Марина Болдова - Клетка
Полина пришла на день рождения Наташки в новом платье из магазина «Березка», выкупив боны у сокурсницы по тройной цене. Но платье стоило того. Талия, подчеркнутая темным пояском, казалась тонкой, юбка «рюмочкой» плотно обтягивала бедра, а вырез открывал белоснежную шею. Полина была красива природной красотой выросшей на свежем воздухе девушки.
Наташка сделала так, что остальные приглашенные были уже по парам, и Полине и Федору волей неволей пришлось сидеть за столом и танцевать вместе. То ли Федор помылся тщательно, то ли Наташка настроила Полину правильно, но вечером Федор вызвался проводить ее в общежитие, а она согласилась. Попить чайку до утра она разрешила, и, проснувшись у него на плече, поняла, что не так уж все и плохо.
Как и предсказывала Наташка, мать Федора обрадовалась невестке, скоренько, пока не родился внук, прописала ее на свою жилплощадь, торопилась после уроков домой, чтобы приготовить беременной снохе что-нибудь вкусненькое и ругала Федора, который по-прежнему шастал со своим фотоаппаратом по улицам города. Полина, вспоминая свою мать, доярку с красным от постоянно вливаемого в себя самогона, лицом, смотрела на свою свекровь, как на нечто неземное. Стараясь разгрузить работавшую в школе маму Веру, Полина убиралась в комнате и ждала ее прихода, как не ждала никогда мужа, чаще радуясь его отсутствию. Так, заботясь друг о друге, они прожили восемь лет. Уже умер сосед Василий, в комнату которого они с Федором переехали, как самые нуждающиеся в жилплощади, Сашенька пошел в первый класс, как вдруг Вера Карловна заболела. «Полинушка, не бросай Федора, пропадет!» – она произнесла на последнем выдохе и, прочитав в глазах ее согласие, закрыла глаза. Именно в дни похорон Полина до конца осознала, что такое Любовь. Любовь не мужчины и женщины, любовь не к партии или Родине. Любовь человека чистой души и открытого сердца ко всем, кто встречался у него на пути. Скромную учительницу младших классов провожали так, как не удостоился ни один из первых лиц города. Живыми цветами был усыпан пол в квартире, подъезде и дорожка перед домом. Бывшие ученики семьями, с малыми детьми и престарелыми родителями подходили к гробу Веры Карловны, чтобы сказать ей последнее «прощай». Полина смотрела на мужа, который с удивлением вглядывался в поток людей и, кроме злости и отвращения, не испытывала ничего. «Как такой женщине в сыновья досталось это недоразумение? Если только в роддоме подменили?», – пыталась понять она. Но синие глаза на лице Федора доказывали, что он родной сын своей матери. Со смертью Веры Карловны отношения Полины и Федора сошли почти на нет. Помня о своем обещании, Полина терпела его, тратившего заработанные преподаванием гроши на пленку и проявитель. Она пошла работать в магазин продавцом обуви, только бы ее сын ни в чем не нуждался. Продавая по воскресеньям импортные сапоги на рынке в Энергетике, она имела лишние рубли к зарплате. По сути, она тащила семью одна…
– Мам, ты мне скажешь хоть что-то? – Саша посмотрел на часы, – Ты молчишь уже двадцать минут.
– Да, Сашенька. Я, собственно, вот о чем. Возьми документы со стола, просмотри. Там завещание твоего отца.
– Мам, ну какое завещание? Что, отец миллионером был? После него, кроме двушки в блочном доме и пары фотокамер еще что-то осталось? А о каких еще детях идет речь? – вдруг удивился он, пробежав глазами по строчкам.
– Наверное, он знал, что писал. Видишь, все делится поровну между всеми детьми, законными и нет.
– И много этих, незаконных?
– Я не в курсе.
– Ну, даже, если так. Я готов поделиться, – Саша улыбнулся, – Что ты так беспокоишься?
– Если в течение полугода никто не объявится, все достанется тебе.
– Да пусть и объявятся! Представляешь, у меня сестричка! Или брат, на худой конец.
– Ты не понимаешь…
– Мам, тебе что, жалко нескольких тысяч долларов от продажи этой хаты? Да, брось ты! Ты же никогда не была жадной! У нас что, денег больше нет? Ты разорилась? – Саша по-прежнему улыбался.
– Не шути так, не нужно. Да, у меня сейчас есть некоторые трудности. Да и мало ли что со мной может случиться? Тебе еще учебу закончить нужно, а там жениться надумаешь!
– Господи, мама! Да заработаю я, все будет хорошо. Меня уже в «Эгиде» ждут. Я и сейчас для них проект делаю. Такие программисты, как я, мам, на дороге не валяются. Сын у тебя б-альшая умница! – Саша поднялся с кресла и подошел к матери.
– Господи, ты такой же бессребреник, как твоя бабушка.
