Алексей Лухминский - Мой Ванька. Том первый
Ванька энергетически слаб. Не сейчас, а вообще. Эти его суицидальные порывы… Вообще-то они говорят в первую очередь о его нестабильной психике, подверженной влияниям всяческих воздействий извне. Типичный холерик! А не связана ли эта нестабильность именно с низкой энергетикой?
Действительно – человек, имеющий сильную энергетику, способен ею делиться, даже бессознательно, без какого-либо ущерба для себя. И это бессознательное «спонсирование» на том же бессознательном уровне даёт человеку ощущение силы, уверенности, если угодно – самодостаточности. Он уверен, что может преодолеть возникающие проблемы, а значит – спокойно смотрит в будущее. Энергетически слабый человек, попадая в поля более сильных энергетических центров, ощущает их воздействия, которые его собственное поле не способно гасить, и когда такие воздействия агрессивны, некомфортны для него, ему становится тревожно, а значит – неуютно. Если более сильное поле не является агрессивным, а, наоборот, располагает к своим воздействиям, энергетически слабый человек тянется к источнику силы, опять же бессознательно, стараясь что-то для себя «ухватить».
Сразу же встаёт вопрос – что первично, а что вторично? Что является определяющим – энергетика или физическое и психическое здоровье? Можно ли, «накачав» энергией человека, изменить его реакции, а следовательно, поведение? Можно ли вообще увеличить энергетику человека? Если можно, то до какого уровня? Сколько энергии, приобретённой со стороны, человек может удержать? Или он, как сосуд, вбирает в себя энергию, пока не заполнится его ёмкость? И вообще, что такое человеческая энергетика? От чего она зависит? Может, эта ёмкость у каждого своя? Данная от природы?
В общем – одни вопросы…
Сможет ли мне дать на них ответ Илья Анатольевич? Это ведь, наверное, из области той самой философии, о которой он говорил. Хотя я рассуждал сейчас скорее как инженер, а не как философ или лекарь.
И всё-таки Ванька со своей слабой энергетикой… Интересно, можно ли это поправить? Надо будет с ним поэкспериментировать. То есть измерить его поле в разных его физических и психических состояниях.
Уф-ф… Устал думать. Надо ложиться. Возвращаюсь в комнату и залезаю к Ваньке под одеяло.
– Сашка… Ты где был? – на мгновение проснувшись, бормочет он.
– Курил на кухне, – касаюсь губами его лба…
Тридцать семь и восемь… Сносно…
– Сашка мой… – сонно выговаривает Ванька и прижимается.
Это хорошо. Будем лечить дальше. Обнимаю его. «Болезнь, уйди… Болезнь, уйди…»
Утром, после уколов и Ванькиной кормёжки, звоню Юрию Степановичу и докладываю обстановку.
– Понял, Саша. То, что температура упала ниже тридцати восьми, – это хороший сигнал. Вы мерили рукой или градусником?
– Градусником, – я понимаю смысл вопроса и улыбаюсь. – Всё не верите моим методам?
– Стараюсь верить, но старая школа не даёт, – по-моему, он тоже улыбается. – Кстати, о методах. Ваш Синяев сегодня спал нормально. Я специально попросил дежурную сестру проверить.
Синяев – мой пациент, со спиной и шеей которого я сейчас работаю. И мне очень приятно слышать о нём хорошие новости.
– Сегодня вечером приеду и проведу ещё сеанс, – обещаю я.
– Ну, Саша… Тут я вам не начальник, – тихо говорит Юрий Степанович. – Но если действительно Ванино здоровье позволит, то ещё сеанс был бы кстати.
Когда я начал работать, на отделении меня встретили не скажу, что плохо, но и не скажу, что хорошо. Не всем понравились мои методы лечения. Многие называют их химерами, хотя и не могут отрицать результатов. По сути, в моей жизни после армии это первый большой коллектив, в котором мне приходится находиться. Поэтому я, видимо, оказался не готов ко всяким не очень приятным проявлениям жизни любого коллектива. Имею в виду всякие сплетни и слухи.
Приехал я в больницу специально, чтобы провести сеанс с Синяевым. Охранник на входе в хлам простужен. Глаза красные, нос распух… И дышит – о-ох!.. Показываю ему пропуск. Кивает.
– Давно? – спрашиваю я, имея в виду его состояние.
– Третий день… – хрипит он.
Что-то нисходит на меня.
– Ну-ка сядьте! – приказываю я, и он послушно садится.
Делаю разные движения, которые мне подсказывает интуиция, вернее – кто-то сверху. Грею полем. Вроде всю энергетическую дрянь убрал…
– Ну вот… Теперь полегчает, – говорю удовлетворённо и, видя его недоверчивый взгляд, добавляю: – Не сомневайтесь! Полегчает!
– Спасибо, – опять хрипит он.
Когда я могу кому-нибудь помочь, я испытываю настоящее удовлетворение, поэтому настроение повышается.
Захожу в ординаторскую.
