Олег Рой - Белый квадрат. Захват судьбы
«Значит, Сталин», – сообразил Спиридонов, но на всякий случай решил прояснить все до конца:
– А разве сейчас не так?
– Нет, – ответил за Ягоду Молчанов. – Увы, но у нас в ведомстве в этом вопросе царит полный разброд. Кто в лес, кто по дрова: учат и по Лебедеву, и по Солоневичу, и по Ощепкову, и по Ознобишину…
– Ну, с Ознобишиным мы, положим, разобрались, – заметил Ягода и фыркнул: – Клоун, а туда же. Я вот о чем хотел поговорить… погоди, только выпьем, между первой и второй муха пролететь не должна.
Наливал Молчанов; наливал всем по полной, и все, кроме Спиридонова, выпивали.
– Чего-то ты слабо пьешь, – заметил Ягода, закусывая форшмаком. – Кстати, вот какая досада: в «Яре»-то рыбный день сегодня. Что за напасть! Даже и для наркома нет у них мяса! Не положено, говорят. Кому не положено, наркому?
– Не пойму, на что вы жалуетесь, – возразил ему Власик, с аппетитом поедавший запеченную осетрину. – Рыба-то, чай, не тюлька в томате, да и готовят они ее хорошо.
Спиридонов смотрел и думал. Как-то уж очень быстро «слуги народа» от народа все более отдаляются, даже подальше от него нынче стоят, чем былое дворянство. И года не прошло, как в стране отменили карточки, а им уж и рыба не мясо. А ведь в неурожайные годы в Российской империи царская семья переходила на постное в скоромное время, питаясь пустыми щами да кашей с сушеной треской. И государь, которого они называют теперь Николай Кровавый, во время Великой войны сам с наследником питался по солдатской норме. А тут форшмак «слуге народа» в горло не лезет…
Вслух, понятно, он всего этого говорить не стал.
– Что задумался? – Ягода заметил, что Спиридонов несколько отстранен. После второй рюмки глаза его нездорово поблескивали.
– Не пью, потому что еще от болезни не отошел, – вздохнул Спиридонов. – Да и не любитель я. В здоровом теле здоровый дух, как там у древних сказано…
– Да-да… здоровый… держи карман шире… смалишь, как труба паровозная, – не упустил упрекнуть Ягода. – Кстати, если курить охота, не стесняйся, смали. Мы ж на вольном воздухе…
Заладили что один, что другой… Спиридонов мысленно чертыхнулся, но стесняться не стал и с наслаждением закурил, глубоко затянувшись. Власик последовал его примеру, к ним присоединился Молчанов. Ягода с аппетитом уничтожал неугодный ему форшмак.
Покончив с ним, нарком дал команду Молчанову, и тот разлил по третьей и подновил Спиридонову.
– Теперь вот что, – сказал нарком, вытирая салфеткой жирные губы. – У нас тут всесоюзные состязания на носу…
Спиридонов мотнул головой и лаконично отреагировал, выпустив в сторону дым:
– Подготовка в самом разгаре.
– Хорошо, – сыто кивнул Ягода. – Но ты увари умной своей головой – «Динамо» должно быть впереди всех. Соревнования – это не только спорт. Так мы всему Союзу покажем: с НКВД шутки шутить не стоит, надерем, как котят.
– А с кем шутить стоит? – наивно спросил Спиридонов.
– А это уж тебе самому виднее, – загадочно ответил Ягода. – Конкурентами-то кого считаешь?
– Столичный ЦСКА, – начал перечислять Спиридонов, – и «Авиахим», но они зеленые еще. На Дальневостоке неплохая команда, но нам не чета.
– А краснофлотцы? – быстро спросил Ягода.
– Нет, – уверенно отвечал Спиридонов. – Это не их профиль. На Черноморском команда плохонькая, на Балтике была крепкая, да вся вышла.
– То есть основное сражение будет между тобой и Ощепковым? – бросив на него взгляд исподлобья, уточнил Ягода.
– И Харлампиевым, – согласно кивнул Спиридонов. – Хотя не думаю, что авиахимовцы чем-то удивят в этот раз. Команда, повторю, крепкая, но молодая совсем.
Нарком задумчиво постучал пальцами по столу. Молчанов отодвинул бутылку, в которой оставалось еще немного водки, и поспешил откупорить новую.
– Продукт переводишь, – подал голос Власик.
– Ты, что ли, приметы не знаешь? – зябко поежился тот.
– Ты ж коммунист, какие приметы, – подзуживал Власик, но Молчанов, откупорив бутылку, стал разливать по стопкам, не отвечая.
– Вот как раз об Ощепкове мне и хотелось бы поговорить, – сказал вдруг Ягода.
* * *Спиридонов непонимающе посмотрел на наркома:
– Кажется, мы об этом уже говорили. Ничего больше добавить я не смогу.
– Виктор Афанасьевич, – вкрадчиво начал Ягода, – знаете, что мне больше всего не нравится в моей профессии? Стрелять. Правда, сам-то я не стреляю. И приговоров не выношу. Однако подвести под расстрельную статью очень даже могу. А не люблю. В старину говорили: мертвые сраму не имут. Добавлю, мертвый угля не нарубит. Но, знаете ли, иногда этого просто не избежать. В смысле, высшей и исключительной меры наказания. Особенно в отношении вредителей.
