Елена Яворская - Жестяной самолетик (сборник)
– Пару станций проедем на электричке, а оттуда – пешочком.
– И далеко идти? – Клара скривила губы. У тех леваков, которые в этот момент оказались в поле Лискиного зрения, выражения лиц были точно такие же: скопище настороженно-испуганно-брезгливых смайликов.
Лиска, подавив желание послать мадам и ее смайликов по максимально длинному из известных ей маршрутов, строго изрекла:
– Пять километров.
– Далеко, – насупилась Мутная. Смайлики дружно скопировали.
– Зато никаких пробок, – подколола Лиска.
– Да чего далеко-то? – весело спросила робеспьеристка Чилибухина. – Эх, нет в вас, ребяты, здорового авантюризма!
«Точно!» – подумала Лиска. Потому как свой собственный авантюризм она здоровым назвать не могла, он куда ближе к экстремизму… бедные белые штаны!
Дальнейшее ничем не напоминало провокацию. Потому что провокацией и являлось, всецело и полностью. А всего-то и надо было присвоить худосочному рюкзачку наименование неподъемного и невинным тоном попросить Борюсика затащить поклажу в вагон, а потом приватно так – чтоб все слышали – предложить: «Борь, а поехали с нами? Ты же видишь, у нас нескучно будет». И все. Далее Борюсик оказался во власти толпы:
– Правда, чего в городе-то? Пыльно и тоскливо!
– Нечего от коллектива откалываться!
– Провожающих просим выйти из вагона. А кто не успел, тот, считай, допровожался!
– А чего! Белые штаны в походе – самое то! Ориентир!
– Ага! Мы его впереди пустим, пусть дорогу освещает! Заодно и тузики местные не атакуют – сразу видно, что мы и так сдаемся.
«Правильно я подумала, что его штаны не только у меня вызывают охоту поглумиться», – мысленно погладила себя по голове Лиска.
С перрона с драматичным недоумением глядел Санчо Панса, обреченный вечно терять своего Дон Кихота.
Забавно, но пятнадцати минут, проведенных в пути, хватило, чтобы Борюсик окончательно и основательно смирился со своей участью. Нет, сперва он поборолся: первые пять минут возмущался самоуправством и заявлял, что шагу не сделает со станции, дождется обратной электрички и вернется в город, а с Лиской больше ни в жисть не свяжется. Последующие пять минут ворчал – так, дескать, и быть, проводит их до лагеря, посмотрит, как они устроились, – и домой вечерней лошадью. В последние же пять минут пялился в окно, прикидываясь заинтересованным туристом. И Лиска сообразила: никуда он не уедет. Ни днем, ни вечером, ни завтра, ни послезавтра… Бедные, бедные белые штаны!
10
Всю дорогу Ваня-Вася любезничал с Алинкой, левые толкиенисты, которых Лиска для простоты начала именовать эльфами, любовались июльским разнотравьем, троцкисты пытались вовлечь в дискуссию быстро мрачнеющего и уже потирающего кулаки Нестора, Эльвира, вцепившись в Борькин рукав, рубила сплеча про гнилую буржуазную мораль сексистов – и, кажется, оглушенный аргументами Семин уже готов был признаться во всех видах дискриминации всех живых существ во Вселенной. А Клара и ее ребятишки непрерывно ныли, тоскливый стон стоял над поросшими сорными травами полями Нечерноземья, вдоль которых унылой, разомлевшей от жары змейкой ползла цепочка авангардистов. Настя, не иначе как поддавшись доминирующему настроению, тоже принялась жаловаться, что Стас будет недоволен Лискиным самоуправством. Обозленная Лиска (новые кроссовки стерли ноги, нытье леваков вынесло мозг) открытым текстом выдала ей, сколь сильно уважает Стасика вообще и его мнение в частности, – и Настя обиженно замолчала. Диалог с внутренним голосом тоже пришлось прервать, потому как иначе Лиска рисковала напрочь разругаться с самой собой – а поссориться с таким хорошим человеком было бы досадно.
Впрочем, в лагере девчонку ожидал сюрприз, разом примиривший ее с окружающим миром, включая пробуждающихся комаров и никак не желающих угомониться леваков. Палатка обзавелась двумя подружками, они стояли в кружок, диаметр – шагов тридцать. В центре высился флагшток, сооруженный из относительно прямой ветки; на нем – красный флаг с изображением товарища Че. А поодаль, в компании двух смутно знакомых молодцев в камуфле, солидно возвышался команданте де Ла Варгас – тоже в камуфляже, в оливковом берете… и с «Примой» в зубах. Сигара, конечно, была бы уместнее… но где те сигары – и где простой русский доцент, пусть даже и такой непростой, как команданте!
