Ольга Погодина-Кузмина - Адамово Яблоко
Проходя мимо, отец задержал на лице Максима озабоченный взгляд.
– Ну, как ты?
– По сравнению с дедушкой – неплохо, – ответил Максим, но тот не расслышал или не захотел расслышать насмешки.
– Давай держись. Нам нужно много обсудить с тобой.
К началу заупокойной службы в церкви собралось уже больше полусотни соболезнующих, и стало как-то тяжело и душно. Запах горящего воска, дым ладана раздражал горло, и Максим чувствовал, как по спине под жестким новым пиджаком струится пот. Потел и батюшка: «Со духи праведных скончавшихся душу раба Твоего, Спасе»…
Поп и помощники читали молитву так густо и слаженно, что участники церемонии начали вздыхать и кашлять, словно на концерте духовной музыки. Только Марьяна один раз нарушила стройность обряда, когда на словах «един еси Человеколюбец» вдруг издала грудной, рыдающий стон и начала клониться вниз.
Отец, яко пленных свободитель и нищих защититель, немощствующих врач, победоносче великомучениче Георгие, подхватил ее и подал свежий платок. Максим заметил, как в полутьме блеснула жемчужная пуговица на его белоснежной манжете.
В путь узкий хождшии прискорбный, вси в житии крест, яко ярем, взямшии…
Приидите, насладитеся, их же уготовах вам почестей и венцов небесных.
Когда они подъехали к кладбищу, повалил рыхлый снег, и деда стало жалко. В последний раз охранник держал над ним зонт, в последний раз расступались приближенные. Серый снег не таял на сером распухшем лице.
Отец так и шел за гробом об руку с Марьяной, и Максим видел, с каким живым вниманием воспринимают эту новость приближенные, особенно Сергей Сергеевич Сирож, который приехал на похороны с тремя сыновьями и чинно шествовал в их окружении. На кладбище поехали только самые заинтересованные, и процессия напоминала сцену из «Крестного отца» – почти одни мужчины, все в черных пальто и белых рубашках, с одинаковыми черными зонтами. Только отец выделялся элегантностью – у него пальто было на меховой подкладке, а шею закрывал мягкий светлый шарф. Снег серебрился в волосах, красиво седеющих с висков, как пелось в старинной хороводной: «…голова у Егория вся жемчужная, по всем Егории часты звезды…»
Могилу, зияющую черным провалом на фоне заснеженных дорожек и памятников, вырыли рядом с бабкиной. Мать дальше, портрет на памятнике залеплен снегом. Места еще предостаточно, на всю семью. Пока служители опускали гроб, Максим под влиянием какого-то странного порыва подошел смахнуть сырые хлопья с лица матери. Впрочем, через минуту снег налип снова.
Смертию смерть поправ…
Марьяна снова беззвучно плакала, и отец первый бросил горсть земли, подавая знак могильщикам.
Усопшаго раба твоего упокой, презирая его вся согрешения…
Потом отец передал зонт над Марьяной Маркову и направился к Максиму, отряхивая глину с перчаток.
– Выяснилось, что на производстве всё же организовали поминки. Я тебя попрошу – съезди туда, поблагодари, извинись за нас. Это важно. Там многие работают по двадцать, по тридцать лет. Нужно сказать теплые слова.
Максим не стал спорить, хотя сейчас ему меньше всего хотелось ехать на завод, чтобы там снова прикасались к его рукам и плечам посторонние люди, безнадежно застывшие в прошлом, словно в лаве давно потухшего вулкана.
– Возьми моего водителя и машину, – предложил отец. – А я поеду с Марьяной. Хорошо?
Отец зачем-то обнял его. Присыпанные снегом, они двинулись обратно, а дед остался лежать под комьями глины и ворохом венков.
Мероприятие на заводе не произвело на Максима особо тягостного впечатления, но он все же решил не возвращаться в Озерное, где отец и Марьяна устраивали поминки «для своих». Он думал встретиться с Таней, где-нибудь поужинать и остаться у нее на ночь, но около шести ему позвонили Кот и Добрыня. Приятели собирались в клуб с манекенщицами из агентства, и Максим вдруг захотел присоединиться, вспомнив, что у него в кабинете лежат ключи от представительской квартиры, где можно устроить вечеринку.
Максим не хотел признаваться себе, что тронут и подавлен смертью деда больше, чем следует благоразумному наследнику. Но все эти дни его не покидало тревожное, мрачное чувство, будто глава семьи наблюдает за каждым его шагом и не одобряет происходящего, как не одобрил бы при жизни. Чтобы подразнить мистического наблюдателя, Максим попросил шофера подвезти его к «Альмагесту», а по дороге остановиться у торгового центра. Там он купил и тут же надел футболку с хулиганской надписью, зеленую куртку-кенгуру, джинсы и кроссовки, решив разделаться с похоронным настроением так же просто, как с траурным костюмом. Затем он поднялся в офис, заперся в своем кабинете и вынул припрятанный в одном из ящиков пакетик с порошком.
