Екатерина Марголис - Следы на воде
<…> В начале XX века новоевропейский интеллигент, оказавшийся подобно Горацию и его современникам в пропасти индивидуализма, именно там встретил Иисуса, – так пришли в Церковь H. Бердяев, отец П. Флоренский, архиепископ Иоанн (Шаховской) и их современники. В их эпоху уже не Гораций, а другой поэт, Иннокентий Анненский, певец тоски и отчаяния, думаю, что не менее тонко, чем его римский предшественник, рассказал о тех муках, которые в безднах индивидуализма переживали его современники.
Сегодня история почти повторяется еще раз, мы вновь, как путники на дороге в Эммаус, встречам Иисуса, и среди нас тоже есть поэт, подобный Горацию или И. Анненскому, прошедший именно по их дороге, такой же, как они, языческий Предтеча Иисусов – Иосиф Бродский. Hе случайно он так любил Горация и во многом принадлежал к школе Анненского.
Христос лучше любого социума объединяет людей воедино, но на совсем другой основе: не вокруг принципа или идеи, а вокруг Себя. Hо чтобы встреча наша с Hим по-настоящему состоялась, необходимо помнить, что Свою пасхальную победу над смертью и над всеми живущими в нас страхами Он разделяет лишь с теми, кто осознал, что такое смерть, с теми, кто пережил ужас одиночества и побывал в бездне индивидуализма. Тот же, кто живет в мире, похожем на Афины времен храброго Телла, в мире, где мое «я» растворено в коллективном «мы», увы, просто не заметит приближающегося к нему Иисуса и примет Его за случайного путника на дороге. Религия, которую он будет исповедовать, быть может, и покажется кому-то чисто внешне похожей на православие, но на самом деле это будет язычество в христианской оболочке, обычная племенная религия, возможно, добрых. Hо еще не повстречавших Христа людей.
(Из книги «Размышления с Евангелием в руках»)А наутро снова сад. Снова голубые горы. Прозрачное небо и зеленоватое море. Под лимонным деревом накрыт завтрак, а в венецианском аэропорту отрывается от земли московский самолет.
На душе мелко и плохо. Как теперь думать и называть?
Второе лицо или третье?
И дальше по грамматическому кругу.
Был или есть? Прошедшее время или настоящее?
Какой залог? Это мы и с нами ли это? Мы можем действовать, быть сопричастными или просто терпеть?
Пропищал телефон – очередная эсэмэска.
Читаю и не верю. «INFO volo E81924 BRIDME è stato CANCELLATO. Nuovo volo E81195 BRIVCE 0835 0950 + E8922 VCEDME 1045 1635 il 25 GIUGNO. Prenotazione 89C2D6. Distinti Saluti. ALPIEAGLES» («Компания Alpieagles cooбщает вам, что ваш сегодняшний рейс был отменен и перенесен на завтра»).
Думать и удивляться некогда. Просто ехать. Немедленно. Прямо с моря, в пропитанной солью и солнцем белой одежде. Дети, мама и друзья машут вслед.
За спиной крылья. Кажется уже, что впереди не прощание – встреча. И невозможно поверить, что не ждет в Москве это знакомое внятное похлопывание по плечу и не разбудит к новой жизни стремительный шепот: «Будем вырастать из наших слабостей!»
Сколько же потребовалось времени, чтобы понять, что не советы, которые мы порой так настырно тянули из него, а в этом похлопывании и есть самое главное. Казалось бы – похлопали по плечу, а вырастают настоящие крылья…
Прощание в московском храме Космы и Дамиана на следующий день. План маршрута тот же: автобус до Салерно – электричка Салерно–Неаполь, ночной поезд Неаполь–Венеция, встреча в 5 утра с Ромой, который должен принести мне из дома русский паспорт, – и сразу, не заходя домой, автобус в аэропорт и самолет Венеция–Москва.
А дальше – как в сказке – когда на каждом шагу вырастают непреодолимые препятствия, которые волшебным же образом разрешаются.
Сначала опоздал автобус. Липкий, переполненный, он еле полз вдоль моря. На каждой остановке осада сменяется штурмом. Разгоряченные неаполитанцы изрыгают проклятия, бравые сенегальцы обрушивают нам на голову челночные сумки, рядом украинский хлопец, который все пытается заплетающимся языком признаться в любви и пригласить куда-то, куда он сам не знает. Автобус еле движется. Время до электрички растекается липкой лужицей. Шансов успеть почти нет.
Совсем нет. Просто нет.
Но вместо паники – странное спокойствие.
Автобус останавливается у здания вокзала, когда электричка уже ушла. Но табло говорит другое: электричка на Неаполь задерживается на двадцать минут. Пока покупали билеты, табло сообщает уже следующую новость: электричка задерживается уже на пятьдесят минут.
Это значит, что мы не успеваем на пересадку. Поезд на Венецию уйдет раньше, чем электричка достигнет Неаполя.
Но спустя пять минут лихой шофер уже мчит нас по дороге Салерно–Неаполь. Осталось сорок минут и шестьдесят километров. Можно успеть. Мы должны успеть.
Успели.
