ЛюдМила Митрохина - Уроки тьмы
Своей чуткой женской ладошкой Мария бесстрашно проверяет силу огня в горелках, регулируя их, иногда обжигаясь. Спички лежат в коробочке из двух ячеек. В одной – коробка спичек, в другой – сожжённые спички. Тряпичные ухватки, полотенца, фартук лежат всегда под рукой в нужном месте. Каждая баночка, кастрюлька, сковородка, тазик имеют своё единственное место, не мешая друг другу. Отходы убраны, прикрыты аккуратно и разумно, что редко бывает у зрячих хозяек. На кухне протянуты верёвочки, на которых Мария ежедневно сушит простиранное руками бельё, вешая его ловко, при этом вставая на табурет в пространстве без опор.
В доме отсутствуют ненужные для жизни человека вещи. Мила у Марии всё чаще задумывалась о рабской привязанности зрячих к излишествам и о прямой зависимости богатства с ущербностью души.
Каждый день с шести до девяти вечера, переделав тысячу дел, Мария, предвкушая удовольствие человеческого общения, с радостью садится за круглый стол к старенькому приёмнику и завороженно слушает любимые литературные и религиозные передачи по «Православному радио». Это самые счастливые часы её бытия. Мария не просто прослушивает весь информационный поток радиоволны, она с напряжением внимает каждому льющемуся из скрипучего приёмника слову с карандашом в руках, сопереживая услышанным событиям, делая на листочках бумаги памятные заметки: кому позвонить, чтобы успокоить, кому выслать на лекарства, кого пригласить к себе домой, кому устроить доброе дело. Мария в самозабвении, забывая о своём глухом тёмном одиночестве, начинает действовать разумом и душой, находя при этом ответный сердечный отклик, делающий её жизнь значительной, праведной и не пустой. Таким образом, она приобрела от прикованного к постели инвалида в дар для своей сестры Юлии инвалидную коляску. Она приобретает виртуальных друзей, посылая свои скромные средства несчастным на лекарства, жертвует солидные суммы церкви, встречается со священнослужителями, которые с благодарностью освящают её дом, поражаясь истинной вере этой стойкой женщины. Потребность в благодетельстве, как и в вере, пришла к ней с годами, с потерей зрения и после кончины мужа-фронтовика, с которым уже в позднем браке они не могли иметь детей.
Заходя к Марии, Мила забывала, что имела дело со слепым человеком, не замечала, как говорила ей такие слова, как «посмотрите», «вы это видели». Мария совершенно естественно реагировала на это, точно передавая своё внутреннее представление о ком-либо или о чём-нибудь. Они легко понимали друг друга. Мария искренне сострадала человеческому горю, слыша о трагических событиях, происходящих в мире, по радио. Её волновали землетрясения, голодные африканские дети, жертвы насилия и продажность чиновников. Однако гораздо отстранённее относилась к просьбам тех, кто был рядом. Не имея детей, она доверчиво вручила свою судьбу родным своей умершей сестры, давно отписав им своё единственное пристанище в центре города. Мария надеялась, что они дадут ей дожить в нём до её кончины, не требуя и не получая от них достойной материальной и моральной поддержки, что она принимала безропотно, сетуя на их нескончаемые семейные проблемы.
Каждый день Мария неустанно молилась обо всех, кого знала, прощая и жалея их одновременно, желая им здоровья, благополучия и покоя. Ей везло на хороших людей со стороны. Так у неё появилась подруга Валентина, глубоко верующий человек, которая бескорыстно трудилась во Владимирской церкви и часто приходила к ней, чтобы помочь по дому, попить вместе чайку, погулять по улицам, а самое главное – сводить Марию в родную петербургскую Владимирскую церковь, где венчались её отец и мать, чтобы причаститься, помолиться, вдохнуть небесный запах ладана и остаться один на один с господом Богом, светясь внутренним светом и чистотою помыслов.
Закрыв на минуту глаза, Мила пыталась представить свою жизнь в полной тьме. Ей показалось, что тело её растворилось, так как она не видела его. Прозрачная душа, незримая для зрячего глаза, возникла в темноте и стала её сутью, плотью и духом. Возникло ощущение обнажённости и беззащитности перед миром, будто находишься на исповеди перед тем, от кого не скрыть ничего сокровенного и тайного. Космическое одиночество было безмерным.
«Чем можно хоть на малую долю порадовать слепую Марию? Чего бы захотела я в своём каменном, вечно ночном жилище? – размышляла Мила. – Конечно, запаха свободы и свежести незримых красок природы. Только цветы с естественным чудодейственным ароматом могут подарить Марии короткое наслаждение, но и ностальгическую боль».
