Маша Трауб - Вторая жизнь
Да, сегодня понедельник, четыре часа. Дашка должна быть в школе. Чтобы успокоиться, Лиза стала дышать. И тут же увидела, как перед ней по дорожке на велосипеде проехал Рома, а за ним его эта самая новая Лена. Они ехали друг за другом, смеялись, успевали переговариваться. Даша усердно крутила педали новенького модного велосипеда и улыбалась как дурочка. Так же улыбалась и Лена. Лиза успела подумать, что Лена очень молодая. Господи, какая же она молодая! Рома их обогнал и закричал, чтобы догоняли. Предлагал доехать до кафе – посидеть и выпить кофе.
Лена с Дашей хохотали – две подружки, да и только!
Лизу они не заметили. Она сидела на лавочке до тех пор, пока не замерзла. Ее трясло, даже зубы стучали. На ватных ногах она добралась до дома.
– Как дела? – спросила Лиза у Дашки, привычно сидевшей в наушниках, уставившись в компьютер.
– Нормально, – ответила та спокойно.
– Где была сегодня?
– На факультативе. Мам, прости, у меня завтра тест по литературе. Надо готовиться.
– Есть хочешь?
– Нет, я поела. В школе.
Лиза ушла в свою комнату. Вот тогда она поняла, что бывает боль еще сильнее прежней. Когда внутренности изнутри выворачивает. Когда больно так, что не можешь даже стонать, а только мычать и выть. Лиза вышла на кухню и налила себе вина в чайную кружку. Высокие пузатые бокалы она перебила еще до переезда. Сейчас ей было абсолютно все равно, из чего пить и есть. Да хоть со сковородки горячую жареную картошку цеплять. Лизе немедленно захотелось есть. Именно картошку. Она быстро накромсала на сковороду пару картофелин, добавила чеснока и, подумав, вбила яйцо. Потом стоя ела, хватая вилкой, запивая вином из чашки. На запах из комнаты выползла Дашка.
– Мам, ты чего? – удивленно спросила дочь.
– А ты чего? – Лиза продолжала есть.
– В смысле? – не поняла Дашка.
– Ты мне ничего не хочешь сказать?
– Нет. А можно мне тоже картошки?
– Нельзя. Ты же в школе ела. Сама сказала.
Дашка молчала.
– И давно ты мне врешь? – спросила Лиза.
– Я не вру… – Дашка покраснела.
– Что ж ты сюда новый велосипед не принесла? Отсюда же удобнее ездить.
– Мам… я не хотела, чтобы ты… чтобы тебе снова плохо было… – промямлила Дашка.
– Ты наглая, бессовестная девица. Видеть тебя не могу. Ты скатилась до вранья.
Дашка в слезах убежала в свою комнату.
Лиза выпила еще кружку вина, доела картошку и только после этого позвонила Роме. Тот ответил не сразу и, судя по голосу, был в отличном настроении.
– Я тебя прошу в первый и последний раз – чтобы эта дрянь малолетняя не приближалась к моей дочери! – спокойно отчеканила Лиза.
Она собиралась еще что-то сказать, но из комнаты пулей вылетела Дашка.
– Я ухожу! К папе! – проорала она.
– Ты уверена, что тебя там ждут? – Лиза отключила телефон и побежала в туалет – ее вырвало только что съеденной картошкой.
Даша вернулась через два дня.
– Что, надоела отцу? – ехидно спросила Лиза. – В его новой счастливой жизни тебе не нашлось места?
Даша не ответила. Ушла в свою комнату и уткнулась в компьютер.
Лиза поймала себя на мысли, что без дочери ей даже было хорошо, спокойно, как в то время, когда Дашка была маленькой и Лиза переложила ответственность за нее на свекровь. Сейчас у нее даже не дрогнуло сердце. Эта прыщавая грузная девица в очках не имела с ней ничего общего. Как и говорила Валентина Даниловна, их порода оказалась сильнее. Лиза подумала, что у нее совсем не осталось никаких материнских чувств, никакой любви, только раздражение. Впрочем, и с собственной матерью у нее тоже никогда не было близких отношений, внутренней связи. Правильно свекровь считала ее ущербной, больной, ненормальной. Да, она такая, раз никого не любит и, наверное, никогда не любила.
После того случая в парке Лиза перестала выходить из дома. Для нее остановилось время, стерлись все ощущения. Ненависть трансформировалась в глубокую апатию. Не хотелось двигаться, ее часто тошнило, от света резало глаза. Ни читать, ни смотреть телевизор она не могла. Телефон отключила. В компьютере закончилась зарядка, нужно было встать, подключить его к розетке, но и это движение казалось Лизе сложным, ненужным.
