Лидия Раевская - Билет на вчерашний трамвай
Моя очередь.
– Веня! – выпаливаю и палку жру, чавкая.
– Булкин?! На хрен Булкина! Ты помнишь, как в том году мы сдуру поехали с ним гулять на ВДНХ, и мы с тобой встали у какого-то свадебного салона, а он говорит: «Что вы туда смотрите, старые маразматички»?
Ржем.
Дзынь! Дзынь!
Лелька вперед нагнулась, как кошка, к прыжку готовящаяся. 250
– Юрка! Так и знала…
– Смешно очень. Юрка вообще-то уже женат.
– Не ври. Он в гражданском браке живет. Детей нет. Директор. Че теряешься?
Вот сволочь. На мозоль прям наступила…
– Он жену любит, Лель. Если почти за год он от нее не ушел – никогда уже не уйдет.
– Дура ты. Он детей хочет. А жена ему рожать не собирается, сама знаешь… – Лелька морщится. – А ты ему роди сына – сразу свалит!
– Угу. От меня свалит. Скворцова, тебе почти тридцать лет, прости господи дуру грешную, а несешь порожняк. Это с каких это пор мужика стало можно ребенком к себе привязать? Ты-то Власова своего Леркой привязала?
Выпиваю, не чокаясь. На Лельку смотрю.
– А кто тебе сказал, что я его привязать хотела? Я вообще-то, если помнишь, сама от него ушла, когда Лерке пять месяцев было.
Обиделась. Так нечего было первой начинать. Юрка – это табу. Все знают.
Молча наливаем еще по одной. Дзынь! Дзынь! Помирились, значит.
Смотрю за окно. В «Быдляке» репертуар сменился. Таркан поет. «Ду-ду-ду». Значит, уже одиннадцать.
А еще за окном виден кусок зеленой девятиэтажки. Смотрю на него и молчу.
Лелька мой взгляд поймала. Бокал мне в руку сует.
– Давай за Димку, не чокаясь. Пусть земля ему будет пухом. Пьем. В носу щиплет. Нажралась, значит. Глаза на мокром месте.
– Лелька, – скулить начинаю, – мы дочку хотели… Алиной бы назвали! Как Генри хотел… Я скучаю по нему, Лель…
– Знаю. Завтра его навестим, хочешь?
– Хочу… Мы розы ему купим, да?
– Купим. Десять роз. Красных.
– Нет, белых!
– Белых. Как хочешь. Молчим. Каждый о своем.
– Лель, – протягиваю ей палочку, – а зачем нам замуж выходить?
– Не знаю… – Она берет палочку и крошит ее в пальцах. – У всех мужья есть. А у нас нету.
Шарю в пакете с палочками рукой, ничего не обнаруживаю и лезу в шкафчик за сухариками.
– У меня Артем есть, – то ли хвалюсь, то ли оправдываюсь.
– А у меня – Тимка… – Лелька запускает руку в пакет с сухарями.
– Знаешь, Артем меня замуж позвал, Лель… – Теперь точно оправдываюсь.
Лелька криво улыбается.
– А то непонятно было… И когда?
– Летом следующим… Ты – свидетельница… Громко хрустим сухарями и смотрим в окно.
– А у меня поклонник новый. Виталиком зовут. Хошь, фотку покажу? – Лелька лезет в карман за телефоном.
Смотрим на Виталика.
– Ниче такой… —одобряю я. – Симпатичный. Тоже замуж зовет?
В Лелькиных пальцах ломается ванильный сухарь. Губы растягиваются в улыбке и тихо подпевают Таркану: «Ду-ду-ду-ду-ду… »
– Позовет. Никуда не денется… А то несправедливо получается: ты, значит, жаба такая, замуж собралась, а Скворцова что? Еще вместе замуж выйдем. Две старые маразматички, блин…
Хрустим сухарями.
За окном – субботний вечер.
Старый тополь трясет больными, пятнистыми листьями и разноцветными презервативами.
В хач-кафе «Кабак Быдляк» поет Таркан.
В куске девятиэтажки напротив зажегся свет на втором этаже.
Завтра купим десять белых роз и поедем к Диме.
А летом мы с Лелькой выйдем замуж.
А если и не выйдем – не страшно.
Семья у нас и так есть.
Я. Лелька. Наши с ней дети. Кот. Собака.
И мешок ванильных сухарей.
