Фазу Алиева - Цена добра
Но Хатун все решила сама, она не оказалась, как говорится, орешком, который можно ломать между пальцами. Выбрав момент, она сказала своему отцу:
– Я выйду за Магомеда замуж, потому что хочу иметь свой дом, и, кроме того, у меня будут две дочери, то есть своя семья.
Отец не стал упрямиться и выдал ее замуж за Магомеда. Разият и Рабият просто расцвели: всегда чистенькие, ухоженные, с причесанными волосами, в выглаженных платьях, они бегали за Хатун: «Мама! Мама!» Магомед сразу будто помолодел, он рано вставал, занимался домом, скотиной, пахал, сеял, молотил, как положено семьянину. Если Хатун поднимала тяжести, он тут же бежал на помощь. Хатун как-то выпрямилась, стала передвигаться быстрее и часто говорила: «Ой, мне некогда, надо, пока Магомед придет, обед приготовить, он просил сегодня сделать чуду».
А однажды случилось удивительное. Состоялось сватовство дочки Сухайнат – Жавгарат, и ей в ночь ураза-байрам должны были от жениха принести подарки. Невестина родня готовилась встретить достойно женихову родню. И Хатун со своими дочками тоже готовилась к этому событию.
Вдруг раздался сильный крик – сельчане кинулись в дом Сай-пудина. Все увидели – около печки без сознания лежала невеста – вся левая сторона тела, начиная от головы, была залита кипящим маслом. Оказывается, Жавгарат нечаянно задела платком ручку кастрюли, в которой кипело масло для халвы. Кастрюля упала, и все масло вылилось на девушку. Несостоявшуюся невесту увезли на арбе в больницу, потом в Махачкалу. Целых два года ее лечили. Но она осталась калекой навсегда: половина лица обожженная – вся в рубцах, левая рука высохла. В ауле перешептывались: «И все же возмездие есть на земле, Сухайнат свою падчерицу сделала калекой, и Аллах наказал ее за это».
На горе я, как в седле
В долинах яростно-зеленых,
Где травы ласковее щек,
На тучах, звездами крапленных,
Луна раскидывает шелк.
Ее глаза, лицо и руки,
Мгновенно превращаясь в свет,
Летят, опережая звуки,
Мерцанья требуют в ответ.
И реки струями бряцают,
И кони сбруями трясут,
И всеми силами мерцает
Планеты голубой сосуд.
«Искренность – источник всякой гениальности».
К. БернеУнас в горах, а именно на Хунзахском плато, нет многоводных, глубоких рек, поэтому они текут быстро, легко, разбиваясь о скалы и камни, а многоводные реки текут не так шумно, они, как умный, мудрый человек, спокойны и неторопливы. А в этих шумливых горных речках, которые берут начало с высоких вершин, столько прелести, если суметь терпеливо и внимательно их выслушать – в них столько музыки, которая способна окрылить человека.
Я с самого детства любила горные реки и в то же время боялась их. У меня ни разу не хватило мужества искупаться в речке, но часами стоять на берегу и слушать ее музыку стало моей слабостью. Однажды я поднялась на снежную вершину, солнце, казалось, опустилось прямо на нее и грело своими теплыми лучами, эта любовь солнца не осталась безответной. Лед сначала будто вспотел, на нем появились капельки, чистые и прозрачные, как утренняя роса, а потом они, превращаясь в маленькие струйки, соединились, и я стала свидетелем рождения горных ручейков. А уже в низине маленькие ручейки стекались, образуя молодую речку.
Как мужественно она прокладывает себе дорогу, прыгая с камня на камень, как неукротимо она рвется вперед, сверкая под солнцем многоцветьем радуги! Речка не знает, куда она спешит, зачем шумит и гудит. Очутившись на краю пропасти, на миг останавливается, но не возвращается и в пропасть глубокую падает головою вперед, мгновенно превратившись в водопад. Дитя любви, солнца и льда – речка, которая соединила много чистых струек из-подо льда, не остановится перед пропастью. Падает, рождая величественный водопад. Я стою на краю пропасти и слышу уже не оглушающий гул падающей воды, не шум, а настоящую оркестровую музыку.
Вы когда-нибудь слушали музыку водопада? Если нет, то вы многое потеряли. В ней грозный Бетховен, трагичный Шостакович, в ней умирающий лебедь Чайковского, в ней все незабываемые мелодии наших предков, их зов на защиту родной земли, их клятвы верности и любви…
На Хунзахском плато четыре водопада, падающих в пропасть Цоботль. У каждого из них своя симфония, которую я унесла с собой.