Поставив себе целью подарить аромат природы,
Мила обошла все цветочные магазины в округе и с ужасом обнаружила, что стоящие многоярусными рядами согласно ценовой субординации бесчисленные яркие, большие, красочные садово-парниковые цветы не источают ни малейшего запаха от своих увесистых застывших бутонов. Пахли корзины, прилавки, упаковки, вымытые ароматизатором полы, но только не цветы. Ей стало дурно, как в морге.
«Человек выхолостил всё нежное, трепетное, ароматное из цветов, сделав их прочными, увесистыми, долговременными, дорогими – и, увы, мёртвыми», – подумала она, но вспомнила про аромат чудесных лилий. Ей вынесли ведро жёлтых и оранжевых лилий, но они были тоже мертвы. Человек ввёл цветам убийственную инъекцию дурного вкуса во имя наживы.
– Пахнут только естественные белые лилии, – робко призналась молодая продавщица и с усиленной энергией помчалась искать пахнущую белую лилию. О радость! Она нашла долгожданную крупную ветвь белой лилии с девятью бутонами, три из которых были раскрыты и источали нежнейший аромат.
Мила гордо несла большую ветвь лилии по улице, которая заполнялась её ароматом, забивая запахи бензина
многочисленных автомобилей, и видела, как прохожие с восторгом и улыбкой смотрели на чудо природы, судорожно вдыхая источавшуюся от цветка божественную свежесть.
Счастье переполняло её душу – она мечтала скорее подарить небесный запах белой лилии своей белой, почти неземной Марии.
Юличка
Беда пришла к Юличке невзначай – дома на ровном месте она рухнула на пол, как срубленное дерево, и потеряла сознание. Придя в себя, превозмогая острую боль в бедре, как большая раненая птица, крича и царапаясь, стала подползать к входным дверям. В голове билась только одна мысль – сын вышел из дома без ключей, надо открыть двери, чтобы не ломать их. Соседи, услышав крик, вызвали милицию. Одновременно подошёл сын. Выбили двери. Вызвали «скорую». А когда врачи увозили Юличку в больницу, сын сунул им материнский паспорт и тихо сказал, что он неизлечимо болен и к матери ходить не будет. После этого он позвонил Миле и спокойно известил, что мать не жилец, в Александровской больнице, а самое главное, если выживет – ни в коем случае не привозить её домой: «Некому тут ходить за ней». Мила опешила от его слов, ей показалось, что она оглохла, как от резкого звука медной трубы, приставленной к уху, на которой он когда-то громко разминался дома перед халтурами на свадьбах и похоронах.
Номер телефона Милы отпечатался в памяти Юлички намертво. Всех проходящих мимо неё в больнице она хватала за одежды, требуя позвонить по этому номеру.
Она знала – наверняка оттуда придёт помощь. И была права. Сына не ждала, более того, боялась стать ему обузой, упорно веря в то, что она выберется из очередной беды и опять будет ему необходима.
Прошёл год. С великими мытарствами Мила перевезла лежачую Юличку в Павловский дом ветеранов войны сразу после смерти её спившегося сына, который так и не починил выбитую входную дверь. По воле случая и по Юлиному желанию, она неожиданно оказалась её доверенным лидом и девять лет выполняла то, что должны были выполнять для неё близкие – заботиться. Близкие – делали то, что должны были выполнять хорошие знакомые – общаться. При этом они не отказывались от Юлиной нарастающей благодарности в денежном выражении, в которой теплилась надежда на возвращение в собственную долгожданную отдельную двухкомнатную квартиру, выстроенную, вернее, выстраданную ею под конец жизни для себя и сына, для которой она годами гробила себя сверхурочной бухгалтерской работой, устало таская ворохи ненавистных отчётов в коммуналку, где они ранее жили в одном доме с Милой.
И вот – звонок из дома ветеранов. Умерла Юличка, она же Юлия Георгиевна Розова, девяносто семи лет. В свой последний день рождения, месяц тому назад, она ещё могла, извернувшись своим скукоженным тельцем, присесть на высокий металлический край необъятной интернатовской кровати, оперевшись на руку, чтобы свободной рукой обшаривать тумбочку в поисках завалявшегося печенья или конфетки.
В один из дней, войдя в палату, Мила увидела Юличку, деловито простукивающую ладошкой тумбочку. Её единственный к тому времени голубоватый настороженный глаз сразу повернулся в её сторону, не видя её, так как реагировал только на свет и тень. «Кто там?!» – сказала она голосом Галчонка из мультфильма «Трое из Простоквашино». «Это я, почтальон Печкин!» – трижды прокричала Мила ей в ухо, вызвав радостный вопль: «Милочка пришла!» В этот момент принесли обед, но
