Михаил Гиголашвили - Толмач
Она покачала головой:
– Муж турма Махачкала… Кагда муж здэс приди, с нам посэлит?
– Не знаю. Надо будет спросить.
Братья на секунду замерли, когда я подошел к ним, а теперь подрались из-за рваного зайца.
– Бальбаганчи! – строго сказала Мирзада и, подкинув на руках младенца, добавила что-то на неизвестном мне языке (мальчик кивнул и продолжал рвать зайца на себя). Говорила она по-русски плохо, с явным кавказским акцентом.
В музгостиной братья-разбойники тут же разбежались по углам и стали с остервенением вырывать интернетовские вилки и отвинчивать счетчики с отопления. Кое-как мы усадили их за стол, дали бумагу, они похватали ручки и начали деловито мазать листы. Мирзада села у стены и оглядывалась, не зная, куда деть грудного ребенка, но Зигги, сказав: «Не надо, пусть держит, я так сниму, что он в кадр не войдет! – быстро щелкнул затвором поляроида. – Но как дальше?.. Один ребенок – куда ни шло. Но трое?..»
– Она спрашивает, когда ее муж приедет, поселят их вместе или он должен где-нибудь в другом бараке жить?
Зигги хитро посмотрел на меня, потом кивнул на окно:
– Уверен, что муж тут, где-нибудь в лагере под кустом ждет… О, если там, в лагере, поискать, много чего интересного найти можно! – мечтательно добавил он, заканчивая с отпечатками.
– А почему не ищут?
– А потому, что на обыск санкцию прокурора надо брать. А как ее возьмешь, если нет состава конкретного преступления? – важно объяснил Зигги. – А вот раз сделали обыск – и много паспортов обнаружили, беженцами попрятанных. И сразу много дел закрыть сумели! Лично я бы каждый день обыск совершал!
– Но демократия не позволяет, – поддержал я его, однако заметил, что если б каждый день в лагере обыск делали, то беженцы перестали бы в лагере паспорта держать – и все. Так что лучше редко, но метко.
– Тоже верно.
Дети, закончив с рисованием, тихо добрались до клавиатуры включенного компьютера и стали жать на все клавиши. Зигги едва успел их отогнать:
– Знаете что, идите лучше в комнату переводчиков, там уточняйте данные! Идите, идите, а я курдами из Ирака займусь. Их целая куча сегодня. И дальше, видно, будет все больше.
Мы табором пошли в коридор, причем братья обязательно хотели взять с собой особо полюбившиеся им предметы: зайца, ручки, салфетки, резиновые перчатки из мусорного ведра, Альбаганчи умудрился ухватить коврик из-под компьютерной мыши, пришлось вернуть его на место.
Поручив Рахиму присмотреть за детьми, мы сели к столу у окна. Я впервые разглядел Мирзаду. Лицо усталое, грубоватое, с резкими морщинами на лбу и щеках. Проседь в волосах. Рабочие руки. Застиранное платье. Золотые зубы. Глаза добрые, спокойные.
– Мирзада, тут написано – нация неизвестна. Кто вы по нации?
– Даргинка.
– Тут также написано – язык неизвестен. Какой ваш родной язык?
– Даргин-язык. Руски мало знай. Я полицай говорил, он не знай такой…
Я занес данные на лист. Уточнять больше было нечего.
– Зигги, идти наверх, к Шнайдеру? – крикнул я из комнаты.
– Шнайдер пока занят, он сам за вами спустится! – ответил мне Зигги из музгостиной, куда потек темный ручеек небритых курдов.
Мирзада, подкинув младенца, пошла ожидать в приемную. За ней потянулись дети. К зайцу, ручкам и салфеткам присоединилось мусорное ведро, которое я успел вовремя отобрать у сметливого Бальбаганчи.
Не успел я сесть рядом с марокканкой Фатимой и спросить, какая погода в Марокко и где живет весной их король Хасан Третий, как появился Шнайдер. Он молодцевато кивнул седой головой. И мы пошли в приемную смотреть, как можно решить вопрос с детьми.
В приемной сидела одна Мирзада и кормила грудью младенца. Братья, получив в полную власть все игрушки, дружно разымали их на составные части: колеса – сюда, а вагончик – туда, лапы – туда, а хвост – сюда. При виде Шнайдера Мирзада спрятала грудь и привстала. На вопрос, что делать с детьми, она сказала, указывая на младенца:
– Спита, я кормила. Эти тиха играт.
– Говорит, что младенец спит, а эти будут тихо играть.
– Будут ли? – усомнился Шнайдер и вздохнул. – Но что делать? Не оставлять же их тут без присмотра? Пошли.
Но дети не хотели уходить без игрушек, и нам со Шнайдером пришлось нагрузиться плюшем, пластиком и куклами. Я взял за руку одного брата, Шнайдер – другого, а Мирзада шла позади с третьим.
– Далеко едет многодетная семья? – сощурился Тилле, встретясь нам в коридоре.
– Скоро приедем, – бодро ответил Шнайдер и сказал мне тише: – Надо побыстрей закончить, пока младенец спит и эти не буянят.
