Алексей Лукшин - Семён Светлов
Так надеялся Андрей, пока медленно собирался с мыслями. К нему молча подошла жена Семёна Маша. «Глаза злые. Нет, скорее недобрые. С чего бы?»
Выражение её лица тут же изменилось. Оно было уставшим и растерянным потерявшимся. Андрей сделал шаг. Она не заметила этого. Теперь на её лице появилось осознанное, прояснившееся выражение. словно она знала наперёд, что делать.
Андрей рассматривал друга внимательно, детально, запоминая всё до мелочей, все трещинки скомканной простыни, где их больше, где их меньше. Он откуда-то знал, что больным доставляет порой слишком большое неудобство сморщенное постельное бельё. Видимо, их тело гораздо восприимчивее и болезненнее ощущает всякие неровности и отклонения. На расстоянии казалось, что друг и кровать не были взаимосвязаны. Два отдельных друг от друга предмета. Никакой общности, никакой духовной или материальной нити. Чужеродность – вот что бросалось в глаза.
Маленькая головка, плечики, скорее одно, которое сверху. Нижнее сливалось со спиной. Худенькая ножка лежала внахлёст и была согнута так, словно она собой прикрывала другую, которой не было. Съехавшие набок трусы. Пустота на бёдрах и ягодицах. На месте ягодиц, ставших плоскими, как на лице школьника фингал, выделялось тёмное пятно величиной с кулак, по цвету напоминавшее варёное мясо. По центру пятна зиял свищ: отверстие, крупное, с яйцо, тёмное и отвратительное. Да! После такого о каком сексе задумаешься?
«Так вот как оно выглядит, – Андрей испугался своих мыслей. – В такую минуту и думать об этом».
Трусы и майка обычного размера выглядели, как огромный парашют. Казалось, они были сняты с другого человека. «Самые маленькие надели, и всё равно, как будто под ними нет человека. Ребёнок и тот видится полноценным существом. А он нет! В нём нет, уже не осталось ничего. Жизнь ушла. Осталась плоть. Интересно, о чём он думает? И думает ли вообще?»
В комнату Андрей заходил неуверенно. «Хорошо, – мелькнуло у него, – что снял обувь». Он не хотел нарушать тишину и ступал по полу осторожно и первый раз в их отношениях с необычным молчанием.
Семён лежал и громко, учащённо дышал. Воздух проникал в рот и выходил обратно. Не глубже. Под майкой в плечах подрагивало, словно в них работал маленький безостановочный поршень. Мать Семёна, сидевшая напротив него и пристально смотревшая ему в лицо, тронула его за плечо. Молча подняла глаза, показала, что пришёл посетитель. Семён как лежал, так и неестественно повернул голову на длинной, как у гуся, шее. Кожа натянулась на позвонках, выступающих острыми уголками.
Он смотрел, пытаясь понять кто это. Так показалось в первый миг. Андрей посчитал, что он заранее предчувствовал его визит. И сейчас просто думал, как надо себя вести с гостем в данной, такой непривычной ситуации. Семён улыбнулся страшной, вызывающей ужас улыбкой на худом, измождённом лице. Картина из документального кино с узниками концентрационного лагеря. Вместо изогнутых губ, имеющих такое множество оттенков радости и комфортного состояния, как привыкли все, – нелепый оскал.
Андрей встал. Семён поднял руку, утончённую и похожую очертаниями на большую ложку для супа. Он продолжал улыбаться. Махнул несколько раз развёрнутой ладонью, приветствуя Андрея. Под тяжестью совершённого движения он опрокинулся и повалился снова в то же положение, в котором был.
Андрей подошёл ближе. Встал у ног. Он заметил, как Семён косил глазами со странным извиняющимся выражением. Это всё, что он мог в эту минуту. Потом глаза Семёна блеснули, словно его осенило. Распростёртая на одеяле кисть, скорее даже только пальцы зашевелились в попытке сжаться и разжаться. Это всё, что мог его друг Семён Светлов.
Подошла Маша и поправила трусы. Она тоже обратила внимание на неприглядное зрелище.
Постояв недолго, Андрей вышел из комнаты. На кухне закурил. Жадно затянулся. Повторил крепкие затяжки, как бы приводя восприятие в устойчивую ровность.
Маша села рядом. Она смотрела на Андрея, дожидаясь, когда он что-нибудь скажет.
– Нелепо. Я сейчас понимаю: всё моё сознание заполонили мысли, насколько я здоров и крепок. Я жил, живу и продолжаю жить. Я есть то, что я есть. А он – нет.
– Он тебя узнал, – сбивчиво вмешалась она, – обрадовался. Сколько сил потратил на тебя. Он мать не признаёт. Никого не видит. Он жил в эту минуту. Он понял, что ты есть ты. Как ниточка последняя, ниточка жизни.
Андрей ничего не говорил, лишь смотрел в одну точку. Даже когда он переводил взгляд, казалось, что не он перевёл глаза, а напротив точка сместилась.
