Марианна Гончарова - Аргидава
Родители Макрины, родители Игната, родители Маши и все-все их друзья собрали по чуть-чуть денег и оплатили Макрине хорошие израильские слуховые импланты. Макрина послушала-послушала несколько дней, закрыла уши ладошками и сказала отцу:
– Нет-нет-нет.
– Ничего, привыкнешь, – засмеялся Мэхиль, – пойдем, послушаешь что-то.
Чарна с ними тихонько пошла. Следом. Они шли и шли, пришли в рощу, остановились. Мэхиль поднял голову к ветвям деревьев и тихонько засвистел: стиу-стиу-стиу!
Ему тут же ответили десятки маленьких глоток:
– Стиу-стиу-стиу-трллллль-тллллль! (Лети сюда! Я тут. Я тут.)
Макрина удивленно слушала, склонив головку к плечу. А потом подняла руки и принялась кружиться, медленно, плавно. Как будто много лет этому училась.
– Стиу-стиу-стиу-трллллль! – аккомпанировал девочке лесной хор. «Ля-ля-ля», – танцевала девочка.
Медленно, взявшись за руки, Мэхиль, Чарна и Макрина шли домой. К Макрине должна прийти Ася. Девочки будут рисовать. Макрина умеет видеть, как только может видеть человек солнца с чистой, нежной, бессмертной душой, правдивый по природе своей. И не умеет лгать. И не прячет хитрость за лишними ненужными словами. Макрина умеет видеть. Ася терпеливая и радостная учительница. Она уже представила свои работы в Выставочном зале музея Аргидавы. Картина Макрины тоже была выставлена. На листе яркие, смелые штрихи и блики, а в центре – изящный, но нечеткий силуэт лошади. Густые свежие тона, изумительный подбор красок, смелость мазков привлекают внимание посетителей. Называется так: «Свободная белая лошадь гуляет весной на лугу у реки Днестр, рядом со старинной крепостью Аргидава». Акварель, гуашь. Автор Макрина Гобнэта.
Макрина гордится и смущается. Она встречает посетителей, берет за руку и ведет сначала к своей работе. И стоит. Смотрит. Улыбается. А потом ведет своего нового друга к другой работе. Это лучшая работа Аси. Макрина говорит: «Идем… Ася!»
Лучшую Асину работу хотели купить. И увезти в Италию. Но эта работа не продается. На картине – собака-хаски. Улыбается, вывалив язык. Работа называется не очень понятно: «Айлавю, Маха».
Глава двадцать восьмая
Последняя
Через несколько дней на границе с Румынией будет арестован давно находящийся в розыске Бустылов Анатолий Кашафович по кличке Бустилат, подозреваемый в совершении преступления на острове Змеиный, в отравлении профессора Тищенко Никифора Николаевича, а также в нанесении тяжких телесных повреждений, приведших к смерти приходского священника собора Святой Макрины Саенко Василия Николаевича (о. Васыля). А также в подозрении в мошенничестве и воровстве в крупных размерах.
Похороны Корнеева пройдут тихо и незаметно. В автомобиле следом за покойным поедут племянник Корнеева, Сашка, и бывшая его домработница Катерина. В другом автомобиле, незаметный военный за рулем и две «кадровички», сотрудницы Корнеева. Сашка категорически запретит отпевать Корнеева в храме, ссылаясь на то, что дядя был атеистом. Церемония пройдет быстро. Поминальный ужин, который Катерина по старой памяти готова будет широко накрыть в доме Корнеева, верней, теперь уже в Сашкином доме, будет заказан в самом дальнем от города ресторане, в закрытой комнате.
На отпевание отца Васыля тремя неделями раньше соберется весь город, приедут «афганцы», те, кому он спасал не только жизни, но и души. Они же и выяснят обстоятельства смерти отца Васыля, опрашивая тех, кто приходил на последнюю всенощную. Над Аргидавой нависнет траурная туча. Свой покой отец Васыль обретет во дворе храма Святой Макрины, у входа в крепость, над Днестром, рядом с памятным знаком в честь прадеда своего отца Любомира. И хотя у священников это не принято, «афганцы» все-таки пригласят военный духовой оркестр. Рядом с храмом люди накроют поминальные столы, будут там до позднего вечера, зажгут свечи, каждый вспомнит свое, доброе, человечное, что было связано с отцом Васылем. И только когда люди разойдутся и столы будут убраны, начнется сокрушительная гроза. Много деревьев поломает и вырвет в ту ночь ветер.