Это «закончить побыстрее» мне совсем не понравилось, но я пожал плечами: как скажете. На лестнице братья подняли вой из-за заячьего хвоста, но я дал им по жвачке, и они, умолкнув и сосредоточенно засопев, на время затихли.
В кабинете мы устроили в углу аренку из стульев, сложили туда все игрушки, запас бумаги и карандашей. Мирзада села у стола. Младенец Зульбаган, к счастью, пока спал.
Шнайдер бегло просмотрел скудные данные.
– Откуда она?.. Какой нации?.. Какой язык родной?..
– Она из Дагестана. Это республика такая на Каспийском море. По национальности даргинка. И язык родной – даргинский. Я уже записал все это. И она уже раньше, в полиции, об этом говорила, но чиновники записали почему-то «неизвестны».
– Дело в том, что у нас в компьютере этой нации и этого языка нет, поэтому написали «неизвестны», – объяснил мне Шнайдер, позвонив вниз и все выяснив.
– Мало ли чего в компьютере нет. В реальности же они есть! – возразил я, но Шнайдер был непоколебим:
– Если у нас в компьютере нет, мы всегда пишем «неизвестны».
– Мне все равно, – ответил я, удивляясь такому узколобию: раз нет в компьютере, то и на земле совсем нет – так, что ли?..
В этот момент Альбаганчи дал брату громкую затрещину, тот в долгу не остался. Возня и визги. На шум прибежал сотрудник-сосед, увидел наш цирк и принес шоколадку и чипсы. Братья, забыв слезы, углубились в чавканье и хруст, а мы успели записать первые вопросы, причем все ответы Мирзада начинала со слов: «Я нэ знай, муж знаэт», чем очень рассердила Шнайдера:
– Вы что, свой день рождения без мужа назвать не можете?.. Или адреса не знаете?..
– Эта да, а другой всэ муж знаэт.
Выяснилось, что она с семьей жила в Кизилюрте, на улице Ленина, 3, кв. 11. После школы окончила медтехникум и работала медсестрой в медпункте. Вышла замуж. Пошли дети.
– Сколько их у вас?
– Ну… Три здэс. И один – здэс. – И она указала на живот.
– Да, да, очень хорошо… Будьте осторожны. Моя дочь тоже сейчас беременна, вчера чуть не упала… Так, а где сейчас ваш муж?
– Турма сидит.
– Почему? За что?
– Точна нэ знай, муж знаэт. Мой дэла малэнки была – муж ранэны приводил, я лэчил.
– Каких раненых?
– Не знай, муж знаэт. Из Чэчня, из другой места. Милиц был, ранэны и муж забирал. Потом от муж с турма писмо бил: говорит, я и дэти эхат нада. Бэжат.
– Куда ехать?
– Откуда я знай?.. Утро грузовик-машин нас забирал – и все, тут приехал сразу.
Тут Бальбаганчи отнял у старшего брата последний чипс, что опять привело к стычке. Младенец Зульбаган проснулся и заверещал. Шнайдер поспешил выключить диктофон. Мирзада, отвернувшись, начала кормить младенца грудью, а я разнял детей, переключив их внимание на обрывки плюшевого зайца. Воспользовавшись относительным затишьем, Шнайдер щелкнул диктофоном:
– Давайте по порядку. Что за раненые? Откуда?
Выяснилось, что осенью 99-го года муж несколько раз привозил домой раненых, их раскладывали на первом этаже, приходил врач («Какой, кто?» «Нэ знай, муж знаэт»), давал указания, что и как делать. И она их выполняла: перевязывала, колола, давала пилюли, меняла повязки, выносила судна, мыла, стирала, поила раненых супом и урдой.
– Что за урда? – не понял я.
– Кокнар, э!.. Из мак микстур дэлал, от бол, – пояснила Мирзада.
Кто-то из соседей донес, пришла милиция, увезла раненых и мужа. Что дальше было, она не знает, муж знает, но не говорит, а она знает только то, что ей муж говорит, больше ничего ей знать не полагается.
Мы со Шнайдером переглянулись:
– Видите, как у мусульман дело хорошо поставлено: женщина знает только то, что муж считает нужным, чтоб она знала, – сказал я.
– А у нас бедный муж знает только то, что женщина соизволит ему сообщить. А чаще всего – солгать, – поддакнул Шнайдер довольно печально и тут же вскрикнул: – Возьмите у детей мои ключи! Они их сейчас проглотят! Дайте им лучше вон тот календарь, что за вашей спиной, на полке.
Братья, не без боя отдав ключи, схватили календарь и тут же принялись рвать его на части.
– Ничего, пусть, – махнул рукой Шнайдер. – Что было после того, как раненых и вашего мужа увела полиция?
– Нэ знай, муж знаэт. Он милиц дэнги давала и домой пришла. Один года тиха была, а этот года – опять милиц был, федерал.
Оказалось, что в этом году, зимой, вновь пришла милиция и забрала мужа. Сказали, что прокуратура возбудилась и дело опять открыла. Мирзада думала, что они снова захотели денег.
