского народа мыть сам не станет. Его, Каримова, земляк уже покинул «поле боя». Но ведь там для того оставался ещё и Ткаченко…
Через пару минут Даташвили вывалился в коридор, сплёвывая на пол кровь, сочившуюся из разбитой губы. Ткаченко спокойно вышел следом.
– Ты чё! Обуре-ел! – Ибрагимов двинулся на Ткаченко, выкатив глаза из орбит от ярости. Это не было продиктовано желанием защитить Даташвили. Нисколько! Просто если уже и «ягнёнок, отданный на заклание» посмеет брыкаться, то кем станет он, Ибрагимов! Ну не самому же очко драить, в конце-то концов, и не собственных же земляков насиловать «женским» трудом!
Яростные попытки Ибрагимова ударить Ткаченко вскоре завершились нижней подсечкой, и Ибрагимов распластался, кривясь от боли, на бетонном полу. Ткаченко опустился рядом на одно колено и упер кулак в челюсть сержанта.
– Вопросы ещё есть? Товарищ сержант!
– Ты труп! – заорал Ибрагимов и схватился за штык-нож. Но в следующее мгновение Ткаченко перехватил его руку, вывернул и резко впечатал кулак в живот Ибрагимова. Тот выдохнул с кряком, выронил нож и скрутился на полу. Далее последовали длинные тирады на узбекском.
Очень скоро в коридор вылезли земляки Ибрагимова по «Средней Азии». Возле «ружейки» уже стоял Даташвили, прикладывая руку к разбитой губе, с группой своих «кавказских» земляков и также таращился в сторону Ткаченко крайне недоброжелательно.
Тучи вокруг Ткаченко сгущались. А он играл с «трофейным» штык-ножом, нагло улыбаясь прямо в чёрные, ненавидящие, налитые кровью глаза вокруг.
– Чё, Ибрагимов, своего земляка отпустил. А нас с Даташвили запер одних с очком разбираться. Да?!
– Узбек мыт пол нэ будэт!
– А кто, Кавказ будет? – Ткаченко умышленно сталкивал две национальные группировки лбами, подыгрывая на «больной струне».
Из кубрика вылез Разорёнкин, окинул взглядом происходящее и вяло скрылся назад, матерясь себе под нос, явно не желая впрягаться за земляка.
– Ты будэш! – вперёд выступил один из солдат-узбеков.
– Ну что, какие ещё будут версии? – Ткаченко, не дожидаясь массовой атаки, выбрал наиболее «аппетитную» из всех присутствующих жертву из числа узбеков и долбанул его сапогом в нос так, что тот опрокинулся, заливаясь кровью из разбитого носа.
– Да это нармалный мужъик!
Кавказской группе, стоявшей вокруг Даташвили, этот русский, так красиво мочивший «Среднюю Азию», внушил уважение. А вот кровь врагов явно ударила им самим в голову, и кавказцы, размахивая эмоционально руками, набросились на «узбекскую группировку». Ткаченко же отошёл в сторону и встал «на тумбочку», как и положено дневальному. Сохраняя хладнокровие, он наблюдал сцену яростной баталии со стороны.
– Смирно! Мать вашу! Стоять всем! – заорал внезапно вошедший дежурный по полку капитан, положив руку на кобуру. Следом вошли Хашимов и Майер, удивленно и растерянно глядя на невесть откуда взявшегося перед ними дежурного по полку, на свору солдат.
– Да! Да тут у вас полный пи…пец! Вы тут всё разложили с вашим капитаном! Вот завтра утром будет что доложить командиру полка!..
Губа. Камера
– Ты чё, тэпэрь, доволен? – Каримов кинул в сторону Даташвили, который сидел на корточках, обхватив голову. Раздался лязг засовов.
– Ну, чё, чурбаны, полы теперь мыть будем? Или не мужской работа!? – начальник караула с ехидцей буравил бойцов.
– Нам шинели на ночь дадут? – Даташвили зло зыркнул исподлобья в ответ.
– Обойдётесь, уроды! Сперва вылижите очко на губе, а потом посмотрим!
– Не бюду! Я нэ баба, я мужзьик! – Каримов гордо поднял голову.
– Мужьик! – передразнил начкар. – Что, опу… вжик… и опять мужик?! Ха, ха, ха. Посмотрю я на вас через пару дней!
– Шишим…
– Шени… – бойцы зашипели ругательства на своих языках и как только железная дверь закрылась, едва ли снова не вцепились друг в друга, но не вцепились… сейчас у них появился общий враг и общая беда.
– Ты не вздумай им подпорки под нары выдать, не на курорт попали! Пусть смотрят кино «Деревья умирают стоя», пока ума не наберутся и работать не начнут! А не будет помогать – кинь им тряпку, да плесни в камеру ведро воды, не захотят киснуть, возьмут в руки тряпку, ну а не станут убирать, ты им тогда ещё хлорочки сыпани… для дезинфекции… вот тогда и посмотрим, кто тут музъжик, а кто баба! Зверята! – Хашимов зло сплюнул, пожал начальнику первого караула ладонь и вышел прочь.