– Ага! Я же Курлин. Потомственный дворянин в седьмом поколении, – Саша шутливо поклонился.
– Вот именно… – Полина с любовью посмотрела на сына.
…«Полинушка, береги эту шкатулку, Федор со своим увлечением не от мира сего. Здесь все, что осталось от фамилии Курлиных. И кольцо это, – Вера Карловна протянула коробочку, – Твое. Сашеньку воспитывай в доброте и любви к людям, я Федора упустила, каюсь. Все, что я тебе рассказывала о моих родителях, расскажи и ему. Я уже не успею…», – Вера Карловна словно чувствовала приближение конца…
И Полина все сохранила. И Сашу воспитала в уважении к предкам. Пересказывая истории Веры Карловны, она и сама чувствовала себя причастной к этой фамилии, несправедливо забытой потомками.
– Мам, мне бежать надо. Не грузись ты по поводу наследства. Жить нам есть где, – Саша широким жестом обвел комнату, – На жизнь нам с тобой я заработаю, даже, если ты у меня кончишься, как бизнесвумен! Сядешь дома, наконец, я тебе внучков подкину, будешь бабкой. Кстати, твой Михаил Ильич что-то давно не звонил! Я против деда для своих детей ничего не имею, учти! – Саша, на ходу рассовывая по карманам куртки телефон, ключи и бумажник, чмокнул Полину в подставленную щеку.
Услышав звонок мобильного матери, он задержался в дверях.
– Да, хорошо. Постараюсь поскорее. До встречи, – сказала она в трубку.
– Что, объявился?
– Да, и просит приехать. Срочно. Что-то голос мне его не понравился….
– Так поезжай быстрее. Все прояснишь на месте, – Саша еще раз наклонился к матери, – Он, может быть, просто сгорает от страсти, ты же у меня такая красавица, – шепнул он ей на ухо и, увернувшись от легкого шлепка, выбежал на площадку.
Глава 40
Она словно вела безмолвный диалог с Агафьей, которая мнилась ей живой и полной сил. Этот сон – не сон был повторением последнего разговора с ней, разговора, после которого Катя для себя окончательно решила, что уедет в город, в мир. Только затем, чтобы разобраться до конца, кто и что правит этим миром. То, что говорила ей Агафья, ей не нравилось. Запутывало ее, лишало смысла ее жизнь. Эту земную жизнь, а не какую-то там, после смерти. Ей хотелось увидеть всех, кто перевернул ее судьбу. И это были вполне реальные люди, с фамилиями, именами и своей судьбой. В которую она должна вмешаться. Если нельзя так просто, то с помощью тех сил, на которые она рассчитывала.
…– Ты ведьма? Это же против Бога? – спросила Катя у Агафьи.
– Ведьма. Что в этом плохого? «Ведьма» – от слова «ведать». Знать о том, что недоступно другим. Чтобы помочь этим другим. Это ли безбожно?
– И что ты знаешь? Что можешь?
– Травы знаю. Гадать могу. Молитвы целительные.
– Но церковь против гаданий и ворожбы!
– А что церковь? Ты вот в институте училась? Кто у вас там главный?
– Ректор, но причем здесь это?
– Он следил за тем, чтобы вас учили по программе, чтобы вы изучали науку, а потом работали по ней? Вот церковь и есть такой же институт. Со своей наукой – религией. Кому-то нужно, чтобы люди жили по такой науке…
– А как же отпущение грехов?
– А кто тебе сказал, что грехи отпускаются? Ты думаешь, согрешил, попу покаялся, тот помахал над тобой ладанкой, дал к руке своей приложиться, да и все грехи прощены?
– А как же?
– Нет, милая. Прощение добиться невозможно, только послабление. И не попу, простому смертному, взявшему на себя величайший грех – посредничество перед Богом, это послабление давать. А уж отпускать-то грехи! Кто ж ему позволит?
– А как же жить, с грехом в душе?
– А не нужно держать грех. Покайся, перед собой покайся или перед образом святым. Ради Него, а не ради встречи с попом мы в храм ходим. В Бога веруем, в справедливость созданных им законов. Сказано, воздастся по делам нашим, значит, так оно и есть. Воздастся. За каждый грех совершенный.
– А послабление тогда за что дается?
– А за раскаяние искреннее, за понимание греха и за дела добрые, совершенные без корысти. И за Любовь. Ко всем людям, даже к врагам своим. Когда ты полюбишь врага своего, сама у себя прощения просить будешь за то, что дала ему возможность причинить себе зло. А месть – она только еще один грех родит. И ничего боле.
– Неправильно это. Зло должно быть наказано.
– А с чего ты взяла, что тебе, смертной, дано право решать, кого наказывать, а кого нет? – Агафья строго посмотрела на Катю, – Не возносись! Смиренной будь! Без тебя решат, кому и что положено.