На вокзале в кассу выстроилась бесконечная очередь всех мастей и сословий. Завтра утром всем выходить из поезда прямо на работу – в Риме, Болонье, Ферраре, Падуе… Кидаюсь почти что в ноги: «Пожалуйста, пропустите». Люди молча расступаются – для южной Италии просто чудо, но думать и удивляться некогда. Кассир попадается разговорчивый, и, проежде чем продать билет до Венеции, норовит непременно выяснить и обсудить все особенности венецианского диалекта. Наконец, в ужасе взглянув на часы, кричит: «Беги быстрее, я тебя заболтал!»
Вскакиваю в отходящий поезд.
Тихо стучат колеса. И под их мерный стук разом наваливается все житейское – усталость, голод, жажда, жара…
«Пока мы здоровы, мы думаем о себе как о существах духовных. Конечно, у нас есть тело, которое позволяет нам передвигаться из одного места в другое, действовать, наслаждаться жизнью; мы обладаем пятью чувствами, у нас есть сознание, чувствительность – и все это мы рассматриваем в терминах нашего духовного бытия. Мы принимаем свое тело как нечто само собой разумеющееся, в каком-то смысле мы им пользуемся как только можем, но никогда не думаем о нем (или очень редко) как о партнере, равноправном с душой. И однако, когда это тело слабеет, когда болезнь, боль поражает наше тело, тогда мы внезапно обнаруживаем, что мое тело – это я сам. Я – не мое смятенное сознание, не мои чувства в тревоге, я – то тело, которому теперь грозит гибель, которое полно боли» (митрополит Антоний).
Мы не знаем, как душа разлучается с телом. Мы пока не имеем права этого знать. И в тайну этой боли мы проникнуть не можем. Знаем твердо только одно: смертельная болезнь – смертельный враг. И все бьемся и бьемся о стекло, отделяющее нас от наших любимых…
Девушка напротив разворачивает какой-то сверток. Протягивает мне.
– Мама наделала столько бутербродов, мне одной не съесть, – говорит она, словно оправдываясь.
За окном бегут холмы. Под мерный стук колес мы мирно жуем бутерброды неаполитанской мамы.
Светает. В окнах замелькали знакомые ряды свай. Поезд привычно подходит, словно причаливает, к вокзалу Санта-Лючия. Милый Рома, поднявшийся ради этого ни свет ни заря, встречает с паспортом. Отдельные туристы фотографируются на фоне Большого канала. Мост Скальци. Пьяццале Рома. Автобус. Вот и больничное здание аэропорта. Оказывается, рейс задержан на два часа. Ничего, посижу. Отдышаться, подумать, попытаться осознать. В очереди на регистрацию провинциальная русская мама со взрослой дочерью и долговязым детиной-сыном, которого она называет не иначе как «mio piсcolo». Ростом под два метра, он в самом деле еще ребенок. Папа-итальянец остался дома. Живут в горной деревушке во Фриули, почти никуда оттуда не выезжая. Вся троица волнуется и трепещет по всем поводам – от багажа до паспортного контроля. И, самое главное, они боятся летать на самолетах. А четырнадцатилетний «малыш» больше всех. У них перевес багажа, с них пытаются содрать деньги, они просят меня записать один из их чемоданов на себя. Доверчиво следуя за мной, они проходят секьюрити, паспортный контроль, вот мы в терминале. Скоро наш рейс…
Компания Alpi Eagles собрала весьма разношерстную публику. Тут и итальянские бизнесмены, и туристы, и смешанные семьи с детьми, и какая-то группа русских паломников из Бари под предводительством очень бодрой старухи на коляске и тихого молодого человека с бородой, в котором легко распознается православный священник. На табло напротив соседнего рейса загорается: задержка. Причина задержки типично итальянская: опоздание экипажа. Впрочем, через двадцать минут точно такая же надпись появляется и напротив нашего рейса и уже почему-то не кажется такой забавной… Что ж, подождем. Проходит час, другой, цифры перескакивают, рейс все откладывается, а никого из представителей авиакомпании по-прежнему нет. Народ начинает волноваться. Звонить по мобильным телефонам. Многие, как оказывается, не знали про отмену вечернего рейса и дожидаются вторые сутки. Табло снова мигает – рейс отложен еще на двадцать минут, итого: три часа… По рядам пробегает ропот. Мама Лена с «малышами» каждый раз доверчиво поворачивается ко мне и спрашивает: «Ну скоро?»
По европейской конвенции при задержке рейса более чем на два часа нас обязаны были накормить за счет компании. Но терминал по-прежнему пуст. Народ негодует. Назад большинство из пассажиров выйти не могут: у многих визы кончились еще вчера. В нашем отдаленном закутке толпятся пассажиры только еще одного рейса – на Тирану. Вдали слышны шаги. Неужели представители компании решили все-таки не обойти нас своим попечением? Но вместо этого в зале неожиданно появляется наряд карабинеров, а за ними семенит робкая девушка – она и есть работник авиакомпании. Цель их визита – не накормить страждущих, а сообщить пассажирам тиранского рейса, что с шести часов утра до полудня они ждали напрасно. Их рейс отменен. Компания Alpi Eagles приносит свои извинения. Однако горячие албанцы почему-то совершенно не намерены с этим мириться. Начинается потасовка. Карабинеры привычно окружают народ и буквально под конвоем выводят пассажиров из терминала… Мы остаемся одни. Нет уж, мы подождем. Только бы снова не отменили рейс.