– Не могу. Поеду. Одному побыть надо. Пока.
Маша вслед за ним пошла его провожать, но язык Андрея отяжелел, и он не проронил ни слова.
Выйдя из подъезда в темноту, он набрал воздуха полной грудью. Подойдя к машине, остановился. Постоял. Увиденная картина стояла перед глазами.
Завёл двигатель, с места не трогался и продолжал раздумывать не понимая о чём.
Открыл форточку, после этого тронулся. Галька захрустела и добавила к мыслям свои штрихи, наполнив дополнительным смыслом увиденное.
Он поехал не сокращая путь, а, наоборот, по центральным проспектам, хорошо освещённым и не так томившим удручённое состояние. Когда Андрей выехал за город, в темноту, как в тоннель, его внутренний мир сжался в комок. Мысли перестали развиваться, а в голове, как плёнка в кино, прокручивались и прокручивались одни и те же кадры.
Раздался звонок. «Маша, кто же ещё?»
Посмотрел: она. «Маша Светлова».
– Слушаю, Маш.
– Семёна не стало.
Андрей обдумывал, что сказать. Слова куда-то запропастились.
– Соболезную, – он выдержал пауза. – Чем помочь?
– Мы были готовы к этому. А всё равно неожиданно. Внезапно. Раз – и не стало.
– Смерть всегда внезапна. Даже когда ждёшь. Сейчас пустота вокруг тебя образуется. Много пустоты.
Андрей замечал, что говорит чушь, но не знал, какие слова нужны, какие нет. Помолчал. На душе было темно, как в салоне автомобиля. Раньше такого он не замечал.
– Маш, когда не знаешь, как переключиться от мыслей и не знаешь, чем себя занять, требуется выпить. А ты поплачь. Поплачь немного. Созвонимся завтра.
В последний момент он услышал:
– Андрей. Спасибо.
Положив телефон на консоль, бездумно, как ему казалось, уставился на серую полосу дороги, утекавшую под машину. Деревья на обочине создавали иллюзию, что вот-вот шваркнут ветками ему по локтям, словно он протискивался сквозь чащу леса. Так узко и тесно ему стало.
Глава XV
Яркое солнце не грело. Ветер пронизывал тех, кто не позаботился накинуть куртку или хотя бы что-нибудь лёгкое. Каждый следующий день осени приносил всё больше и больше свежести.
– На кладбище зябко при такой погоде, – предположила немолодая женщина.
В ответ ей собеседница согласно подытожила:
– Солнце светит бескровно, не греет. Ветер разгуляется – молодым несдобровать. Глянь! Не беспокоятся о своём здоровье.
– Дело молодое. У них другие заботы, – жалеючи, снова внесла лепту первая.
К кому она проявила жалость, непонятно. К себе, забежавшей вперёд на несколько десятков лет, либо к ним, не понимающих бесполезность суеты.
Во дворе дома толпился народ. Образовывались кучки по несколько человек. Хорошо одетые, в смысле дорого, напротив, стояли уединённо и не спешили подойти и поздороваться, если вдруг и замечали знакомых. Пока процессия движется, время ещё будет.
Тарас стоял, как памятник, в образе деляги. Он выбрал место на бугорке. Суровое лицо застыло в неприступности, непривычной для тех, кто его знал. Джинсы, обтягивающая, сильно приталенная чёрная рубашка с редкой продольной полоской из люрекса. Ноги широко расставлены, руки в карманах, локти разнеслись по сторонам.
Рядом с ним, скрестив руки на груди и обхватив себя ладонями, как будто удивляясь происходящему, стоял Алексей Рязанцев. На нём была куртка, и он не думал о прохладном ветре. Ему было комфортно.
Тарас и Рязанцев негромко беседовали. Друг на друга они не смотрели, и когда кто-нибудь из них шевелил губами, могло показаться, что они по очереди произносят слова молитвы. Приличие обязывало.
– Тарас, – произнёс Алексей отчётливым тоном чуть громче, чтобы привлечь внимание собеседника, – смотри, все должники, как пчёлы на мёд.
Тарас глазами повёл в его сторону.
– Сергей – он словно спохватился и ожившим взглядом показал, куда следует обратить внимание. – В кепке, с усами. Видишь? Надо же! Тот во Владимирский карьер деньги бухнул. У Семёна много занял. Сейчас почти три года, как не отдаёт. Сначала щебёнкой отдавал. Потом тендер с этим карьером другому достался. И всё, конец.
Рязанцев с удовольствием делился информацией, о которой Тарас и не слыхивал. Ну, может, случайно слухи доходили иногда.
Медленно обводя глазами двор и тщательно всматривался в лица, Рязанцев надеялся увидеть ещё знакомых. Несколько минут назад он уже заметил знакомое лицо, но не мог припомнить, где его видел. Сейчас он отыскивал его. Пока делился новостями вспомнил, о чём поспешил поведать другу. Но потерял из вида того, о ком начал рассказывать.
