Михаил Лифшиц - Обналичка и другие операции
Заместитель горячо взялся за дело, нашел Алексея Федоровича, переговорил с ним по телефону, потом поехал лично, о чем банк «Тишинский» был предупрежден телефонограммой «К вам выехали представители». В ходе переговоров заместитель сходу согласился на предложенные 50 %, не обратив внимания на то, что это было всего лишь первое предложение, сделанное для начала торга. О графике платежей заместитель также не сказал, потому что такого документа не было в перечне документов, необходимых для проведения зачета. Вопрос о платежеспособности партнера в переговорах не был затронут. Мысль о том, что такой зачет принесет 10 %, огромные деньги, лично посреднику, подарит налоговое освобождение частному предприятию, а родному заводу, возможно, вообще ничего не даст, не пришла заместителю в голову.
Обо всем договорившись с Алексеем Федоровичем, заместитель приказал заводским юристам готовить документы днем и ночью, чтобы успеть ко дню возвращения директора.
Действительно, после возвращения из Индии директор одним из первых вызвал к себе заместителя с докладом о зачете. В Индии, выпивая с директорами других заводов, директор многое узнал про зачеты. Поэтому доклад заместителя его совсем не порадовал: тот договорился с посредником о том, что завод получит 50 % от неизвестного предприятия, у которого, возможно, и денег-то нет. «Все получают 60 %, а мы, почему меньше? — спросил директор. — Но, возможно, они и эти-то деньги платить-то не собираются!» На вопросы, когда отдадут деньги и почему только 50 %, заместитель ответить не смог. Заместитель был очень доволен, что успел подготовить все в срок, и обиделся на директора за то, что его работа не была оценена, а замечания директора посчитал придирками, ведь не ошибается тот, кто ничего не делает.
Директор забраковал проведенную заместителем работу и велел срочно забрать документы. Заместитель выехал на черной «Волге» в Москву, а в банк «Тишинский» была передана вторая из обнаруженных следователем телефонограмм «К вам выехали представители».
Заместитель потребовал у Алексея Федоровича прекратить зачет, вернуть одни документы и подписать другие, отказные. Алексей Федорович пытался спорить. Он стал торговаться, повышать процент. Он даже пообещал гарантию своего банка в обеспечение уплаты, хотя такой гарантии не смог бы дать, Раиса Хамзеевна не позволила бы. Дело в том, что Алексей Федорович очень испугался, ведь, сдав полный комплект документов в уполномоченный банк, он поторопился сообщить хозяевам «Южного комбината», что все в порядке, и уже получил от них половину вознаграждения за свою работу. Но заместитель не вникал в суть предложений, сделанных Алексеем Федоровичем. Он имел задание забрать документы и выполнил задание. После Алексея Федоровича заместитель поехал в уполномоченный банк отказываться от сделки. Через месяц тульский завод провел взаимозачет с частным угольным предприятием из Кемеровской области. После того, как следователь все это узнал, возможные мотивы покушения на Калмыкова стали вырисовываться. Видимо, посредник побоялся сообщить на «Южный комбинат», что организованный им зачет сорвался, а сообщил, что зачет задержан Калмыковым.
Заказчиков преступления нужно было искать на «Южном комбинате». В Туле следователю больше нечего было делать, и он вернулся в Москву.
Следователь обратился в московское представительство региона, в котором располагался «Южный комбинат», и выяснил, что «Южный комбинат» арендовал квартиру в Москве, в районе Таганской площади. В одной комнате квартиры был оборудован офис, в другой жил представитель предприятия, выполняющий различные поручения по заданию хозяев комбината: вручал подарки и деньги московским чиновникам, принимал и отправлял почту, отправлял деньги, которые предприятие обналичивало в московских конторах, и прочее подобное. В третьей комнате приезжающие с завода могли переночевать.
Следователь со спецгруппой нагрянул в эту квартиру. Представитель комбината Шемаханов оказался на месте и сам открыл дверь. Узнав, что проводятся следственные действия по делу о покушении на генерала Калмыкова, представитель сильно побледнел и сказал: «Знаю, что это — очень плохой человек, взяточник. Но я его никогда не видел». После допроса представителя «Южного комбината» выяснилась последовательность событий, приведших к покушению.
Прошло два месяца со дня подачи документов, а «Южный комбинат» все ждал и надеялся, что зачет пройдет. Алексей Федорович на очередной звонок с «Южного комбината» ответил, что документы задержаны уполномоченным правительства генералом Калмыковым. Причину задержки он, якобы, узнать не смог, потому что информацию дают только участникам зачета, а не посредникам.
