Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том третий. Тайные милости
– Хорошо, я спрошу, – равнодушно отвечал ему Георгий, – до завтра ждет?
– Ну что ты, Жора! – улыбнулся Толстяк. – Для тебя всегда ждет. А на всякий случай, какой у нее размерчик?
– Кажется, сорок шестой, третий рост. – Георгий стал озабоченно листать вопросник по воде, который ему таки прислал новый главный инженер Водканалтреста.
– Заметано. Ну, будь здоров! – игриво сказал Толстяк и с неопределенной улыбочкой на губах вышел из кабинета.
Георгий не сомневался в том, что Толстяк немедленно закажет шубу для Надежды Михайловны. Но вот брать ее или нет? От чистого сердца предложил Толстяк или тут зарыта собака? Может, его хотят «подставить», как подставили два года назад одного парня, который так же, как и Георгий, крепко шел наверх и которому пришили, что его жена таскается по базам и, «прикрываясь авторитетом мужа», вымогает дефицитные вещи?
Так и не уяснив для себя, брать шубу или лучше воздержаться, Георгий поехал за Лялькой.
В чисто подметенном, тесном дворике, где кроме бабы Маши и бабы Миши жили еще одиннадцать хозяев, сидел на сухом чурбаке дед Ахат и перебирал толстыми, распухшими пальцами зеленые яшмовые четки.
– День добрый! – поздоровался с ним Георгий. Дед приветливо кивнул ему белой, коротко стриженной головой и сказал, щеря в улыбке пустые десны:
– Молодэс!
Дед Ахат знал совсем мало русских слов: «молодец», «спасибо», «Марусам» (Маруся – так звали его жену), «замес», «мука», «вода», «тесто» – вот, пожалуй, и все. Долгие-долгие годы проработал дед Ахат тестомесом в пекарне – он делал такие лаваши, каких ни до него, ни после никто не делал. В прежние времена дед отличался неимоверной силой, еще лет десять назад они с Михаилом Ивановичем любили, бывало, здесь же, во дворике побороться рука на руку, и дед Ахат никогда не уступал своему более молодому двухметровому соседу. Правда, и склонить к столу руку Михаила Ивановича деду тоже не удавалось; так и сидели они часа по два кряду, только дубовый стол поскрипывал, а в его досках образовались от их локтей две лунки, и немаленькие, – после дождя воробьи пили из них воду.
Лет восемь назад у деда стало совсем худо с ногами, и теперь он в основном лежит в кровати. Изредка выведет его жена посидеть на чурбак – вот дед Ахат и рад каждому человеку.
Михаил Иванович еще не пришел с работы, и по всему было видно, что Георгия здесь не ждали, – не поверила баба Маша, что он придет.
– Лялька! – позвал Георгий, входя из коридорчика в тесную комнатку. – Нет Ляльки, где же Лялька?!
– Лялька ушла на базар, – сказала баба Маша, – а ты ее не повстречал по дороге?
– Нет. Надо же, и где запропастилась эта девчонка?
– Да говорю тебе – ушла на базар.
– Вот она, Лялька! Вот она! – приоткрыв свисающее почти до пола покрывало кровати, радостно вскрикнул Георгий.
– Вот она я! Вот она я! – захлебываясь от восторга, закричала Лялька, пятясь задом из-под кровати.
– Ай да Лялька! Ну, молодец, как спряталась! Вот это Лялька! – подхватывая дочь на руки, приговаривал Георгий. – А где баба Миша? Тоже под кроватью баба Миша? – И он заглянул, уже с Лялькою на руках, под кровать. – Нет бабы Миши?!
– Он у себя в холодильнике, ты что, не знаешь! – важно сказала Лялька. – Скоро придет.
– Ладно, поехали, – сказал Георгий дочери и добавил, обращаясь к бабе Маше: – Сейчас я отвезу ее домой и вернусь к вам, будем праздновать день рождения Михаила Ивановича.
Выходя у своего дома с Лялькой на руках из машины, Георгий сказал, протягивая деньги шоферу:
– Искандер, пока я с ней поднимусь, мотнись в магазин, купи пару бутылок водки. А потом отвезешь меня туда, откуда приехали, – день рождения сегодня у мужа нашей няни.
– Есть! – козырнул Искандер, радостно сверкнув черными, словно натертыми бараньим жиром, глазами, – поручение его взволновало, еще ни разу Георгий не давал ему подобных поручений. А когда начальник велит купить водки – это не такое уж дурное предзнаменование, это кое о чем говорит: Искандер знал толк в восточных тонкостях.
Он мгновенно ринулся в ближайший магазин и взял с черного хода не водку, а предназначенную на экспорт украинскую горилку с плавающим в бутылке стручком перца. Он так и сказал завмагу: «Для хозяина». А когда тот отказался принять деньги, ткнул их ему за ворот рубахи со словами: «Бери, бери, кому нужны эти мелочи! Стыдно!» – «Слушай, надо ящик, возьми, да!» – воскликнул перепуганный завмаг. «Попробуем, если понравится – через час заеду», – строго пообещал Искандер и важно удалился из магазина.