Нет, было еще одно чувство, которое не позволяло избавиться от боли, подпитывало ее, – обида. Дикая, съедающая все обида. Женская, самая сильная. На Рому, который ее унизил так глубоко, что хотелось выть. Лиза, которая всегда легко говорила о своем возрасте, не боялась стареть, перестала смотреть на себя в зеркало. Если бы она ушла от Ромы хотя бы пять-шесть лет назад, то была бы еще хоть кому-то нужна. А сейчас? Никому. Никому не нужны нервные одинокие женщины, которые не будут заглядывать в рот, смотреть восторженными глазами и крутить педали ради того, чтобы попить кофе. А потом выставлять на всеобщее обозрение фотографии с подписями: «Чудесный день с любимым». Лиза отдавала себе отчет, что она не способна даже на флирт. Ей было сорок четыре года. Ни заводить новые отношения, ни строить новую семейную жизнь, ни рожать детей она больше не могла. И не верила в то, что можно встретить свою судьбу в пятьдесят, шестьдесят, семьдесят. Нельзя. Можно встретить сожителя, который не очень сильно раздражает. Можно встретить молодого любовника, который очень быстро начнет раздражать. Но не любовь, не судьбу. Ее судьбой стал Рома.
Однажды Даша зашла к ней в комнату и присела на кровать.
– Мам, ты спишь?
Лиза задремала и подскочила, как подскакивают люди, выдернутые из глубокого сна. Она посмотрела на дочь, не понимая, сколько сейчас времени, где она находится и почему Даша сидит рядом и гладит ее по руке. Во сне у Лизы еще не было дочери, не было и Ромы.
– Что? – беспамятно уронила Лиза.
– Ничего. Я просто… – промямлила Даша и ушла к себе.
Лиза попыталась снова уснуть – вернуться в то время, когда еще ничего не было. Еще ничего не случилось. Но уснуть не получилось. Она встала, пошла в ванную – стиральная машина была забита. Расческа с волосами валялась на раковине. Пол был грязный. Все было грязным. И себя Лиза чувствовала такой грязной, что не отмоешься. Не отскребешься от злости, от одиночества, от обиды. Не смоешь шампунем с головы мысли, что муж предпочел ей молодую дурочку и счастлив.
– Скажи мне, только не ври, – Лиза вошла к дочери, – ты с отцом часто видишься?
– Ну да, – кивнула Дашка.
– А с его Леной?
Дашка молчала.
– Скажи мне! Я имею право знать!
– Да, иногда.
Думала ли Лиза, что Рома вернется? Думала, конечно, надеялась. Все время. Лежала на кровати, уставившись в потолок, и все время спрашивала себя: а нужно ли было вот так себя вести? Отдавать все без боя? Может быть, стоило взять пример со свекрови? Устроить скандал, лечь поперек коридора, запугать, что испортит репутацию, всем расскажет, какой Рома подлец. Насладиться местью, в конце концов. Или заставить его разводиться через суд – Дашка ведь еще несовершеннолетняя. Пусть бы побегал по судам, по адвокатам, собирал справки для алиментов. Может быть, Рома плюнул бы и не стал разводиться? И они жили бы так, как раньше. Не так уж и плохо жили. Как все. Лиза бы нашла себе очередные курсы, например бальных танцев. Даше не пришлось бы выбирать между отцом и матерью. Разве ради дочери не стоило сохранить семью?
Лиза смотрела в потолок и не понимала, как она – сильная, смелая, независимая – ничего, ничего не может сделать? Как она довела себя до такого состояния? Разве не она была уверена, что после развода вздохнет свободно, начнет жить так, как захочет? Разве ее могла подкосить какая-то Лена? Разве жизнь бывшего мужа должна ее волновать? Надо немедленно встать, привести себя в порядок и выйти на улицу. Завести собаку – гулять дважды в день, восстановиться. Найти работу. Надо сделать так, чтобы у нее все было хорошо. Просто отлично. Лучше всех. Лиза повторяла себе эти слова и снова погружалась в дремоту. Открывая глаза, она видела перед собой Полину – та что-то терла, подметала. Видимо, Дашка позвонила единственной подруге матери и попросила о помощи. Лиза закрывала глаза, делая вид, что спит. Один раз она увидела Дашу – та сидела рядом на кровати и читала книжку. Лизе казалось, что она видела даже Рому, который ходил по комнате, раздвигал занавески, о чем-то говорил с Дашкой. Нет, Лиза не была совсем в беспамятстве – она дожидалась, когда в квартире станет тихо, вставала, осторожно, на цыпочках шла в туалет, потом на кухню – пила воду, хватала кусок хлеба, колбасы, быстро ела и шла назад в кровать. Она обещала себе встать завтра же, почистить зубы, хотя бы почистить зубы, начать с малого, принять душ, перестелить постель. Ведь она всегда следила за чистотой постельного белья. А сейчас лежит на грязной наволочке. И пожарить яичницу, обязательно. До одури хотелось яичницы. С мыслью о яичнице она засыпала. И следующий день был похож на предыдущий. Сколько она так лежала – Лиза давно перестала считать. Неделя, месяц?
