Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда
На ступеньках крыльца перед Ильей стояла Таня и, замирая от любопытства, трогала его горло.
– Не здесь, – поправлял Илья. – Вот, выше… Смотри – я глотаю. Чувствуешь?
Она кивнула и расплылась в улыбке, открыв редкие зубки с застрявшими зеленоватыми волокнами капусты.
– Теперь я.
Он прощупал железы у нее под подбородком и слегка надавил на ухо. Девочка вскрикнула и сморщила лицо.
– Погоди реветь-то… А ну-ка, мне надави. Сильней! Думаешь, мне не больно? А я терплю. Ты льва когда-нибудь видела? Живого?
– Только он добрый, лев, – сказала Таня.
– Разумеется, добрый. Все равно иногда он рычит. Когда что-нибудь не в порядке. Или он хочет есть. Правда?
– Только он детей не ест, – убежденно сказала Таня. – Он на веревке пляшет.
Илья засмеялся:
– Ты что-то путаешь, Татьяна. Это в цирке, что ли?
– Его звать Каникулы Бонифация. Он очень добрый.
– А, все ясно… Тащи чистую ложку, телезритель.
Илья ополоснул ложку, нахмурился и озабоченно откашлялся.
– Что-то у меня в горле чешется… Посмотри, пожалуйста, нет ли у меня там небольшого крокодила. Примерно вот такого…
Таня сосредоточенно заглянула ему в рот.
– Смотри как следует! А-а-а… Нету? Ладно, спасибо… Давай теперь у тебя поглядим. Понимаешь, бывают такие случаи, правда редко, когда вдруг в горле у человека живет такой маленький крокодил. Надо ему помочь оттуда выбраться…
Женщины сидели на грядке. Дуся рассказывала:
– …Уж и дом сторговали, я работать определилась на комбинат. У них баб не хватает, прясть некому. А которые согласны, им в общежитии комнату дают… Поглядела я, поглядела. Веселей, конечно, в городе-то. Культура большая. Парикмахерских полно… А на душе-то камень. Чужие люди кругом. Я с ребенком. И корову жалко…
– Не решилась?
Дуся со вздохом промолчала.
– Зазнобу он в городе завел… В столовой работает. Бесстыжая такая курва, с нашей деревни, мужика ни одного не пропустит, хоть самый барахольный… Я и ушла.
– И что же?
– Известно что. Потерся там с месяц… Вечером доить пошла, слышу, в калитку торкается кто-то. Гляжу – стоит, а войти робеет. Щетиной зарос, а рожа-то вся белая, как мукой вымазался. Покойник прямо… В ногах валялся.
Она опять вздохнула, взяла из корзины картошку с подгнившим боком и выбросила.
– А как не пустишь? – сказала она. – Муж ведь. Нельзя девке без отца. Нехорошо.
Саша кивнула как-то нерешительно. Дуся насторожилась.
– Конечно, вы правы, – сказала Саша и покраснела. – Просто я думаю – смогла бы я так?
Дуся презрительно усмехнулась.
– Роди – узнаешь, – сказала она, вставая. – Мужик он и есть мужик, чего творит – сам не ведает. Какой с него спрос?
Некоторое время они работали молча.
– Если опять надумаете в город перебираться, – заговорила Саша, улыбаясь неловко, – приезжайте, Дуся, прямо ко мне, в Ленинград. Я ведь как раз на прядильном производстве работаю. У нас тоже прядильщиц не хватает, и прописку по лимиту дают…
– Теперь ехать – никакого расчету нету, – сказала Дуся, не поднимая головы, и ведро ее зазвенело еще бойчей. – Председатель у нас новый, уж третий год, Тихон Сергеич, дай ему бог здоровья… Наизнанку вывернется, а зимой сыты будем…
Илья вернулся сердитый.
– Вы о чем думаете, Дуся? Родители, черт вас возьми! Вы когда с ней у врача были?
Дуся сразу заплакала и схватила Таню.
– Илья, возьми себя в руки, – сказала Саша.
– А ты помолчи! Миндалины с кулак, железы увеличены… Носоглотка – ни к черту! Вы чем шутите? Инвалидом хотите ребенка сделать? У нее отит хронический. Запущенный! Не ревите, я с вами серьезно говорю! Когда у врача были последний раз?
– Весной.
– И что он сказал?
– Я все как велено делала, – всхлипнула Дуся. – Сквозняков стеречься велели… Компресс ставить. Горло полоскать… А в больницу не дам!
– Процедуры назначались? Прогревания? УВЧ? Кварц?
– А как же. Ходили, сколько раз ходили! А компресс этот она у меня пол-лета не сымала…
– Здрасте! Что, так весь день с компрессом и бегала?
– Тоже скажете! Дурочка я, что ли? С ночи клала, утром сымала… Все равно в больницу не дам!
– Да погодите… Она у вас босиком по избе носится, по сырому полу. Разве можно! Ноги – первым делом в тепле держать. Летом купалась? Ну хорошо, хоть не купалась… Завтра же поезжайте. Где тут у вас поликлиника?
Дуся кивнула и вытерла лицо.
