Наталья Нестерова - Встать, суд идет! (сборник)
– Могу я посмотреть на решение суда? – спросил папа.
– Конечно, сейчас принесу. Написано юридическим языком, но суть понять можно. Папа, мама, давайте измерю вам давление?
Они замахали руками, отказываясь, до них стало доходить, умершая надежда проклюнулась и быстро пошла в рост. Папа искал очки, мама ему пеняла – под рукой у тебя. Папа читал вслух судебное решение, маму завораживали юридические термины, которые обещали благодать.
Игорек, сидевший на коленях у Татьяны, спросил:
– Почему бабушку и дедушку кавбасит?
– Что за слова? Что за «колбасит»? Ты где нахватался?
– Я нахватался от тети Иры. Она говорит, что ее кавбасит, когда ты мух не ловишь. Мама, я тоже не умею мух ловить.
– Поменьше слушай тетю Иру. То есть, конечно, слушай, но не повторяй.
«Врежу ей, – подумала Таня. – Разговаривает с моим сыном как с беспризорником». И невольно улыбнулась, вспомнив, какое впечатление произвел на Иру Париж.
Всю неделю командировки Ирина находилась в состоянии восторженной эйфории. Ей, по большому счету, не было дела до исторических памятников, хотя она упорно подписывала фотографии на оборотной стороне: «Я и собор Парижской Богоматери», «Мы на Монмартре». Ирину восхищал сам факт пребывания в столице Франции. Таня веселилась, говорила: «Кто бы знал, что тебе давно надо было в Париж по делу срочно? Для эмоционального всплеска». Ира напоминала советского человека тридцатилетней давности, очумевшего от заграницы. По многим чертам Ира и была человеком, задержавшимся в советской действительности, со всеми ее положительными и отрицательными характеристиками. После поездки во Францию Таня мягко намекнула Ириному мужу, что, возможно, им не следует проводить все отпуска на даче, горбатясь в саду и на грядках. Отдых в Турции, в Египте не стоит сумасшедших денег, а пользу Ире принесет огромную. В Париже Ира потратила все деньги на подарки дочерям, мужу, свекрови. Татьяна буквально за руку схватила подругу, когда та пыталась купить Игорьку машинку на радиоуправлении: «Таких машинок в Москве навалом, не расходуй валюту, купи ты себе хоть майку!»
С точки зрения политики руководителя, поездка с подчиненной была полнейшей глупостью. Завотделением поощряет старшую медсестру, которой и без того укрощения нет. Ирина, конечно, не утерпела и всей больнице растрезвонила, что Татьяна Владимировна взяла ее в Париж под видом ассистентки. Но, по-человечески рассуждая, это была малая плата за все, что сделала Ирина для Тани.
Папа снял очки. Мама дрожащими руками убрала в пластиковую папку бумаги, прижала ее к груди. Точно это были пропуска в рай, которые ни в коем случае нельзя заляпать на обеденном столике.
«Как хорошо, что они дожили до этого момента!» – подумала Таня.
– Будучи доктором, – улыбнулась она, – не могу принять решение. То ли успокоительное вам прописать, то ли коньяк?
– Шампанское! – быстро ответила мама. – С Нового года осталось, бутылку не открыли, ты же только под утро приехала домой с дежурства.
Игорек соскочил с Таниных коленей и запрыгал:
– Шампанское, шампанское! Я знаю! Оно стреляет! Дедушка, стрельни!
– Почему ты говорила про хлопоты? – спросил папа, и мама задержалась в дверях.
– Только представьте! Вам придется ездить осматривать квартиры. И к нам сюда будут приходить покупатели. Продажи, покупки недвижимости – это чума и холера, вместе взятые. Я решительно устраняюсь, у меня нет времени, желания и психических возможностей. Риелтор, правда, замечательная. Ее рекомендовал адвокат, который вел наше дело в судах. По его словам, риелтор – ехидна, каких поискать, за своих клиентов кровь выпьет у партнеров по сделке. При нашем прекраснодушии без ехидны не обойтись. Мама и папа! Вы должны, до разговора с риелтором, точно знать, в каком районе мы хотим квартиру.
Мама и папа переглянулись. У них теперь на несколько дней трепетных дискуссий. Хотя совершенно понятно – родители выберут район, в котором находилась старая любимая квартира.
Теплое шампанское, к радости Игорька, выстрелило громко, полбутылки фонтаном вылилось на стол. Быстро наведя порядок, наполнив фужеры, они слушали тост дедушки, говорящего про справедливость, которая всегда торжествует. Родители обычно чутко улавливали настроение Тани, поэтому ей приходилось контролировать лицо, прятаться за маской разумного равнодушия. Но сейчас, на волне негаданной и сокрушительной радости, мама и папа даже не заметили Таниного смятения – легкой гримасы растерянности. Она не могла ответить себе, сделать нравственный выбор: справедливость по протекции – это благо или худшая из справедливостей? С неверным судом по блату все ясно. Но и суд верный с тем же подспорьем, оказывается, бывает. Где истина?
