Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937
– Да ничего он, товарищ майор, не расскажет сам. Я чувствую.
– А вы попробуйте!
Павел лежал и старался не двигаться. Ему так хотелось, чтобы эти мерзкие люди решили, что он умер, и приказали унести Павла в камеру. Унести отсюда! Хоть куда! Подальше от этих сволочей в оливковых кителях с краповыми петлицами и синими галифе.
Маленький властно прикрикнул:
– Арестованный, встать с пола!
Клюфт застонал и медленно поднялся. Он увидел краем глаза: эта «свинья» в майорской форме с гладко выбритым лицом и квадратными усиками под носом брезгливо наблюдала, как он мучался.
– Что ж вы так плохо выполняете команды следователя, уважаемый Павел Сергеевич? Там, в редакции, вы были более решительным, – ехидно заметил майор.
Павел, хмыкнув, вытер с губ кровь. Ему хотелось нагрубить этому человеку, но он не решился.
– Может, вы хотите что-то заявить? А? Я как человек, курирующий следователя Маленького, выслушаю вас, ваши претензии, у вас есть претензии? – майор явно издевался.
Он подмигнул Маленькому и улыбнулся противной и едкой улыбкой. «Вот так улыбались палачи в средние века. Возможно, так улыбались члены католической инквизиции, когда отправляли людей на костер. Возможно, так улыбался дьявол! Нет, дьявола тоже нет! Опять я о загробном мире? Опять я думаю о сверхъестественных силах? Но почему о сверхъестественных? А может, и вовсе не о сверхъестественных? А об обычных? Они среди нас, обычные люди! Иоиль? Этот богослов, кто он? Господи, опять меня несет! Нет!» – Павел закрыл глаза и застонал.
– Так, что-то вы хотите сказать, но мучаетесь? Вижу, мучаетесь. Что вы хотите, пожаловаться? – Поляков сочувственно кивал головой.
Клюфт посмотрел сначала на майора, затем на лейтенанта. Павел обреченно спросил:
– Можно, я сяду? Ноги затекли.
Маленький сорвался:
– Я тебе сяду! Сяду!
Но его перебил майор:
– Нет, пусть сядет. Пусть. Так что вы хотели мне сказать?
Павел, медленно опустился на стул и еще раз стер кровь с губ, равнодушным тоном молвил:
– Я, гражданин майор, не знаю, в чем меня обвиняют. Как вижу, следователь Маленький свой первый допрос ведет неправильно. Он мне толком не сказал, в чем я обвиняюсь. Назвал что-то очень абстрактное. Я хочу знать статьи, по которым меня обвиняют. И вообще, какие ко мне конкретные претензии?
– Что такое? Вам не сказали статьи? Как же так, Маленький? Вы не имеете право скрывать статьи от арестованного. Он должен знать! Ай! Ай! – закачал головой майор.
– Но, товарищ майор, я не успел, я ему, в общем, сказал, а про статьи, вы вошли, не успел я! – оправдывался лейтенант.
– Хорошо. Так скажите, – раздраженно махнул майор в сторону Маленького рукой.
Лейтенант схватил папку и, пролистав, открыл ее на первой странице. Жадно вчитываясь в текст, он что-то бормотал губами. Затем поднял глаза и уже громко сказал:
– Арестованный Клюфт Павел Сергеевич, вы обвиняетесь по статьям пятьдесят восемь дробь шесть, пятьдесят восемь дробь десять и пятьдесят восемь дробь одиннадцать Уголовного кодекса Российской Советской Федеративной Социалистической республики.
Павел с удивлением посмотрел на лейтенанта. Затем взглянул на майора, понимая, что главный в этой компании офицер с двумя шпалами в петлицах, он спросил:
– А что значат ваши цифры? Мне это ничего не говорит. Вы можете расшифровать или дать мне кодекс в камеру, чтобы я смог его почитать?
– Что? Как ты разговариваешь, сволочь! Кодекс тебе в камеру? А еще чего тебе в камеру? Бабу, может, в камеру тебе привести? – закричал Маленький.
Он вскочил и стукнул ладонью по столу. Но майор вытянул руку, показывая, чтобы тот замолчал. Поляков спокойно и рассудительно ответил:
– Вы, Павел Сергеевич, видно, еще не понимаете, в какой переплет попали. Вам кажется, что все это огромное недоразумение. Ну да ладно. Тут и не такие люди, как вы, сидели. И не таких, как вы обламывали. Но я вас не буду пугать и стращать. Каждый должен сам дойти до того, кто он есть теперь. Вернее, кто он есть вообще в этом мире. Вы, я надеюсь, очень скоро почувствуете и поймете, что вы стоите. И кто вы такой. И от кого зависит ваша дальнейшая судьба. Но я вам сделаю исключение. Вы человек грамотный. Начитанный. Журналист как-никак. Так вот, все эти цифры, что вам назвали, очень серьезны на арестантском языке. Например, вот значение пятьдесят восемь дробь шесть – это то, что вы обвиняетесь в шпионаже. Дробь одиннадцать – в организации подпольной антисоветской организации. И, наконец, дробь двенадцать – в нежелании, вовремя, рассказать органам правосудия об антисоветских заговорах. Вот в принципе и все. Но весь этот букет, я вам так по секрету скажу, тянет на очень серьезное наказание. Например, на высшую меру. То бишь, расстрел. Вы хотите быть расстрелянным?