– Здравствуйте!
– А… Храбрый прогульщик прибыл! – приветствует меня дежурный невролог, пышный мужик лет сорока, Борис Васильевич. – Ну привет!
Он внимательно смотрит на меня и делает заключение:
– Лицо вроде не помятое, глаза не красные, перегара нет. Что, так плохо погулял?
– Не понял…
– Нет, я понимаю – дело молодое! – Борис Васильевич хихикает и хлопает меня по плечу. – Ладно… Мы тут всё понимаем. У каждого по молодости загулы были.
– Да я был не в загуле…
– Ладно-ладно… Здесь все свои. Все всё понимают, – он масляно улыбается.
Я понимаю, что кто-то пустил сплетню и все её восприняли на «ура». Очевидно, следствие большой любви коллег.
– Ну ладно, я к Синяеву, – бросаю я, желая прекратить эту тему и абсолютно не желая оправдываться. Надеваю халат и выхожу из ординаторской.
– Молодец! – звучит мне вслед. – Грехи надо замаливать!
– Здравствуйте, Саша! – приветствует меня пожилая медсестра, тоже Вера, как и в Булуне, но Тимофеевна.
– Здравствуйте!
– У вас что-нибудь случилось?
Она смотрит на меня с явным сочувствием, поэтому, понимая, что Юрий Степанович, конечно, никому не докладывал про визит к нам с Ванькой, решаю ей объяснить.
– Вера Тимофеевна, у моего младшего брата очень сильное воспаление лёгких. Даже Юрий Степанович приезжал. Вот, два дня я… был при нём.
– Вот сволочи! – от души ругается она. – А Алсан про тебя чего только не наплёл!
Не знаю, понимает ли она, что только что с потрохами сдала мне одного из врачей, Альберта Александровича, которого все зовут сокращённо Алсан. Это большой вальяжный мужик с алыми, будто жирными, толстыми губами. У нас с ним сразу возникла взаимная антипатия. Терпеть не могу обсуждений всяких сальностей! А он, как я понял, – бабник-теоретик.
– Я уже знаю, – устало говорю я. – Да бог с ним! И Бог ему судья.
– А сюда вы чего пришли, раз брат у вас тяжёлый?
– Ну, во-первых, я его лечил и ему сейчас гораздо легче, а во-вторых, надо Синяеву лечение продолжить.
– Давайте я вам кофе или чай сделаю. Устали, небось, от ваших трудов? – заботливо предлагает Вера Тимофеевна.
– Ой, спасибо большое. Если можно, то кофе… Только я сначала к Синяеву.
Я понимаю, что ей хочется хоть как-нибудь сгладить пролившийся на меня негатив.
После сеанса с Синяевым сижу прямо на посту у Веры Тимофеевны и, обжигаясь, хлебаю кофе. Хоть и растворимый, но очень приятно.
– Вы не расстраивайтесь, Саша, – тихонько воркует Вера Тимофеевна, одновременно делая пометки о процедурах в историях болезни. – Люди всякие бывают. Хороших, конечно, больше… А сплетню пустить – это дело нехитрое и неумное. Ум человека определяется вовсе не полученным им образованием. В наше время образование получить тоже дело нехитрое. Ум человека в его душе, Саша. Поверьте мне, немолодой уже женщине. Всякого повидала.
Вот так! Взяла и подписала приговор Алсану. И правильно.
Выходя, вижу того охранника.
– Ну как? – спрашиваю его.
– Кажись, действительно полегчало. Спасибо.
– Завтра должно быть ещё лучше, – обещаю я.
Из больницы заезжаю к Даше.
– Привет, как вы тут с Серёжкой?
– Здравствуй, Саша. Да у нас всё нормально. А вот ты совсем осунулся, скоро совсем прозрачным станешь.
– Так тем лучше! Буду к вам приходить незаметно, и твой отец меня не увидит.
– Ладно, шутник… Хочешь на сына посмотреть?
– Конечно!
– Пойдём.
Отец Даши сегодня в вечер, и у меня есть возможность пообщаться с сыном. Держу его на руках и переживаю такие мгновения! Он чего-то гукает, трогает пальчиком выдающуюся часть моего лица, короче нос. Балдею…
– Ладно, нам спать пора. Не разгуливай его.
Послушно отдаю Серёжку в Дашины руки, и тут его личико сморщивается… Заплакал…
– Видишь – признал батьку!
Я смеюсь, а Даша делает мне знаки рукой, мол – сваливай!
– Ну ладно… Я пошёл… – шёпотом говорю я и двигаюсь к двери.
Обернувшись, ловлю Дашин взгляд. А в нём такая нежность!
Эх, жизнь моя беспутная!
Ванька меня встречает полусидя, глядя в экран телевизора.
– Привет! Извини, задержался…
– Привет! Ты не волнуйся, я слегка похулиганил… Короче, сам поел, – виновато признается он. – Там бульон оставался.
– Ты что, вставал с постели?
