Елена Сазанович - Солдаты последней войны
В эти дни я ни разу не звонил Майе, и не только потому, что они пролетели в суете. Мне не хотелось, чтобы наша первая встреча (после любви) началась с печальной ноты. Хотя в глубине души все же надеялся, что она сама даст о себе знать. Но звонка от нее не было.
Вскоре все осталось позади. Вернувшись домой после поминок, уже поздним вечером я набрал номер ее телефона. Никого. Я не мог уснуть, пытался сочинять, курил одну сигарету за другой. И все время набирал и набирал номер Майи. И в ответ слышал лишь длинные и заунывные, как мои мысли, гудки.
Я не дозвонился до нее ни утром, ни днем, ни в последующие пару дней. На душе было пусто. Я пытался не думать о ней, о нашей последней встрече, о том, как я ее обидел. Но ничего не получалось. Так мне и надо! В конце концов, разве я мог ждать другого! Да и вообще, разве такая женщина могла меня полюбить! Она вошла тихо и ненавязчиво в мою жизнь, в которой я ничего не мог ей предложить. Кроме любви. Она покинула свой уютный и благополучный мир только однажды. из-за минутного порыва или просто ради каприза. Но разве я мог ее за это судить?! И разве я мог ее удержать?! Майя исчезла из моей жизни. И я вдруг усомнился, была ли она вообще. И, попытавшись смириться, вновь взялся за работу.
На этот раз сочинялось легко. Потому что я был влюблен. И потому что моя любовь оказалась всего лишь миражом. Миражом, подобным музыке, звуки которой неуловимы.
Однажды утром мне вдруг позвонил Колька Щербенин. И я неслыханно обрадовался его звонку. Вот уже несколько недель я был безработным. И когда он предложил срочно встретиться, я немедленно согласился. Я вдруг понял, что очень соскучился по настоящей, земной работе. Когда после ночных трудов ноет все тело, когда в снах не мучают кошмары и а днем нет времени тосковать. Разве это могло дать мне сочинительство? Как любой практик, как любой человек, когда-то закончивший не творческий вуз, я постоянно возвращался к мысли, что искусством приятно заниматься после настоящей работы.
И когда в белом накрахмаленном халате я шел по больничному коридору, вдыхая знакомые запахи лекарств и вслушиваясь в привычную тишину палат, вновь чувствовал себя нормальным человеком. И с горечью признал, что композитором я всего этого не ощущал. Может быть, когда-нибудь… Потом…
Колька долго тряс мою руку.
– Ну как, Кира, все сочиняешь? – прогудел он.
– Увы, – я развел руками. – Но я подумал над твоим предложением и твердо решил, что могу в любой момент вернуться. Если, конечно, примешь блудного сына.
– Ну, в сынки ты мне не записывайся, мы с тобою все-таки ровесники. Хотя, конечно, ты всегда в форме, – он похлопал себя по солидному брюху. – Обещать ничего не могу, но скоро, возможно, появится вакансия.
– Согласен, – сразу же кивнул я. – К тому же нужно закончить одну работу. Да и сам понимаешь, отказываться от музыки я не собираюсь. Поэтому меня бы устроило и полставки. Я человек несемейный и уж научился перебиваться по жизни один. Но, насколько я понимаю, ты меня пригласил вовсе не потому, что медицина гибнет без такого ценного кадра.
– М-да, – неопределенно протянул Щербенин и посмотрел за окно. – А ты закуривай, закуривай… Конечно, ты прав, не за этим. Хотя врач ты, что надо. Профессионал классный. А занятия творчеством тебе только на пользу. В психиатрии, сам знаешь, без творчества не обойтись.
– Надеюсь, ты меня позвал не для комплиментов, хотя, кончено, спасибо. Знаешь, не юли ты, черт старый!
Щербенин тяжело поднялся. Он стал еще грузнее и как-то больше. И напоминал доброго медведя, правда, из тех, кто меду предпочитает пиво.
Он осторожно приблизился к двери и слегка ее приоткрыл. В приемной громко и четко, как дятел, стучала на компьютере секретарша. Щербенин плотно закрыл дверь.
– Сам знаешь, у нас всякое бывает.
– Такое всякое бывает разве что с Зиночкой. Ее острый носик пролезет в любую щель.
– Да ну ее!
– Вот именно, Колька, да ну!
– Понимаешь… В общем сам понимаешь. Мы должны хранить профессиональную тайну своих пациентов. Да я бы в жизни тебе ничего не сказал, если бы не одно обстоятельство.
Я вдруг отчетливо услышал удары своего сердца. И мне казалось, что оно так громко барабанит, что это слышит даже Щербенин.
– В общем, – Щербенин почесал лысеющий затылок, – конечно, я нарушаю… Черт побери! И потом… Ты же мой друг, и я могу на тебя рассчитывать.
– Так, стоп! – я резко вскочил с места и поднял руки, призывая к молчанию. – Я действительно твой друг и с радостью приду на помощь. И помогу сохранить твою профессиональную честь. Я догадываюсь, что ты хочешь сообщить. Считай, что я сам об этом сказал, первый. Здесь, в больнице находится моя близкая знакомая Майя Ледогорова. И я хотел бы ее повидать.
