Артур Клинов - Шалом
Перед уходом Эдуард спросил, как я отношусь к президенту. Я ответил, что мне очень нравится его портрет, особенно тот, который висит в кабинете у Бориса Фадеевича. Он как-то не по-доброму посмотрел на меня и вдруг спросил: «А зачем вы фашиста убили?» Тут я чуть не рухнул на месте. Правда, попытался виду не показать. Но, думаю, все равно гад заметил, как я изменился в лице. Попробовал отшутиться, говорю, мол, что же, если фашист, то уже и убить нельзя? А он: «Перестаньте. Я не про политкорректность. Вы знаете, о чем я. Подумайте об этом. Хорошо подумайте!» И он почему-то пристально посмотрел на Шелом, а потом, не прощаясь, ушел.
Весь остальной день до глубокой ночи паковал вещи и все думал об этом. Откуда он мог узнать? Неужели письмо перехватил?
22 октября. Четверг. Девять дней до изгнанья
Утром заглянул на почту, спросил, было ли мне письмо. Ни черта толком не узнал. Говорят: у нас этих писем сотни, за каждым не можем уследить. Потом занимался перевозом вещичек. Как я и думал, в одну машину за раз все не влезло. Придется остальное барахло на троллейбусе довозить. Скульптуры поценней и инструменты оставил у Витька. Разобранные шкафы, кресло, маленький столик, посуду, чайник, доски, ДВП и другие материалы завез под мост. Туда же прихватил и электрическую плитку. Посмотрю потом, может, от уличного фонаря получится подключиться.
Прихватил с собой пять уродцев. Хотел больше, но в машину не влезли.
Приехав под мост, столкнулся с проблемой – как все по откосу поднять. Пришлось обвязывать и наверх веревками затягивать, но времени на это ушло изрядно.
После обеда принялся шкафы собирать. Поставил их спиной к бетонной опоре моста рядом друг с другом. Попробовал в одном постель расстелить, пристроился, но, оказалось, спать неудобно – ноги не вытянуть. Пришлось пропилить дырку в соседний шкаф, а щели между ними досками заколотить, чтобы по ночам не дуло. Получилось вполне сносное двухкомнатное жилье. В одном шкафу спальня, в другом столовая, кухня, гардероб и библиотека. Бюсты уродцев я наверх, на шкафы поставил. К дверцам петли прикрутил и навесные замки повесил, чтобы каждая любопытная блядь туда в мое отсутствие нос не совала.
Со столиком тоже немного повозился. Поначалу на откосе ровно не хотел стоять. Пришлось две ножки подпилить, но в итоге ничего гнездо получилось. Правда, над головой каждые пять минут троллейбус проезжает, да славяне какие-то на мосту орут. Зато вид здесь красивый. Что направо, что налево из-за опоры посмотришь – везде Днепр перед тобой расстилается!
В мастерскую вернулся поздно. Завтра займусь катакомбами. Надо там второе тайное гнездо устроить.
23 октября. Пятница. Восемь дней до изгнанья
Утром отправился в катакомбы. Все обошел и тщательно осмотрел. Остановил выбор на комнате в боковом тупике, немного подальше от больших залов. Правда, двери у нее нет, надо будет одну из мастерской снять, там поставить и замок амбарный повесить.
Придумал способ, как туда пробираться. Нашел подходящее окошко на улицу, заколоченное изнутри. Я гвозди вытащил и специальный засов смастерил, чтоб можно было снаружи открыть.
После обеда дверь в каморке повесил и начал было вещи туда перетаскивать, как вдруг неожиданно поп в мастерскую явился. Уж кого-кого, а его точно не ожидал здесь увидеть. Наверное, теща попросила. Она в последнее время набожная стала.
Очень он некстати пожаловал, времени мало осталось, а работы еще – конь не валялся. Но, думаю, ладно, хрен с тобой, все-таки особа духовного звания, надо хотя бы чаю предложить. От угощения поп не отказался, но как только на стул присел, сразу в побелке измазался. Я ему говорю: «Осторожно, батюшка, грязно тут у меня, рясу выпачкать можете!»
А он в ответ начал меня увещевать, уговаривать одуматься и от чертовского шлема поскорее избавиться. Говорит, мол, бесовство это все, лукавый за этим стоит, вон и рог один уже показал. А дальше только хуже будет! Я спрашиваю: «Что, и хвост вырастет?» А он: «Гореть будешь в вечном огне! В пламени адском!» Я ему в ответ, мол, спасибо, батюшка, за предупреждение, но на днях пожарник уже заходил и насчет пожара проинструктировал.
А поп продолжает: «Вот видишь, уже и языком твоим овладел сатана! Сам не разумеешь, какие речи говоришь! Геенну огненную с пожаром путаешь!» На что я ему: «Скажите честно, вы то сами в Бога веруете?» А он: «Не богохульствуй! Покайся! Сними эту чертовскую каску с головы!»
Тогда я у него спрашиваю: «Батюшка, а вы в каком звании? Капитан или пока еще старший лейтенант? Вы сюда по заданию комитета или по просьбе Марии Прокопьевны пожаловали?»