Котов и Добрыня подъехали к восьми, и Максим спустился к ним на стоянку, чтобы дождаться Радика, который обещал прибыть на купленном недавно «Ягуаре XF». Минут через десять Кочетков лихо затормозил перед лестницей.
– Жепь ебрило! Как мы можем, с прокрутами, на нашем-то ведреце! – заулюлюкал Добрынин. – Смотри, курдюк отвалится.
– Смотри, чтоб у самого не отвалилось, – выходя из машины, Радик сплюнул на снег.
Котов первым соскучился осматривать и обсуждать характеристики машины, которую Радик любовно пинал по колесам и поглаживал по крыше.
– Ну, так чего решили, сначала в клуб, потом к Максу? Или сразу затаримся и к Максу? И где вешалки?
– Давайте сразу, – предложил Максим. – Это гостевая квартира, там четыре комнаты, в каждой кровать, телевизор. Возьмем стафф и нормально отдохнем.
– Тогда я варщику позвоню, чтобы прямо туда подвез, – согласился Добрынин. – Проведем вечер в домашней обстановке.
– Девки только ломаться будут, – поморщился Радик. – Хотели же в клуб.
– Эти-то? – хохотнул Добрыня. – Вешалки не гнутся, не ломаются, а только кувыркаются.
Девушки ждали в стекляшке, дешевом кафе через дорогу от бизнес-центра. Китти первая заметила Максима и помахала рукой через окно. С ней была Вика-Румпель, рыжая Лиза и какая-то новенькая, тонкая и звонкая блондинка лет шестнадцати на вид. Добрыня с Котом мгновенно оживились.
– А это что за новые ресурсы?
– По запаху чувствую – девственница, – потянул ноздрями Добрынин. – Ну чего, накурим ее и – по кругу?
– А потом изжарим и съедим, – предложил Максим, но друзья не оценили шутки, только глянули с недоумением.
– Чего опаздываем-то, Андрей? – капризно попеняла Вика, которая считала себя девушкой Добрыни. – Мы сорок минут сидим, договаривались же в восемь.
– Можно было позвонить, – не слишком уверенно поддержала Лиза.
Только Китти, как всегда улыбчиво-нежная, привстала, чтобы обнять Максима.
– Макс, прими мои соболезнования… Это ужасно, я так тебе сочувствую! У меня самой в прошлом году дедушка умер, я так плакала! А это Наташа, она новенькая, неделю назад приехала из Лысьвы. Представляете? Местная королева красоты.
Кот склонился, поцеловал тощую ручку новенькой.
– Как говорит мой профессор философии, бросить бы все и махнуть в эту Лысьву.
– Наташа, а ваша фамилия, случайно, не Ростова? – без обиняков спросил Добрынин.
Девушка смущенно покачала хорошенькой головкой.
– Впрочем, это нам не помешает устроить вам первый бал.
– Иль детский праздник, – подсказал Кот. – По случаю изменения социального статуса нашего друга и товарища Максима Измайлова, чей финансовый максимум продолжается двигаться к абсолюту…
Вика-Румпель серьезно кивнула.
– Круто! Ты же единственный внук, да, Макс? Будешь теперь самый богатый? Скоро с нами здороваться перестанешь?
– Нет, он не такой, – проворковала нежно Китти. – Ты его не знаешь. Макс очень умный и добрый. Он просто ранимый, вот и все.
Кот нашел в памяти подходящую к случаю цитату.
– Абсолютный максимум есть то единое, которое есть все; в нем всё, поскольку он максимум; а поскольку ему ничто не противоположно, с ним совпадает и минимум…
Уже когда они вышли из кафе и повернули к стоянке, Вика спросила:
– Так, ребята, а мы все-таки куда?
– Приглашаю всех в гости, – сказал Максим.
– Но сперва в супермаркет, возьмем бухла и пожрать, – добавил Радик.
– Макс хочет провести вечер в спокойной домашней обстановке, – развернул тему Котов, без прелюдий присвоивший новенькую, обняв ее за тощие ребра.
– А девочки сказали, мы поедем в клуб, – пробормотала Наташа, оглядываясь.
– Согласись, у Максима такое горе, – урезонил ее Кот. – Сегодня состоялись похороны его дедушки. Было бы странно, если бы в такой день он пошел в клуб плясать и развлекаться.
– Да ну, хотели же в клубешник, – раскапризничалась Вика. – Чего дома-то делать? И что-то не похоже, что Макс так уж расстроен. Особенно в зеленой куртке и в майке “Fuck them all”.
