Ильдар Абузяров - Финское солнце
В «час пик» сесть в трамвай не так уж просто. А уж если он застрянет в пробке, он сожрет добрую половину твоего времени, как то чудовище-проглот. И аватаром этого чудовища была, конечно, кондуктор Пелле.
Да и пассажиры не лучше. Некоторые из них, как, например, Вессо Хаппонен, едва зайдя в трамвай, сразу ищут какого-нибудь живчика, чтобы подпитаться его энергией, высосать из соседа последние соки… Вот он осматривает салон трамвая и выбирает для себя очередную жертву. На сей раз это забившийся в угол трамвая худенький бледный юноша Субти, который всю неделю копил силы и энергию для своего научного руководителя и дамы сердца Гранде. И вот теперь Субти едет к Гранде, чтобы удивить ее своей крутой начитанностью и недетской мачистостью. Но по пути его перехватывает матерый вампир Вессо Хаппонен.
– Чего проход перегородил? Мешаешь тут циркуляции воздуха! – почувствовав неладное, кричит буржую Пелле, в то время как Хилья и Вилья так и зовут глазками: иди, мол, сюда, Хаппонен, иди поближе к нам. Потому что Хилья и Вилья поопытнее и поголоднее самого Вессо.
– А ты чего ко мне прижимаешься?! – кричит Пелле на Субти, в то время как тот инстинктивно ищет в ее бюсте защиты. – Долго мне ждать, когда ты проезд оплатишь?!
– Ты такая… большая, что к тебе весь трамвай прижимается! – набравшись храбрости, отвечает Субти. Он уже давно присматривается к пышнотелой Пелле и давно задумывается, стоит ли ездить через весь город к Гранде, если аппетитная Пелле сама приезжает к нему с каждым новым адовым кругом.
– Ах ты, хамло неполовозрелое! – Пелле взрывается, как в припадке. – Сейчас я тебе пипиську-то оторву! Закрой свой поганый рот, извращенец!
4В то самое время, когда Пелле на остановке «Городская поликлиника» велит Субти закрыть рот, дантист Цикариес, наоборот, просит старуху Лахью открыть рот пошире.
– Ну-ну… шире… еще шире, – умоляет он, но челюстные мышцы у Лахьи в раздрае, и рот порой захлопывается сам собой.
– Чего ты так трясешь челюстью? Чего плачешь, как маленькая, а? Как я тебе слепки для протеза сделаю?
– Так страшно же, – всхлипывает Лахья. Верно говорят: старики – те же дети.
– Вот не сможешь жевать и помрешь с голоду, – стращает Цикариес. – Зубы для человека – залог здоровья. А у тебя всего один остался, да и тот не зуб мудрости.
– Вы его, пожалуйста, не трогайте, – шамкает старуха, утирая слезы. – Я где-то читала, что человек – как зверь: умирает, когда лишается последнего зуба.
– Как же мне его не трогать? – вздыхает Цикариес. – Он совсем прогнил и шатается.
Крупные слезы вновь побежали по старушечьим щекам. Обычно она со всеми немощами ходила к знахарке Раухе, но если уж выпали зубы, поневоле пойдешь к протезисту. А там тьма народу, в основном вдовые старухи. Мужей они грызли-грызли, пилили-пилили, да и сожрали. Остались без мужиков и без зубов. Сидят и шамкают.
– Вот как вставят челюсть, куплю себе колбаски, – объявляет Тююнни.
– А до этого ты на что копила? – спрашивает Тююкки.
– На челюсти. Несколько месяцев пенсию откладывала, вот и не ела почти ничего, – отвечает Тююнни…
5В очередях бабушкам как-то легче, даже если это очередь на кладбище или к гробовщику. Потому что в очереди чувствуется ход времени, а еще кажется, будто тебе что-то нужно позарез, что ты еще ждешь чего-то или боишься что-то потерять. В очереди пробуждается чувство сопричастности и воскресает позабытое уже ощущение, что тобою еще движет некая цель-фантазия-мечта. Пусть даже призрачная цель и призрачная мечта. А значит, есть у человека надежда, что он еще жив, еще дышит.
К тому же, в очереди, как в блаженной памяти трамвае номер два, ощущается некая полнота бытия. В пустой квартире с пустым холодильником такой полноты нет. А вот в очереди и в трамвае, где нестерпимо хочется разгрести кучу всяких дел, обретаешь сознание важности своего дела и чувство своей нужности. А у бабушек есть случай пожаловаться друг другу, поделиться печалями и радостями, просто посплетничать.
– Я прошу бесплатное лекарство мне выписать, – жалуется старушка Тююкки, – потому что у меня головные боли и мигрени…
– У меня тоже, – кивает Тююнни.
– Он выписывает мне рецепт, и я иду в аптеку к Кастро. А он мне выдает бесплатный пурген.
– Вот те раз! – изумляется Тююнни.