Он разозлился и почему-то начал на меня по фене наезжать, типа чтобы за метлой следил и базар фильтровал. А я ему говорю в ответ: «Спасибо, батюшка, за проповедь, но мы в посредниках для связи с Богом не нуждаемся! Если припечет, я как-нибудь сам на него выход найду! Тем более комиссионные платить вам не хочется! А теперь, извините, меня катакомбы ждут! Коли хотите мне еще что-нибудь про вечный огонь рассказать, то завтра я у вас на паперти перед церковью милостыню просить буду, тогда и поговорим!»
Ушел поп крайне раздраженный и все про бесовщину бормотал. А я, разобрав стеллаж, перенес его на новое место. Затем в каморку уродцев и кое-что из вещичек доставил.
Вечером тележку на завтра подготовил, дверные ручки тряпками обкрутил, чтобы от асфальта отталкиваться, безногого изображать. Но деревянную культяпку мастерить не стал. Думаю, здесь без нее обойдемся. Жрать уже совсем нечего. Последние остатки сегодня доел.
24 октября. Суббота. Семь дней до изгнанья
Утром погрузил на тележку двух уродцев и поволок их под мост. Прибыв на место, все внимательно осмотрел – не лазил ли кто. Вроде пока все тихо. Надо придумать, чем бетонный откос смазать, чтобы скользил и забраться никто не смог. Зимой проще будет – достаточно его водой поливать, а для себя деревянную лестницу соорудить и в кустах ее прятать.
Один бюст на шкаф водрузил, другой там уже не поместился, поэтому его рядом поставил. Очень он мне философа древнегреческого напоминает – дед с большой бородой. Правда, лицо злобное, будто недовольное чем-то. Тех уродцев, что позавчера на шкафах оставил, уже голуби успели загадить. Оказалось, их гнезда висят прямо над моим гнездом. Чувствую, за пару месяцев засрут они все до неузнаваемости.
Потом опять в шкаф залез, еще раз примерился, как спать буду. В принципе неплохо. Если б сюда еще провод от фонаря кинуть, то можно было б свет провести и обогреватель поставить.
Закрыв шкафы на замки, отправился к Никольскому собору. Метров за сто до него сел на тележку и, отталкиваясь руками от тротуара, покатил к главному входу. Кепку перед собой кинул и сижу на паперти, ситуацию оцениваю. Народу немного, в основном старухи. Наконец, несколько теток в черных платках из церкви вышли, а я им кричу: «Подайте, православные, убогому калеке, ветерану Первой мировой на билет до Бранденбурга!» Тетки посмотрели как на прокаженного и с испугом шарахнулись в сторону.
Просидел на паперти часа два. Накидали какие-то крохи. В основном сердобольные бабки, которым до пенсии дотянуть самим не хватает, подойдут и кто сто, кто двести рублей положит. А одна старушка подошла и спрашивает: «Ой! Адкуда ж ты таки бедалага узяуся?» Я ей отвечаю: «С фронта, бабуля, еду! Под Смоленском ноги оторвало, и вот все никак домой попасть не могу!» «Так война ж, – говорит, – дауно скончылася!» «Это для вас закончилась, а меня все по фронтам мотает!» «А куда, – спрашивает, – цябе, сынок, ехать?» Говорю, мол, до Гамбурга. А она: «А дзе ж гэты Гамбургер?» – «Да в принципе тут в киоске за углом. Только денег все равно нет!» – «Ай-ай, няшчасны», – и кинула в кепку триста рублей.
Посидел еще час и собирался уже было отчаливать, как глядь, откуда ни возьмись, еще один калека на тележке подкатывает и прямо на меня рулит. Подъехал, злобно посмотрел и говорит: «Вали отсюда, гнида фашистская, это мое место!» Я ему сначала спокойно отвечаю: «Что? Папертей в городе мало? Вон сколько за последние годы церквей понастроили!» А он мне: «Вот и пиздуй на хуй на микрорайоны! Эти церкви все равно пустые, потому что безбожники все, а верующих и на одну не наберется! А ты, сука, на хуй – самозванец! У тебя ноги из-под плаща торчат! И ты, паскуда, у настоящего калеки кусок хлеба забираешь! А я, в натуре, из Афгана без ног вернулся!»
Тут он откинул покрывало, и я увидел, что ног у него действительно не было. Вместо них из туловища торчали две убогие короткие культяпки. Тогда я говорю ему: «Ладно, давай вместе сидеть, паперть большая, места на двоих хватит». Но калека, совсем взбесившись, завопил благим матом: «Ты что, гнида нерусская, на хуй, не понял? Это наша паперть! Пиздуй попрошайничать в электрички! И чтоб я тебя здесь больше не видел!» Тут он сунул два пальца в рот и громко, по-разбойничьи, свистнул. Тотчас из-за угла выкатились еще два безногих на тележках и, гремя колесами по асфальту, кинулись ко мне. Окружив с трех сторон, они схватили костыли и, матюгаясь, принялись лупить меня по спине, рукам и Шелому. Так что Валенроду со Святополком досталось.