Он положил на колени портфель, который до того поставил на пол, прислонив к ножке стула, и стал возиться с ремешками-застежками.
– С врагами все просто, – продолжал он пространную речь, расстегивая замочки. – Лицом к стенке и пулю в затылок, тут ясно, что заслужили. А с вредителями не так. Вредитель на словах всем сердцем за новый мир, да и не только, увы, на словах. Он верит в то, что делает хорошо. И гадит при этом. Верит и гадит, верит – и вредит хуже любого диверсанта. И бьет, собака, в самое больное место – по индустриализации, по развивающемуся, растущему организму государства рабочих и крестьян.
Наконец он откинул клапан и достал из портфеля несколько листов бумаги.
– Так вот, Виктор Афанасьевич, ваш Ощепков – самый что ни на есть вредитель. Вот, казалось бы, какое нужное дело – комплекс ГТО, но что говорит Ощепков?
И он стал зачитывать:
«Разве не плохо было бы, если бы все, от мала до велика, овладели нашей системой самообороны? Я мечтаю, чтобы ее проходили в школах на уроках физического воспитания. Чтобы подростки, вместо того чтобы хулиганить, устраивали поединки – в клубах, во дворах, на пустырях».
Спиридонов не мог не узнать манеру Ощепкова, образ его мыслей. Все это было ему ох как знакомо.
– И что здесь плохого? – невозмутимо спросил он. Он, разумеется, понимал, что именно плохо в этих высказываниях, но сейчас ему ни в коем случае нельзя было соглашаться с Ягодой. В пролетарской стране вредительство было куда более опасным преступлением, нежели любой криминал. Кража, убийство, изнасилование – преступления против личности; плохо, но можно списать на несознательность. Вредительство – преступление против общества. А это уже не плохо, это просто недопустимо. – Несколько идеалистично, конечно, но…
– Вы послушайте дальше, – продолжил Ягода.
И зачитал:
«И зачем органам рабоче-крестьянской милиции что-то кроме общепринятой системы? Ведь они сражаются не с народом, а с его отщепенцами, отбросами. Вряд ли можно встретить преступника со значком ГТО на груди…»
– Можно, – невольно вырвалось у Спиридонова. – И перевоспитать такого можно как раз только в том случае, если у государства есть что-то посильнее. Доказано на практике.
Ягода расплылся в довольной улыбке:
– Вот видите…
– Что я вижу? – спохватился Спиридонов. – Да, Ощепков неправ, и что с того? Это только его мысли, и они ими останутся. Пусть себе балуется, занимается своим ГТО, развивает дзюудо. Это необходимо. С новобранцами, занимавшимися по системе Ощепкова, работать проще, чем с «уличными», из которых улицу приходится выбивать… С этим Ощепков справляется. Валит лес, а я его на доску распускаю.
– Виктор Афанасьевич, – терпеливо вздохнул Ягода. – Я и не говорю, что ощепковская система совсем бесполезна, что вы… Я о другом. Иногда случается, что человек, создавший что-то полезное, зацикливается на этом, перестает играть прогрессивную роль, превращается в ретрограда. И тогда он становится в деле помехой, а помеху следует устранять…
Ягода встал и стал с бумагами в руках прохаживаться туда-сюда. Поскольку Спиридонов и прочие как раз опять закурили, возможно, он просто так спасался от дыма. Портфель он небрежно оставил открытым на лавке.
– Не хотите сами заняться работой в системе РККА и ГТО – не страшно. Поставьте туда кого-то из своих инструкторов. Да бы хоть и ощепковских, у него есть перспективные кадры вроде Харлампиева, Волкова…
– Ощепков лучше, – упрямо возразил Спиридонов.
Ягода остановился и посмотрел на него со странной улыбкой, почти сочувственной:
– Вы его так защищаете!.. Интересно, стал бы он защищать так же – вас?
– Да, – без колебаний ответил ему Спиридонов. – Мир боевых искусств – это братство. Особое братство. Каждый готов прийти друг другу на помощь и поддержать…
Ягода молча достал из пачки бумажку и протянул ее Спиридонову:
– А ну, почитайте-ка вот…
* * *Это был листок бюварной бумаги, исписанный простым карандашом тесными строчками. Текста было много, на обеих сторонах листка, так что читать пришлось долго. Послание представляло собой классический донос на Ощепкова, и Спиридонов быстро определил вдохновенного автора: составляла его либо та самая сплетница-соседка, с которой он имел сомнительное удовольствие познакомиться год назад на свадьбе Ощепкова, либо ее приятельница, с кем общительная старая дама упоенно обсуждала мотивы женитьбы Ощепкова. Определил отчасти по стилю и смыслу изложенного, отчасти – по неуловимому аромату пудры, весьма характерному и запомнившемуся ему как раз по тому вечеру. После контузии обоняние его обострилось настолько, что теперь он мог с уверенностью опознать человека по оставленному им запаху. Даже и курил он так много теперь в том числе для того, чтобы заглушить поток воспринимаемых нюхом запахов…