Третью картину триптиха из картинной галереи музея Аргидавы так и не найдут. Ни в реставраторской, ни в запасниках. Будет открыто дело и проведено расследование о подозрении в краже. Но дело так и заглохнет. В музей придет какой-то важный следователь. Вежливый, с мягким, приятным голосом. Будет опрашивать всех, включая странную полячку Кшисю, научного сотрудника, как говорили, специалиста по времени. Та прибежит в кабинет директора крепости, где обоснуется следователь, прибежит откуда-то, то ли с репетиции реставрации, то ли еще откуда-то, странная, с кошкой на плече, в ярко-зеленом, под старину пошитом камзоле, пожмет плечиком, растерянно улыбнется: «Nie wiem». И никто из сотрудников тоже ничего вразумительного не скажет. То ли действительно кто-то украл картину, то ли кто-то спрятал. «Ведь может быть такое? – говорила Маша. – Чтобы не попалась она в руки алчным людям».
Та самая картина, на которой изображен неизвестным художником план подземелий крепости.
Игнат и Маша, конечно, скоро поженятся. И все будет, как мечтают их родители: хорошие воспитанные красивые дети, изумительная пара. Белое платье, кисейная, с жуткими розочками фата Машку совсем не испортит, а наоборот, потом еще машина с куклой, верней, с медведем в кожаных штанах, старым Машкиным медведем, и, конечно, с кольцами будет машина, и сияющие родственники с цветами. И Машкин папа, гордый, большой, обычно невозмутимый, пустит слезу украдкой, мол, девочка выросла. Репочка наша. А ведь, казалось бы, совсем недавно в кульке ее выносил из роддома. И дядя Игорь, добрый и мудрый, веселый отец Игната, будет торжественный и в костюме новеньком негнущемся. И Ася с цветами в волосах, подруга невесты и сестра жениха, не расстанется с фотокамерой даже за столом, все друзья Игната будут за ней ухаживать и приглашать танцевать. А нетанцующий Женька будет нервничать, краснеть, бледнеть и наконец кинется к Асе, обгонит всех желающих пригласить на танец, схватит ее за руку и поведет в центр зала. И они будут трогательно и нелепо топтаться, глядя друг другу в глаза. Игнат попросит сестру записать за ним третью мазурку и под восхищенный рев гостей спляшет с сестричкой рок-н-ролл. И мамы такие будут молодые, красивые, легкие, как девочки. И свидетельница Мирочка, дорогая подруга Мирочка, которая специально прилетит на свадьбу из Израиля. И все приглашенные на свадьбу соседи, что наблюдали несколько лет за этой парой из окон, из-за калиток и заборов, с крылечек и балконов, будут радостно выпивать и говорить: «Это я первый сказал – они поженятся, еще когда они под нашей сливой стояли. Я первый говорил!»
А Сашка-старатель куда-то пропадет. По-видимому, опять займется тем же своим незавидным черным ремеслом. Но будет часто звонить. Будет грозиться приехать, весело предлагать, мол, что же мы остановились, зачем, давайте опять в подземелье – а, пацаны! – будет кричать он радостно в трубку: там под саламандрой должен быть проход в крепость. Много чего уникального можно найти! Давайте же дальше копать, выяснять. Уже никто не помешает.
И трудно будет ему объяснить про Машкины видения, про наказ авгура Мэхиля не трогать, не вмешиваться, не касаться тайн Аргидавы, потому что… Ну, по-человечески объяснить, чтобы Сашка не ржал и не отмахивался обеими руками, не шутил и не поддевал их. Они будут скучать по нему, по Сашке. По голосу его поймут – он расслабленный и радостный. Но почему-то его будут интересовать только подземелье и семнадцатая тетрадка. И ничего более.
Вход в подвал рядом с архивом зальют бетоном. А сверху настелят плитку. И вряд ли кто-то сможет теперь найти место, где находился люк.
Судьба семнадцатой тетради известна будет лишь нескольким посвященным. Она теперь хранится в сейфе, в архиве у Игоря Михайловича. Спустя годы Игнат и Маша, а потом уже и Ася будут скрупулезно изучать и эту тетрадку, и вообще все, что связано с Аргидавой. Но пока никаких публикаций, научных работ, докладов и конференций, связанных с историей ее подземных ходов и захоронений не предвидится.
Время от времени для тихих бесед будут собираться Мэхиль, Елисеевна, Игорь Михайлович, Кшися… Иногда туда заглянет и своевольная цыганка Пацыка. Ничего с ней со временем не сделается, только ссохнется еще больше. Однажды туда на встречу настойчиво призовут и Машу. Мы – Маша и я – наконец встретимся и познакомимся, будем сидеть рядом, прихлебывать травяной чай и с большой симпатией хитро переглядываться, очень похожие чем-то, как старшая и младшая сестры, – жестами, тембром голоса, цветом волос, разрезом глаз и шрамом на переносице. Такой легкий шрам… Как след от дужки очков.
Все бы хорошо, но чаще и чаще будет звучать тревожное предупреждение:
«Ненастье подымается! Ненастье идет…»