– Я возвращаюсь и говорю Эску Лаппи: «Вы ошиблись. Я просила у вас бесплатное лекарство от моей болезни, а вы выписали мне бесплатное слабительное». А он говорит, чтобы шла с миром; он, мол, лучше знает, от чего меня лечить. Издеваются, как хотят.
– Да-да-да, – поддакивает Тююнни. – Они только смерти нашей ждут. Вот поэтому я вчера, как пенсию получила, так сразу на похороны часть перевела.
– Да, я тоже регулярно откладываю. Этим врачам доверять нельзя.
«Вот это да! – восхитился я силой воли наших старух, оказавшись однажды в такой вот очереди. – Чтобы я вот так откладывал на приятную и полезную вещь, как старухи на похороны!»
6Пока я восхищаюсь нашими сгорбленными и скрюченными, но несгибаемыми старушками, в городскую поликлинику заходит гламурный юноша Топпи и прямиком движется к поэтессе Папайе, которой заморозили пол-лица, потому что от частых и страстных поцелуев с Гуафой Йоханновичем у нее разнесло губы и полщеки флюсом. Надо думать, языкастый Гуафа Йоханнович занес в половую ротость Папайи какую-то инфекцию. И вот теперь ей приходится сидеть в очереди к Цикариесу, а в руках – еще и талон к гинекологу. К тому же у Папайи от ротополовой инфекции болит горло. Но чего не сделаешь ради литературной карьеры и публикаций?!
– Привет, – говорит юноша поэтеске, которая всех убеждает, что она теперь не просто «богиня поэзии» и «королева литературы», но и Лана дель Рей от критики. – Ты давно ходишь в эту поликлинику?
– А сто такое? – Папайя еле ворочает языком.
– Да я смотрю, здесь сущий бардак творится… Нестерильно всё, санитарные нормы не соблюдаются. Неизвестно кто работает, а недавно вообще главврач сменился.
– А тебе-то сто за тело? – шамкает Папайя. – Тепе с главврашом селоваться сто ли?
– Да так… – Топпи хмурит брови, чтобы скрыть светящийся во взгляде страх. – Я читал, что СПИД и гепатит «це» в девяноста процентах случаев передается через зубы и только в десяти – через шприцы.
– Та ну?! – пугается Папайя. Она теперь страсть как боится инфекций, равно как и мужчин, лезущих к ней в голову.
– Я тебе говорю! – Топпи как никто умеет поднять человеку настроение. – Стопудовая инфа, верняк.
– Штопутовая? – еще больше пугается Папайя, и ее вздутая щека начинает нервно подрагивать, будто Гуафа Йоханнович снова пытается проникнуть ей за щеку своим упругим языком.
7В то время как Топпи изо всех сил поднимает настроение Папайе, Пиркка приводит своего малыша в детский сад «Рябинка». Она, как и всегда, спешит на работу, а потому опаздывает. Для Пиркки в такое время самое страшное – столкнуться с воспитателями сына. Поэтому Пиркка просит своего Иллки, чтобы быстренько переоделся сам.
Она доводит сынишку до раздевалки, торопливо чмокает в щечку и уже собирается бежать дальше. Но едва она отрывается от сынишки, как в раздевалку выходят воспитатель группы Энники, а за ней и нянечка группы Бенники.
– Дорогая мама Иллки, – останавливает Пиркку Энники, – нам надо кое о чем поговорить!
– Об очень важном! – вторит ей Бенники.
– О чем же? – насторожилась Пиркка.
– Ваш мальчик очень плохо себя ведет! – надувается Энники.
– Он постоянно шумит! – говорит Бенники.
– Он сам не спит в тихий час и другим не дает!
– Он постоянно говорит и никогда не затыкается!
– У него пронзительный голос, который отовсюду слышно!
– А когда мы садимся заниматься, он всё время возбужден!
– Его просто невозможно удержать на месте!
– Он носится, вертится, жестикулирует!
– Короче, он непоседа!
– Гиперактивный ребенок!
– Он будто живет в отдельном, вымышленном мире и не замечает никого вокруг!
– Он не знает, как себя вести в социуме, пусть даже это социум детский!
– При этом он сопровождает игры, которые происходят у него в голове, громкими возгласами: «Джь, джь!»
– «Дзь, дзь!» – уточняет Бенники.
– Эти крики пугают других детей!
– И ладно бы только пугал. Но недавно он начал обижать других ребятишек из группы. Мальчика Тайми он толкнул так, что тот упал на косяк. А потом прищемил ему палец дверью.
– А маленькую Кайсу, дочку Малле, он умудрился заплевать через несколько кроватей!
– Мы как воспитатели очень устали от него и вынуждены были написать заключение, что ваш ребенок не адаптирован к детскому садику.
– И если вы не примете срочных мер, нам придется потребовать, чтобы вашего ребенка исключили из группы.
8От всего этого Пиркке становится так больно за своего ребенка, что она готова порвать Энники и Бенники на мелкие сочные вареники. Но Пиркка собирает нервы в пучок и так сжимает кулаки, что слезы на глазах выступают.
