Яна Розова - Безмятежное зло
– Про деньги что-нибудь говорила? – Резковато спросила Феня.
Мама поправила пепельно-седую прядь, упавшую на лоб.
– Нет, Майя не так воспитана – про деньги в светской беседе упоминать.
– Значит, у Майи случился роман с этим… военным?
– Иван Васильевич пошел ее провожать, вот и закрутилось. Потом Майя призналась, что он очень ее поддерживает. Валерка же осуждал Майю: как ты могла с жуликами связаться! Какая ты плохая и негодная! Какая же ты после этого мать! – Передразнила детектива его тёща. – Что он о жизни знает?! Ну, а потом… Когда Иван Васильевич сбежал, Майя приехала и стала ругать меня: как я могла подсунуть ей этого прохиндея! Но я-то тут причем? Я еще удивилась – почему эта история вообще случилась? Майю не бросают мужчины! Это она всех всегда бросала. И даже если бы ее бросил какой-нибудь кретин, она бы и слезинки не проронила! А тут Майя плачет из-за того, что Иван Васильевич уехал и ее с собой не взял! Ерунда какая-то!
Феня вспомнила слова Натальи: «Вор вора обокрал» и спросила:
– А куда он смылся?
Кристина Петровна чуть смутилась.
– Ну… я у него в комнате как-то была, а он вышел. И за кроватью… (тут челюсть советника брачного агентства отвисла) я нашла билет на самолет в какое-то место… забыла… Ме… Мо…
– Мале, – подсказала Феня. – Столица Мальдив.
– Точно, Мале, – откликнулась ее мама, заметно погрустнев.
Ей припомнилось последнее нежное свидание с квартирантом, его ласку и его исчезновение – моментальное и необратимое. И вот, почти такая же история повторилась со Славой и Сашей: Кристина Петровна считала, что встречается с ухажером дочери, но ничего не могла с собой поделать. А Славы нет уже несколько дней, и она не может ему дозвониться. Неужели и Слава вот также исчезнет из ее жизни, оставив о себе только одни воспоминания?
Она так глубоко погрузилась в свои раздумья, что не заметила, как ушла дочь.
Эксперты-химики, исследовавшие пробы еды из Васиного холодильника, пришли к выводу, что Вася и его семья получили по дозе мышьяка. Тане досталась доза небольшая, так как она, кормящая мать, придерживалась диеты. Валерочка пострадал еще меньше, потому что Таня, почувствовав себя нехорошо, сразу же перевела сына на искусственное вскармливание. А вот главе семьи досталось серьезно: Вася лежал в токсикологическом отделении больницы, истыканный иголками капельниц. Врачи именовали его ситуацию стабильно тяжелой.
Владимир Николаевич также оставался в больничной палате, а Валерка пребывал в состоянии комы.
Так Феня осталась одна в безвыходной ситуации: дети оставались в заложниках, а денег на их выкуп не было.
Мужское воспитание
Илье было лет шесть, когда воспитательница сказала его маме, что у мальчика – комплекс старшего брата, то есть, повышенная ответственность. Так оно и было. Илья не помнил того времени, когда он не должен был заботиться о младших братьях, и это крупно отразилось на его характере и поведении.
Он привык присматривать за Данькой и Степкой. Всегда точно знал, где они шаблаются (как говорила когда-то бабуля Света, мама папы, умершая несколько лет назад), где глаза продают (а это выражение Илья услышал впервые от Кристины, бабушки, которую нельзя было звать бабушкой. Означало оно: рассматривают товары, не имя возможности их приобрести) и где трудятся в честь битой задницы (как именовал папа те подвиги сыновей, после которых ему приходилось браться за ремень). Держа братьев в поле зрения, Илье приходилось отвлекаться от своих собственных занятий и игр, но он никогда об этом не жалел: братья – важнее всего. А если бы его спросили: что для тебя, Илья, самое главное в жизни? – он ответил бы так, как его воспитывали: учеба, мое будущее и здоровье родителей. Но на самом деле, в глубине души он чувствовал, что братья – это и есть его учеба, будущее и даже здоровье родителей.
Взрослея старшим братом, Илья получал опыт куда более важный, нежели в школе. Он учился общаться, решать проблемы – свои и чужие, учился руководить, учился подчиняться обстоятельствам. В последние годы, когда семья осталась без матери, Илья освоил еще много разных умений и получил кучу навыков. Мало кто из его сверстников умел стирать белье в машинке, чуть ли не профессионально разбираясь в режимах и в моющих средствах. Мало кто умел печь пироги с покупным джемом, жарить рыбу или яичницу. А Илья умел и многое другое.