– Завтра не выходит, – сказала она. – Картошка вон гниет. Уберемся и поедем. Что ж, раз надо.
Илья рассмеялся:
– Да вы в своем уме? Какая, к черту, может быть картошка, когда у вас ребенок нездоров!
В сумерках они сидели на приступочке бани, поставленной на кромке берега.
В небе яснело перед ночью, уходили облака. Вода становилась все темнее, и вместе с темнотой ощутимо поднимался с озера холодный воздух.
– …Ты такой наглый пришел, ужасный… С усмешечкой, – шепотом рассказывала Саша, вздрагивая от сырости. – Неужели не помнишь? Чего ты ему голову морочишь, говоришь. Все равно разведешься и будешь со мной… – Она тихо засмеялась и теснее прижалась к Илье. – А я как раз беременная была, мне чуть не завтра на аборт идти. Я прямо взбесилась… Я не пойму – у вас с ней уже тогда плохо было?
Илья не отвечал.
– А чего ж пришел?
Смутное пятно сгустилось в сумраке и толчками приближалось, превращаясь в лодочку.
– А мужу сказала? – спросил Илья. – Что я приходил?
– Не сказала. – Она усмехнулась. – Сама не знаю почему…
Стукнула дверь уборной. Эдик, чертыхнувшись, выскочил прямо на них.
– Кто тут? – Он всмотрелся. – А-а… привет. Запереть не позабудьте…
И затопал к крыльцу.
Саша приглядывалась к Илье с тревогой.
– Что-нибудь случилось, Илюша?
Он пожал плечом, провел рукой по ее волосам. Жест получился вымученным. Саша невольно отстранилась.
– Все нормально, – сказал он. – Чего ты?
Лодка подошла едва слышно. С берега упал на нее свет фонаря. На передней банке собака перебирала ногами, торопясь на сушу.
– Холодно. – Саша встала. – Я пойду.
Илья остался один.
Скрип сосен под ветром долетал с того берега. Человек привязывал лодку, глухо позванивая цепью.
День четвертыйРано утром они собирались на рыбалку.
Илья, уже одетый, в куртке, в белых шерстяных носках, укладывал сумку. Он аккуратно закрыл жестянку из-под леденцов, где лежали крючки и кусочки свинца, спрятал и стал натягивать резиновые сапоги. Нечаянно взгляд его наткнулся на Сашин. Он отвел глаза.
Саша достала пудреницу. Лицо в зеркальце показалось ей вялым, некрасивым. Что-то старушечье в обиженных губах. На Илью она старалась не смотреть.
Он взял в углу удилища из неошкуренной ольхи, высунул их в окно и вылез сам. Протянув руку в комнату, погасил лампу на комоде. Прямоугольник окна засветился бледной синевой.
– Дверей нету, что ли? – сердито сказала Саша.
– Ты засов ихний видела? Всю деревню разбудим.
Пришлось и Саше вылезать в окно.
В сухом, крепком воздухе пахло по-зимнему. У берега Илья хлопнул по лбу и побежал обратно к дому, сунув удочки Саше. Она спустилась к воде.
Белые нити изморози опушили траву. Из глухого тумана проступали сизые верхушки сосен.
Во дворе Илья столкнулся с Дусей, уже шедшей доить с эмалированным ведром.
– Думала – проспите, – усмехнулась она. – Ай забыли чего?
– Червей! – буркнул Илья, хватая банку со ступенек крыльца.
– Всю-то не словите, – сказала Дуся ему вслед. – Маленечко нам оставьте…
Пока Илья нашел Эдикову лодку, пока отвязывал и нагружал, Саша стояла с удочками и во весь рот зевала, чувствуя, как уходит из тела ночное тепло.
Берег исчез сразу, лодка пошла в парном облаке. На рукавах телогрейки выступили крохотные брызги. Пелена расступалась, разрезаемая лодкой, и снова смыкалась за кормой.
Где-то близко кукарекнул петух. Его крик долго катился по озеру.
Саша ополоснула лицо, быстро сплела косу, натыкаясь на пасмурный, странный взгляд Ильи.
Вкусно булькала вода под веслом. Островок появился из дымки, лодка вошла в протоку. Илья спустил за борт два обвязанных цепью камня и полез за червями. Туман разрывался на клочья и таял на глазах, открывая простор.
– Жирный какой… – Илья аккуратно, “чулком” насадил червя на крючок. – Сам бы съел!
Он передал ей удочку, и Саша закинула. Пока Илья возился со вторым удилищем, она тоненько завизжала, подсекла, и в лодку шлепнулся красноперый окунек.
– Чего верещишь? Рыбу распугаешь.
Саша победно ухмыльнулась.
Гулкая тишина повисла над озером. Смолк ветер. Из-за черных далеких сосен поползло солнце.
Поплавок Ильи задергался, он подсек. Оказалось, что ни червя, ни крючка нет и в помине. Саша была в восторге.
– Вот невезуха… – Илья подвязал новый крючок. – Погоди, я сейчас такую лошадь поймаю – позеленеешь! Что у тебя, медом намазано? – огорчился он, когда Саша вытащила еще окуня.
