Александр Проханов - Русский
Улицы, на которые он выходил, были полны скользящих сияющих существ. Казалось, проносятся стаи глянцевитых жуков-плавунцов, пробегают разноцветные огненные жужелицы. Перебирая членистыми лапками, проскакали оранжевые пауки, разбрызгивая лучистые вспышки. Огромный зеленый клоп с гранатовым орнаментом прополз, окруженный туманным ореолом.
Серж задыхался и кашлял. Атмосфера планеты, на которой он находился, была не пригодна для дыхания. Он хотел убежать из этого мира, покинуть злую планету. Но у него не было космического корабля. Он не обладал чудодейственными способностями Лукреция Кара, чтобы преодолеть гравитацию зла. Он метался по призрачному городу, похожему на сон безумца, и световые потоки подхватывали его, перевертывали, окружали ядовитыми радугами.
Он вдруг увидел, как через улицу по натянутому проводу идет канатоходец. Он был в блестящем трико, жонглировал двумя взлетающими факелами, из-под ног у него сыпались медно-зеленые искры. Из переулка выкатилось огненное колесо, в котором танцевала обнаженная танцовщица с рыжими волосами и ярко-красными губами. Ее голые груди плескались, и к ним прицепилась живая малахитовая ящерица. Прошел, переваливаясь, огромный эмбрион с двумя лобастыми водянистыми головами. Глаза у голов были закрыты. Недоразвитые руки скрючены у груди. На ногах были одутловатые синюшные складки.
Серж понимал, что это бред его воспаленного разума. У него нет сил, чтобы остановить безумную карусель. Мир, в котором он оказался, не поддавался воздействию, не подлежал преображению. Он заслуживал одного – быть уничтоженным. И надо было найти заряд, чтобы взорвать этот город зла.
Он блуждал в беспамятстве, и его возносило на призрачных лучах и опускало в самых разных концах города, среди миражей и видений. Ему вдруг привиделся огромный мраморный камин с чугунными украшениями, в котором пылали поленья, осыпались красные угли. Но камин оказался Триумфальной аркой, в которой мчались белые и красные огни, и он не понимал, как очутился в этой части Москвы. На его пути возник огненный петух с алым гребнем, изумрудной грудью, золотыми летучими перьями. Хлопал крыльями, бил в землю когтистой чешуйчатой ногой, мерцал рубиновым глазом. Но потом обнаружилось, что это церковь в Хамовниках, и он не помнил, как здесь очутился. Впереди, огромная, сизо-стальная, повисла в воздухе рыба. Отливала зеленым, голубым, фиолетовым. Ее плавники огненно, драгоценно дрожали. Но мираж канул, и рыбой оказался Крымский мост, и Серж не помнил, как от Хамовников он вышел к набережной.
Он шел по Остоженке в районе Зачатьевских переулков.
Его обгоняли холеные автомобили, несущие своих хозяев в ночные клубы и роскошные рестораны. Задерживались на перекрестке перед красным огнем светофора. Подкатил и встал мощный, похожий на черную стеклянную торпеду автомобиль в сопровождении джипа, напоминавшего гору черного кварца.
Серж загляделся на упитанное тулово «бентли», ожидая, что оно превратится в очередной безумный мираж. Боковое стекло плавно опустилось, и выглянуло лицо, в котором Серж с ужасом узнал тата Керима Вагипова, будто карлик все это время следил за ним, играл, посылал мнимую погоню, пугал воем несущейся по следу гиены. Теперь же игра окончена, и его схватят, ввергнут в подземелье, где его ожидает театрализованная ужасная казнь.
Но тат не замечал Сержа. Его глаза были устремлены куда-то вверх, в ночное небо, словно он старался разглядеть какое-то неведомое светило, приближавшуюся из мироздания звезду. И она, не видимая Сержу, отбрасывала на лицо Керима Вагипова спектральные отсветы. Лицо тата постоянно меняло цвет, от фиолетового, голубого, зеленого к желтому, оранжевому, красному. Он казался хамелеоном, менявшим окраску в зависимости от внешних раздражителей и воздействий.
Тат некоторое время смотрел вверх, словно принимал сигнал из космоса. Стекло пошло вверх, и лицо исчезло.
Красный огонь светофора сменился зеленым. Машины помчались. Автомобиль с татом, охраняемый джипом, свернул в переулок, и Серж, повинуясь неясному влечению, кинулся следом. Увидел, как обе машины въезжают в ворота особняка и за ними закрывается стальная плита.
Это был дворец из мрамора, стекла и сияющих сплавов, где жил тат. Быть может, он поднялся на поверхность из подземелья, где присутствовал при очередной казни. Вернулся ночевать в свой дворец.