Сложнее всего было находить общий язык с училками пацанов после всех их шкодств и двоек, потому что обозленные училки требовали на расправу родителей, а мелкая жертва в лице старшего брата казалась им малозначительной. Илья же пытался избавлять папу от подобных утомительных забот превентивно и самостоятельно, потому что мальчишка зверски жалел отца. Он уже кое-что о взрослой жизни знал, значение слова «измена» понимал. При этом – не мог обвинять маму. В его представлении «измена» и «мама» никак не взаимодействовали, не пересекались. Поэтому старший брат старался не думать об этом вообще.
Илья слышал и видел, что окружающие как раз наоборот – жалеют его и братьев, а Мирончук-старший для них чуть ли не соучастник преступлений жены. Но Илья к себе и братьям жалости не испытывал. Они дети, у них – вся жизнь впереди, а вот папа уже не может начать все заново.
Но и мать не следовало осуждать. Так объяснил ему отец, когда стало ясно, что мама пойдет в тюрьму, так Илья объяснял братьям: мама виновата, она хотела заработать для нас с вами много денег, но нашла неправильный путь заработка и поэтому должна ответить за свою ошибку. Конечно же, Илье не хватало мамы, а Степка с Данькой иногда по ночам ревели в своих постелях, но старший брат тактично делал вид, будто ничего не замечает – они вырастут и научатся сдерживать слезы. Мужское воспитание, которое очень уважал Илья, диктовало – говори правду, будь всегда логичен и не поддавайся эмоциям!
Средний брат Данька был мастером художественного пуга, умея сидеть в засадах – бесшумный, собранный, с широко распахнутыми глазами. К тому же, никогда не упускал нужной секунды для того, чтобы выскочить перед жертвой – в самый последний миг перед тем, как она уже собиралась поворачивать за угол, где прятался Данька. Да и «Ргав!» он рявкал выразительно. В итоге Данька пугал так эффективно, что маленький Степка в пору своего раннего детства не раз писался в штанишки, да и старший брат вздрагивал по-настоящему – так что холодел лоб и остро чувствовалась дрожь в самом позвоночнике.
Вот так же – до холодного озноба – испугался Илья, когда узнал, что отец ранен и в коме. А выдать страх считал невозможным: две пары глаз смотрели на Илью с надеждой и отчаянием. Илья был для братьев главным человеком в мире. Он осознал это именно в тот самый миг.
– Отец жив, – сказал он братьям, пытаясь взглядом заткнуть кран Степкиных слез и предотвратить водопад из глаз Даньки. Ему он мысленно приказывал: «Не реви!», потому что если бы Данька разревелся, то Степка бы не остановился, да и сам Илья точно пустил бы слезу. Три ревущих мужика – это было бы стыдобой!
– Отец жив, – повторил Илья. – Данька, Степка, он поправится! Не в первый раз его дырявят. Сейчас у нас – куча дел. Надо ужин приготовить и деда накормить, а то он без нас с голоду сдохнет. Данька, ты пойдешь в магазин. Ты, Степка, вымоешь посуду и вынесешь мусор! – Он задал ритм хлопками: – пошли-пошли!..
Инструкции старшего брата сбили пацанов с толку – они тут же крупно озаботились: кому досталось задание сложнее, и нет ли возможности как-то сбагрить свои обязанности. Мысль об отце, пусть и ненадолго, вылетела из их голов.
Потом появился дед, который традиционно воздействовал на братьев расслабляющее. Даже Илье не приходило в голову его слушаться, а Данька со Степкой и вовсе по потолку ходили, игнорируя дедово:
– Да что же это такое творится!.. Да сядьте вы уже, уроки хоть сделайте!
Останавливал пацанов только риск по-настоящему испортить отношения с любимым стариканом. Так что, скорее поздно, чем рано, все-таки брались за дела.
Некоторое время Илье удавалось удерживать ситуацию в балансе, но не слишком долго. С ним самим что-то странное творилось. Каким-то образом он вдруг пристрастился бегать с одноклассниками за гаражи – покуривать. В этом был какой-то драйв, опасность – оттого и интересно. Откуда-то всплыла двойка по химии, математичка заявила, что Илья совсем перестал заниматься. Стихи, заданные наизусть, не учились, учебники терялись, голова болела. Илья исхитрился поссориться с друзьями, подраться на льду сразу с тремя игроками из команды противников во время дружеской встречи с хоккеистами из Краснодара, обозвать чужую девочку в троллейбусе дурой набитой… Илья думал, что для него наступили самые черные дни, и хуже быть не может. Но хуже может быть всегда.
Дедушку сбила машина, и теперь пацанами Мирончуками занялся приятель тети Фени – Богдан. Была еще Кристина (бабушка, которую нельзя называть бабушкой), только дедушка сказал, что у нее пожить парням не удастся – Кристина приболела. Конечно, у нее жить оказалось бы еще лучше, чем у деда: Кристину можно и вовсе не слушаться, потому что рисковать отношениями с ней братья не опасались. А учитывая, что она не умела готовить и кормила внуков пельменями и пиццей, жизнь под ее надзором казалась сплошным днем рождения. Но на нет и суда нет (как любил повторять дед).