Ясно, что все чудеса были делом рук Варгаса со товарищи. А главное (пока не объяснимое) чудо – появление этих троих, не обозначенных в Стасовых планах… впрочем, что от его первоначальных планов осталось-то?
– Владимир Федорович, вы-то чего с нами, а не на югах? – решила сразу же утолить информационный голод Лиска.
Команданте начал отвечать – как всегда пространно и начав издалека, в соответствии со своим преподавательским обыкновением, попутно сообщив, что его спутников зовут Дима и Валера и они – его студенты и отличные ребята, правда, почему-то не проявляют интереса к торсионным полям, предпочитая им самые обыкновенные, проще говоря, оба – заядлые туристы. Но, не успел он перейти от лирической преамбулы к рационалистической сути, как выяснилось, что Лискин информационный голод – ничто по сравнению с физическим голодом толпы, как-то подозрительно быстро успевшей отдышаться после многотрудного перехода.
Лиска огляделась в поисках того, на кого можно было бы свалить организацию кормления монстров авангардизма. И предсказуемо не нашла. Стас был жутко занят – прикидывал, кого в какую палатку разместить. «Чтоб не поубивали друг друга нафиг», – заключила Лиска, видя, что анарх уже начинает наступать на троцкистов, а цвет лица Борюсика подозрительно гармонирует с колером его же штанов – смесь робеспьеризма с феминизмом закономерно оказалась ядовитой.
И попробовала подкатить к мадам Мутной с прямо-таки непристойным предложением озадачиться обедом. Клара посмотрела на нее, как аристократка, прибывшая в пятизвездочный отель и вдруг выяснившая, что клозет в ее номере на ремонте и ей нужно самолично выносить за собой ночной горшок. К ходячей оранжерее троцкизма Лиска обращаться и не собиралась. Настя и Алина, конечно, не откосят, тут без вариантов. Но Лиска слишком хорошо знала, что у них дома готовит бабушка. Правда, неожиданно вызвалась помогать робесьпьеристка Чилибухина, но Лиску это почему-то совсем не обрадовало. Странные существа люди, ага.
Дима и Валера, настойчиво побуждаемые де Ла Варгасом, взяли ведра и отправились к роднику. Вернулись они минут через сорок. За это время уровень возмущения в лагере вплотную приблизился к отметке «голодный бунт», а Стасика, который неосмотрительно решил вызвать огонь на себя и толкнуть в массы прочувствованную речь – ну, ту самую, о направлениях и тенденциях, – едва не побили. И Лиска, к стыду своему, не ощутила ничего, кроме злорадства. А что? Если даже соловья баснями не кормят, то пичкать наукообразными анекдотами целую стаю дятлов – самоубийственный трюк!
Попытавшись увидеть свое отражение (наверняка очень озадаченное) в мутной жидкости, плескавшейся в ведре, Лиска пришла к выводу, что до сих пор представляла себе родниковую воду как-то иначе.
– Да он песком засыпан, родник этот, – виновато сказал Валера.
– О чем вы думали, когда место лагеря намечали? – укоризненно спросил Дима.
И Лиске вдруг стало стыдно. Легко смеяться над Борькиными промахами да над Стасовыми косяками, ну а ты-то сама какого черта на все на это подписываешься, если знаешь, что все равно получится полная фигня? И что от тебя ничего не зависит? Или все-таки зависит? М-дя, «ее грызла беспощадная совесть»… не желавшая делиться с тремя десятками вконец оголодавших авангардистов.
Кое-как процедив воду через тряпочку, с Настиной и Эльвириной помощью (Алинка заблаговременно куда-то смылась в компании своего Вани-Васи), Лиска принялась кашеварить. Перловка с комбижиром и жиденький чай пошли на ура. В мытье посуды Эльвира отказалась участвовать наотрез, объявив это нехитрое дело проявлением дискриминации по половому признаку. Да и «Федорино горе» наверняка не входило в излюбленный круг чтения феминисток. Пока Лиска и Настя, отягощенные не предрассудками, но чувством долга, мыли посуду, наступило время ужина. И, засыпая в приспособленное над костром ведерко пшено, Лиска в красках могла представить себе последующие четыре дня.
К поданным на ужин блюдам авангардисты вожделения не испытали. То есть попросту не пришли ужинать, разбрелись кто куда. Стоя над ведром с пшенкой, Лиска еле сдерживалась, чтобы не огласить окрестности истерическим призывом: «Цып-цып-цып, мои цыплятки!..» Впрочем, Стасу было куда хуже: у Лиски пропадала только невесть какая еда, а у него – блестящий замысел семинара о перспективах молодежного движения… ибо движение это оказалось ну очень броуновским.
Как оказалось, не в тех красках Лиска все себе представляла. Наутро летнее многоцветие померкло, тучки набежали, пролились дождем. Похолодало.