До этого времени хозяева комбината не привлекали Шемаханова к работе по взаимозачетам, а теперь он получил задание узнать, почему Калмыков задерживает зачет и «прощупать вопрос», сколько ему нужно дать, чтобы двинуть дело. Однако на прием к Калмыкову записывали только тех, чьи документы находились на рассмотрении. Шемаханов представил копию расписки о сдаче документов в уполномоченный банк, как доказательство того, что документы давно сданы и, значит, находятся у Калмыкова. Но и с такой распиской Шемаханова к Калмыкову не допустили, потому что документов «Южного комбината» в ведомстве Калмыкова не было. Шемаханов кричал в приемной, но ничего не добился и ушел. Скандал в приемной вышел за дипломатические рамки. Шемаханов высказал предположение, что в канцелярии сидят одни проститутки, а в кабинетах — взяточники, поэтому честному налогоплательщику правды не добиться. Работники канцелярии ответили тем, что предложили Шемаханову приходить с переводчиком, раз сам он простых русских слов не понимает.
Шемаханов был оскорблен, в душе клокотала обида. Он взял бутылку коньяку, корзинку фруктов и пошел к своему партнеру и другу, директору частного охранного предприятия Мондровскому. Шемаханов и раньше обращался к нему с разнообразными просьбами: обеспечить охрану при перевозке денег на «Южный комбинат», охранять руководителей комбината и представительство при посещении столицы, собрать информацию о каком-либо человеке, напомнить чиновнику, что он деньги взял, а обещаний своих не выполнил. Так что особой новизны в просьбе попугать очередного чиновника не было, и Мондровский взялся за работу. Тем более что Шемаханов в своем рассказе исказил реальную картину. Он сообщил директору ЧОПа, что Калмыков — прожженный взяточник. «А со мной даже говорить не стал! Он нас не уважает, народ наш не уважает, дружбу народов не уважает! Его пугнуть, как следует, он все подпишет, и даже денег не попросит!»
Получив показания Шемаханова, следователь направил группу за директором ЧОПа. Задержали его дома, прятаться он не собирался, не ожидал, что его могут привлечь к ответственности. Мондровский был уверен, что на Шемаханова следователям выйти невозможно, ничто на Шемаханова не указывало. Киллер должен был умереть, а непосредственный организатор — надежно спрятаться, как делал уже несколько раз. Ни телефонного звонка, ни другого способа доложить о выполнении задания не предусматривалось. Деньги за «работу» были отданы заранее, с этим человеком можно было работать с предоплатой. Никакой «ниточки» ни от заказчика, ни от исполнителя, как считал Мондровский, к нему протянуть нельзя было.
На допросе, после очной ставки с Шемахановым, Мондровский подтвердил, что Шемаханов просил его собрать сведения о Калмыкове, потому что этот чиновник-взяточник мешает их предприятию работать. Нужно было найти способ поговорить с Калмыковым вне работы, потому что попасть к нему на прием было невозможно. Но дальше сбора сведений дело не пошло. Того, что Шемаханов просил «попугать» Калмыкова, он не помнит.
На вопрос, знает ли он Бориса Кувезенкова, Мондровский ответил, что не знает. На очной ставке с Мондровским Борис Кувезенков показал, что знает этого человека как директора ЧОПа, который не взял его на работу из-за инвалидности. Тогда Мондровский «вспомнил», что года два назад к нему приводила Кувезенкова сестра. Она просила взять брата на работу охранником жилого комплекса или стройки с графиком работы «две недели на работе — две недели дома», или что-нибудь в этом роде. Говорила, что он дисциплинированный парень, семьи у него нет, армию отслужил. Мондровскому запомнилось, что сестра старалась устроить брата заочно, хоть брат и ждал в приемной. Сестра говорила: «А что на него смотреть? Вот все документы». Мондровский отказался брать человека на работу заочно и пригласил Кувезенкова в кабинет, а сестру попросил подождать за дверью. Но сестра не ушла, сказала: «Ничего, я тут подожду». Кувезенков, как вошел, сразу сказал: «Я на инвалидности, мне нужны специально созданные условия труда». Мондровский молчал и смотрел на него. Кувезенков пояснил: «Мне тяжести нельзя поднимать», потом добавил: «Я с чучмеками работать не буду!» Мондровский сказал: «Тебе будет тяжеловато у нас работать». Потом дежуривший в приемной охранник доложил Мондровскому, что Кувезенков, когда ждал, спросил его: «А что у вас тут можно спереть?» А когда посетители, уходя, шли мимо охранника, он слышал, как сестра сказала Кувезенкову: «Какая ж ты скотина!»