Павел пристально посмотрел в глаза майора. Тот тоже буравил его взглядом. Они несколько секунд молчали, словно проверяя друг друга на прочность. Энкавэдэшник понял: он не смог испугать Клюфта. Павел ощетинился и презрительно спокойно спросил:
– И что же я должен тут сделать, чтобы не быть расстрелянным? Назвать своих сообщников? Вы ждете моего признания, как я догадываюсь, вернее, как мне намекнул гражданин лейтенант, ударив несколько раз своими лакированными сапогами? Так я понимаю?
– Ну, примерно, – процедил сквозь зубы Поляков.
Он разозлился. Майор раздражительно бросил лейтенанту приказ:
– Маленький, ведите допрос. Что я тут за вас работаю. Я смотрю – вы работаете! Ведите допрос!
– Есть, товарищ майор! – лейтенант поправил верхнюю пуговицу на кителе.
Он так хотел ее расстегнуть, ведь воротник сдавливал шею. Но не мог себе позволить это сделать в присутствии начальника. Маленький стер со лба капельки пота и, усевшись на свое место, начал листать бумаги, подшитые в папке. Павел понял, что трудно сейчас не только ему. Не он один тут новичок. Но и этот молодой парнишка, этот следователь, его ровесник. Он тоже сейчас мучается. Ему тоже страшно. Он тоже не хочет ошибиться. И быть может, сейчас решается его судьба и карьера. «Как странно! Вроде по разные стороны, а положение вроде бы одинаковое. И кто знает, что грозит этому парню, если он сейчас не сделает правильный шаг», – подумал Павел.
Наконец лейтенант нашел в деле нужную бумагу и спросил:
– Скажите, арестованный, это вы написали? – Маленький поднял папку и стал громко читать. – «Доколе невежи будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас, как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас!»
Павел задумался. Это были те слова, именно те, что сказал ему ночью Иоиль. Это были те слова, от которых в таком восторге был главный редактор Смирнов. Это были те слова, за которые его клеймил позором его бывший друг и коллега Митрофанов.
– Извините, вы же читаете мою статью. Там стоит подпись. Значит, я автор. Значит, написал я. Поэтому я не могу отрицать, что эти строки написаны мной. Но вот слова, как, оказывается, говорил не я. Я их просто процитировал.
– Что значит, процитировал? – грубо переспросил его Маленький.
Но тут опять подал голос майор:
– Лейтенант, вы вновь допускаете ошибку. Арестованный очень увертливо увел вас от главного вопроса. Он свел свой ответ на цитирование, а вы так и не спросили главное. Об авторстве поговорим позже. Нужно спросить, что имел в виду гражданин Клюфт, когда написал строки: «И придет им ужас, как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас!» Это вы о чем, Клюфт? Ну-ка, расшифруйте нам поподробнее смысл этого выражения?
Клюфт тяжело вздохнул. Он сам себе не мог объяснить, что имел в виду, когда поддался на провокацию богослова и написал эти проклятые строки. Павел опустил голову и молчал. Тягостная тишина повисла в кабинете. Ее вновь нарушил майор:
– А я вижу тут явно антисоветскую агитацию. Более того, угрозу! Угрозу всем нам! Мол, придут ваши, буржуи, нас таких нехороших накажут?! Вот и все! И очень агрессивно накажут? Так ведь? Если вы собираетесь, гражданин Клюфт, посмеяться над нашими могилами?
И тут Павел вскипел. Ему стало обидно, горько и противно. Он хотел закричать и кинуться на этого самоуверенного человека в оливковом кителе с квадратными усиками над губой. И он уже занес руку. Но словно кто-то неведомый его остановил. И лишь огонек ненависти, блеснувший в его глазах, выдал Клюфта. Майор это заметил. Поляков ждал этого броска. Но Павел остался сидеть на месте. Он сказал громко и четко. Голос старался держать ровным:
– А с чего, гражданин майор, вы взяли, что я пишу о вас? Я писал эти строки о врагах народа. О людях, которые нанесли урон нашему сельскому хозяйству. Я их имел в виду! И все, что вы говорите сейчас, – ложь и провокация! Вы стараетесь мой гнев в тот момент перенаправить совсем в другое русло!