Журавлеву Таня больше не видела, не общалась с ней ни лично, ни по телефону. Послеоперационное лечение больная Журавлева проходила в другой, суперсовременной клинике. Таня так и не узнала, когда Журавлева поняла, к какому хирургу по блату устраивалась. До поступления в больницу? После операции?
Химиотерапия Веры, которую Таня пристроила в клинику Бочкарева, протекала тяжело. Это был бой, но Таня в нем не участвовала. Оля, не переносившая, «когда в нее вставляют», благополучно набирала вес на фоне облучения.
Таня не думала о Вере, Оле или Журавлевой. К Тане в отделение каждый день поступали больные, которых нужно оперировать. Чтобы выжили.
Макароны по-африкански
Гога и Сеня прогуливались в сосновом бору. Двадцать гектаров уникального леса были огорожены высоким забором – частная собственность Гоги. Тропинка вилась среди могучих стройных деревьев, выходила на солнечные полянки, огибала альпийские горки, растения на которых органично вписывались в пейзаж и не производили впечатления посаженных заботливой рукой цветовода. Ограды не видать, чтобы до нее дойти, требовалось долго пилить, сойдя с тропинок. Подобные желания у редких гостей Гоги никогда не возникали. В центре личного заповедника находилось не помпезное поместье, а охотничий домик из крупных бревен. Впрочем, в домике имелись все блага цивилизации, стилизованные под глубокую старину. Кабину с инфракрасным излучением замаскировали под деревенский сортир из необструганных досок; ультрасовременные плита, духовка, микроволновка прятались в большом очаге из грубого природного камня; в ванной стояло корыто из пищевой меди, краны-вентили, с виду позеленевшие от времени, были сделаны из высококлассной бронзы. И так далее. Каждый квадратный метр охотничьей заимки был нашпигован техникой последнего поколения, выполнен из материалов заоблачной стоимости, но выглядел домик как жилье отшельника.
Гога, Георгий Петрович Самодуров, и Сеня, Семен Владимирович Кашин, дружили с институтских времен. Они были успешны, им исполнилось по шестьдесят восемь лет. Сеня сделал политическую карьеру и часто мелькал на экране телевизора. Гога в бизнесе достиг потолка, пробил потолок и витал в облаках финансового небожительства.
– Хорошо! – вдыхая полной грудью сосновый дух, сказал Сеня.
– Неплохо, – с кислой миной согласился Гога.
– А живность здесь есть?
– Конечно. Олени, косули, зайцы и прочие глухари.
Будто в подтверждение его слов, на тропинку выскочил маленький длинноногий лосенок, увидел людей, на секунду замер и бросился наутек.
«Полсотни человек нужно, чтобы обслуживать эти угодья, – подумал Сеня. – Егеря при зверях, вроде бы диких, садовники для леса, якобы девственного. Плюс охрана и содержание дома».
Сеня не видел ни одного человека, с тех пор как приехали час назад, вышли из машины.
– Где обслуга живет? – спросил он.
– В соседней деревне, там у них общежитие.
Приятели остановились и, задрав головы, наблюдали за пушистохвостыми белками, которые носились по веткам. Одна белка держала во рту то ли орех, то ли желудь. Другие белки гонялись за ней и хотели отнять добычу.
– Все как у людей, – проговорил Гога.
– Или у людей как у зверья, – поправил Сеня. – Местное население, деревенские, не досаждают? Классовая ненависть не играет?
– Попробовали бы! – хмыкнул Гога. – Я к ним дорогу провел, ферму построил и колбасный цех открыл. Раньше пили по-черному, теперь деньги зашибают. Пятки лизать мне должны.
– Лижут?
– Возможности не имеют. Я и сюда-то не часто выбираюсь, а чтоб по деревне ходить!
– Колбасу их потребляешь?
– Не враг своему здоровью. У нас с тобой на ужин молочный козленок, приготовим на вертеле. Сами жарим! – подчеркнул Гога. – Я тут посторонних не терплю. Козленок уже замаринован, дожидается почетной участи порадовать наши желудки. А помнишь макароны по-африкански?
В ответ Сеня благодушно хохотнул: одно из самых памятных приключений их юности.
* * *Они жили в общежитии, второй курс, следовательно, и двадцати лет не исполнилось. Как-то пригласили девушек. Не простых девушек, а студенток филфака – красивых, возвышенных, не от мира сего, то есть не от мира их курса, на который поступили дурнушки-косорылки. Наверняка поступали с целью замужества. Так несимпатяшки в армию идут служить телефонистками в надежде женихами-офицерами обзавестись. И ведь пользовались дурнушки популярностью! Еще какой! Когда на двадцать ребят одна девушка, никто не смотрит на кривые ноги или нос картошкой.