Колька шумно выдохнул и вытер рукавом накрахмаленного халата пот со лба.
– Фу… Ну, удружил, ей Богу. Знал ты или нет, меня уже не касается. В общем, ты пришел повидаться с больной. А мне, как главврачу, скажешь, как и где можно разыскать ее родных.
– Ну, с родными я вряд ли тебе смогу помочь. И повидаться с больной, думаю, будет не так уж просто.
– Это еще почему? – нахмурился Щербенин.
– А потому что я понятия не имею, что она больна. И уж тем более – как мне знать, что она лежит в этой клинике.
– М-да, дело усложняется. Значит тебе и не нужно с ней видится. Но раз она твоя близкая знакомая, ты должен знать, где разыскать ее родных?
– А она сказать не может?
– Я бы хотел поговорить с ними без ее согласия.
Неприятное предчувствие прокралось к моему сердце. Я понимал, что такое «без ее согласия». Я бросился к Щербенину.
– Колька, ну же, отвечай! Зачем они тебе понадобились!
– А это профессиональная тайна.
– Катись ты к черту со своей тайной! В какой она лежит палате! Ну, отвечай.
Щербенин встал на моем пути. Он был выше и шире меня раза в полтора.
– Надеюсь, что по старой дружбе ты не собираешься перечеркнуть мне карьеру?!
– Ну, хорошо, – я отступил. – Не собираюсь. Если не хочешь шума, договоримся по-хорошему. Я действительно не знаю, где ее родители, несовершеннолетний сын вроде бы теперь с ними, поскольку муж уехал за границу. Поэтому ты ведешь меня к ней в палату и представляешь, как нового лечащего врача. Она искренне удивляется, я не меньше. Мы все охаем и ахаем по поводу столь неожиданной встречи.
– Я бы не поверил.
– Ну, во всяком случае, когда она узнает, что я не один год отдал клинике, ей ничего другого не останется. И все же, может быть, ты мне сначала расскажешь историю ее болезни.
– Нет, – категорично пробасил Щербенин. – Долго играть удивление у тебя не получится. Если она тебе очень близка, а муж за границей, то сама все расскажет. А что, и впрямь очень близка?
Я решительным шагом направился к двери.
– Кира! – окликнул меня он, – В общем… Ну, ты врач, должен многое понимать и ко многому быть готов.
– Спасибо за поддержку, Коля. Я совершенно спокоен. И как врач понимаю, что помимо медицины существует еще чудо и случай. Конечно, кроме случая смерти.
Ее плата находилась в самом конце коридора. Это была особенная палата. Для одного человека. Здесь вся было устроено так, чтобы комната не напоминала больницу, а походила скорее на гостиничный номер. Ковер на полу, телевизор, мягкий диван, душевая, полки с книгами. И – резкий запах медикаментов, выветрить который не могли даже огромные деньги, уплаченные за люкс.
Майя спала на диване свернувшись в клубочек. Рядом лежала открытая книга.
– Много даете транкливизаторов? – шепотом спросил я.
– Сам понимаешь, в зависимости от обстоятельств, – осторожно ответил Щербенин.
– Молодец, с тобой можно идти в разведку.
Он отмахнулся от меня рукой, словно от назойливой мухи.
– Будем будить? – он еще надеялся избавиться от меня.
– Будем, Коля, будем! – нарочито громко ответил я. И посмотрел на часы. – Час обхода.
Майя зашевелилась. Книга упала на пол.
– Майя, – Щербенин неестественно откашлялся. – Позвольте вам представить вашего нового лечащего врача.
Она резко повернулась. Ее раскосые глаза округлились. И она схватилась за горло, словно ее что-то душило. Я улыбнулся и слегка поклонился.
– Здравствуйте, Майя. Позвольте представиться, Кирилл Степанович Акимов. Ваш новый лечащий врач.
– Что… – Майя задыхалась. – Что все это значит?! И почему?! Вы можете мне объяснить?!
Щербенин еще более неестественно закашлял. Этот неуклюжий медведь все портил.
– Майя, извините, я не понимаю вашего недоумения. Но Акимов, действительно, ваш лечащий врач, – Щербенин заикался и запинался. И даже умудрился покраснеть.
Майя села, поджав ноги и укрывшись пледом под самый подбородок. Ее зеленые глаза гневно сверкали, как у взбесившейся кошки. Она почти кричала.
– Вы что, разыгрываете меня?! Да?! И вы… Как вам не стыдно! Главврач, профессор, серьезный человек! Что – вам больше нечего делать! Вы хотите сказать, что ничего не понимаете?! Тогда я вам объясню! Этот человек… Этот ничтожный тип, паршивый музыкантишка копается в моей личной жизни! А вы потворствуете!.. Вы… Врач, давший клятву Гиппократа, потакаете ему. Человеку, который такой же врач, как вы балерина! Это всего лишь жалкий учитель музыки! Этот… идиот!