– Спасибо, Искандер, ты меня выручил, – принимая в машине горилку и перекладывая ее в свой портфель, сказал Георгий, не в силах даже и вообразить, что благодаря его поручению шофер нажил ящик этой водки и походя обеспечил себе у завмага кредит на долгие времена.
Михаил Иванович одобрил горилку, слов он для этого дела не тратил, просто показал Георгию большой палец величиной с огурец.
Закусывали квашеной капустой, салом – и то и другое было у бабы Маши свое, а не базарное, чем старуха очень гордилась и за что ее полагалось хвалить.
– Капуста у вас, баба Маша, первый сорт, ни у кого такой не ел! – привычно врал Георгий, а если уж говорить правду, то действительно хорошую капусту квасила его мама – Анна Ахмедовна, вот у нее получалась капуста так капуста! А бабы Машина отдавала бочкой, и была пошинкована слишком крупно, и не хватало ей крепости, какую дает вишневый лист, и маловато было в ней моркови, и солила она ее мелкой магазинной солью, а надо бы солить крупной – у крупной соли другой вкус.
– Я тебя тот раз ждал, законно. Три бутылки купил. Ну, две заглотнул, терпеть не мог, законно, – с легкой укоризной говорил баба Миша Георгию.
– Так получилось, Михаил Иванович, я сам очень хотел к вам прийти, но не смог вырваться – работа собачья!
– Работа, да… везде, – кивнул баба Миша, наверное, имея в виду свою работу, свои трудности. А они у него, несомненно, были.
Михаил Иванович работал бригадиром грузчиков на городском холодильнике. Там его в глаза и за глаза звали «хозяином». Тачки у его бригадников всегда были смазаны, ватные спецовки подогнаны по росту, рукавицы подшиты кожей, никто из его людей никогда не бывал пьян на работе, никто не отлынивал за спиной товарищей, сам бригадир работал за пятерых, и люди тянулись за ним каждый в полную меру своих сил. «Работай как для себя, законно, – говаривал Михаил Иванович, – остальное не касается…» Он не разрешал своим бригадникам выносить в мотне за ворота больше полукилограмма продукта, какого – это не имело значения, главное – не больше полукилограмма. «Для семьи – всегда, – говорил Михаил Иванович, – для пьянки не имеешь…» Все уже давно привыкли к тому, что Михаил Иванович не договаривает до конца фразы, все понимали, что, например, в данном случае он имел в виду – «не имеешь права». Своей хорошей работой бригада Михаила Ивановича сберегала столько продуктов, и всем был так хорошо известен наказ бригадира о полукилограмме, что охранники стыдились обыскивать их на проходной.
К пьянке Михаил Иванович относился как к неизбежному злу, с которым нужно бороться во все будние дни, от получки и до аванса, но которому следует уступить именно два раза в месяц – не больше и не меньше, – такой уж он был человек, во всем любил порядок и определенность.
В аванс Михаил Иванович пил с бригадой, а в получку – с женой, по-семейному. С бригадой пить ему было неинтересно – скидывались по пятерке, и приходилось пить наравне со всеми, что-то по пол-литра на брата. С одной бутылки бабу Мишу «не забирало», даже закусывать не хотелось, и он без удовольствия слушал разговоры про футбол, про хоккей, про то, кто сколько может выпить и какая будет завтра погода. Аванс баба Миша не любил, другое дело – получка. С получки он стремглав летел домой, радостно отдавал бабе Маше деньги, крепко мыл руки с мылом и садился за столик в коридорчике – к заботливо охлажденным для него трем бутылкам водки, к вечной во все времена года и желанной под водку закуси: к капусте, салу, крупно порезанным луковицам. Он мог выпить побольше и выпивал, случалось, но обычно останавливался на трех бутылках – это были его, законные. Во время празднования получки на стол ставилась крошечная рюмочка для бабы Маши, эмалированная кружка для бабы Миши, и так, чокаясь мало-помалу, они и просиживали весь вечер. Баба Маша вообще не пила, только чокалась, а баба Миша первую кружку выпивал залпом, а уже потом пил по четверти кружки в свое удовольствие.
Сейчас, при Георгии, баба Миша стеснялся пить из своей эмалированной кружки и пил из граненого стакана.
– С днем рождения вас, Михаил Иванович, – поднимая свою стопку, приветствовал его Георгий, – как говорит мой приятель Али: «Дай бог здоровья – остальное купим, а?!»
– Куда уж, купило притупило, – отводя в сторону серые, глубоко запавшие глаза, проворчала баба Маша, решившая, что Георгий намекает на ее сбережения.