Серж освободил свой мозг от подступавших бредов, и в открывшийся, не замутненный безумием уголок памяти поместил название переулка, номер дома, расстояние до угла, за которым горел зеленый огонь светофора.
Глава семнадцатая
Встреча с Керимом Вагиповым была бы невозможна, если бы не существовал изначальный план и чертеж, в который был помещен Серж и который осуществлялся нечеловеческим разумением. Этот план предполагал конечную цель. Эта завершающая цель была непостижима. Чтобы ее обнаружить, следовало решить систему уравнений с тысячью неизвестных, доказать теорему, подобную той, что доказал любитель экзотических грибов Перельман. У Сержа не было таких дарований, но он твердо знал, что план существует, система уравнений существует и он в этой системе занимает ключевое место.
Он вышел на Садовое кольцо, которое переливалось красными и бело-золотыми огнями. Остановился на краю тротуара у проезжей части, и ему казалось, что он упадет без сил и замерзнет, превратившись в осколок разноцветного льда. Кто-то стоял рядом и смотрел на огни. Внезапно, среди шелеста и рокота улицы, послышалась музыка. Громче, громче. Какой-то шальной кавказский напев с завихрениями, визгом, свистом сабель и пуль. Музыка налетала. По Садовой мчался джип, светя прожекторами и фарами. Окна были раскрыты. Из них дико выплескивалась музыка. Из окон высовывались хохочущие счастливые лица – кричащие рты, круглые чеченские шапочки, бараньи папахи. Кто-то высунул наружу автомат и стал пускать в небо грохочущие безумные очереди. Джип промчался как чумное видение, распугивая машины, и музыка растаяла вдали.
– Черножопые совсем обнаглели! Пора унимать! – произнес стоящий рядом с Сержем человек.
Серж тускло на него посмотрел, отводя глаза. Снова посмотрел и узнал в нем Семена Каратаева, телеведущего в программе «Планетарий», который под светом прожекторов, весь в красном, перескакивал по студии, словно перелетал с планеты на планету, развевая огненный плащ.
– Каратаев, ты? – спросил Серж.
Тот вгляделся и ахнул:
– Серж? Молошников? Какими судьбами? На кого ты похож? – Каратаев всматривался в изможденное, заросшее лицо Сержа, в его неопрятную куртку, приплюснутую вязаную шапочку. – А говорили, ты уехал в Америку. Где ты пропадал?
– Умоляю. Мне нужен стакан горячего чая. У меня жар. Я почти умираю.
– Хорошо, хорошо! – заволновался Каратаев. Подхватил Сержа под руку и отвел к машине, которая стояла тут же, у тротуара. И опускаясь без сил на сиденье, чувствуя горячую струю воздуха из кондиционера, Серж, забываясь, подумал, что их встреча не случайна, вписана в уравнение с тысячью неизвестных.
Они остановились у дома в глубине переулков, где-то недалеко от Тверского бульвара. Каратаев провел Сержа через турникет охраны. Ввел в просторную, ярко освещенную комнату, где были расставлены стулья, теснились люди, гудели голоса, висели на стенах флаги с геральдикой из животных, птиц, странных, человекоподобных существ. В углу стоял стол с электрическим чайником, блюдом, где еще оставались недоеденные пирожки.
– Грейся, отдыхай. Не буду к тебе приставать, – произнес Каратаев. Включил чайник, усадил Сержа, смешался с людьми, наполнявшими комнату.
И Серж с туманными, оттаявшими глазами пил раскаленный чай, съедал один пирожок за другим, зная, что не умрет, не замерзнет. Испытывал благодарность к Каратаеву, к незнакомым, пустившим его к себе людям.
Ему было тепло, уютно. Над ним свисал красный флаг с изображением зеленой хвостатой ящерицы, у которой были человечья голова и крупные, похожие на очки глаза. Он дремал, сквозь дремоту слушал раздававшиеся вокруг него речи, старался понять, что собрало среди ночи этих возбужденных людей.
– Соратники, создавая программу нашей партии, необходимо, прежде всего, внести ясность в отношения русского национализма и империи… – Это говорил круглолицый, с золотистой бородкой человек, нервный, нетерпеливый, с розовыми от волнения ушами, делая рубящие жесты ладонью, что предполагало решительное отсечение. – Мы говорим: «Нет империи!» Имперская политика царей, имперская политика коммунистов привела к полному истощению русской нации, на теле и крови которой, как множество древесных грибов, взросли никчемные народы. Они пили и продолжают пить наши соки, тучнеют, как вампиры, но вместо благодарности платят нам ненавистью и презрением. Это в первую голову касается Кавказа. Мы за отделение Кавказа от России, этого векового нахлебника, источника преступности, агрессивности, постоянной нестабильности. Пусть пасут овец и режут «кровников». Мы от тебя устали, Кавказ! Пошел вон!