Речка на все решается,
Речка летит наугад,
Над голубым столбом
Светлые – светлые капельки,
Ну, а на платье моем —
Темные – темные крапинки.
Когда мне очень трудно и тоска давит на меня, я мысленно поднимаюсь на ту гору и вижу, как солнце дарит любовь льду, и капелька за капелькой рождаются тоненькие ручейки. Им скучно в одиночестве, они соединяются, и рождается бурная, грозная горная река, которая, не задумываясь, может прыгнуть в пропасть. И как это прекрасно, что, стоя на улице или дома, я вижу эти водопады и слышу их симфонию.
Я на этой горе,
Как сама весна.
Я царица года —
Перед миром волна.
Кому ты не дорог?
Колокольчик мой лиловый!
Нет цветка, что мне дороже,
Столько раз воспетый мною,
Ты бесстрашен и красив.
Сам из каменного плена,
Ты на свет явился
Божий, Толщину породы скальной
Клювом крохотным пробив.
Ты на камне рос пустынном,
И с безмолвным обожаньем
Пред тобою на колени
Опустилась я тогда.
«Больше всего цветов получает человек тогда, когда уже не может наслаждаться их красотой и запахом.
Э. СеврусК себе это высказывание Э. Севруса применять я не могу, потому что я выросла в горах, где еще чуть выше полян лежат снега, а внизу цветет шиповник, раскрывают свои бутоны кажущиеся простыми, но величественные и гордые полевые цветы. Каждый из них несет людям что-то свое: аромат, дарующий радость, лекарство от какой-нибудь болезни, дарит нектар труженицам-пчелам, вдохновляя и притягивая их к себе. И сколько целебного несет человеку мед, полученный из этого нектара…
Я с детства имела целые поляны цветов! Мне их дарила земля, мое родное Хунзахское плато. Но с самого детства мне внушили старожилы, что рвать их нельзя, они растут не только для одного человека, а принадлежат всем, кто живет на этой земле…
Тогда, в раннем детстве, мне казалось, что это большой грех, если я сорву цветы. Не знаю, сколько мне тогда было лет, когда я уже полюбила все цветы, но однажды мы с бабушкой за лечебными травами поднялись высоко в горы. И вдруг я увидела на высоком твердом стебле синие колокольчики, которые, рассекая скалу, вырвались на свободу. Что-то светлое, сияющее разлилось в моем сердце, и этот свет проник во все мои клеточки. Я опустилась на колени и начала осторожно гладить колокольчики. Они оказались полны росой, и мои руки стали мокрыми от влаги.
– Бабушка, синие колокольчики! – крикнула я.
– Это мои любимые цветы! – улыбнулась бабушка и тоже стала на колени. – Видишь, из-за любви к жизни, от жажды красоты они просверлили скалу и дарят нам красоту. Так и человек должен бороться за свою судьбу, за свое «Я», иначе он превратится в пепел.
С того дня синие колокольчики стали моими любимыми цветами, будто они просверлили не скалу, а мое сердце и душу и звенят: «Дзинь! Дзинь! Дзинь!»
Как больно, что сейчас я не могу подняться на ту вершину, где впервые встала перед синими колокольчиками на колени!
Пробудилось все в округе,
Все ликует по весне.
До краев полна, как чаша,
Щедрой радостью природа,
Только грустно почему-то,
Почему-то тяжко мне.
И тогда, мой колокольчик,
Из безвестья,
Из разлуки,
Чтобы трепетно коснуться
Стебелька —
Живой струны,
Как лучи, тебе навстречу
Я протягиваю руки
И мгновенно обретаю
Твердость горной крутизны.
И печаль моя уходит,
И согласным хором птицы
В честь весны поют светло…
О мои синие колокольчики! Как вы мне помогли на моем жизненном пути, когда мне ежеминутно приходилось тоненьким стебельком пробиваться сквозь толщу скал, укрепляя в себе мужество, стойкость, уверенность в своих силах. Я вижу себя мысленно на вершине скалы, стоящей на коленях перед синими колокольчиками.
О, как нужен ты мне снова,
Мой отчаянный цветок!
Не страшат тебя ни тучи,
Ни ветра, что вокруг шало, —
Ты вперед с надеждой смотришь,
Запасая силу впрок…
И моя душа с вашей душою слита, синие колокольчики, и я стою перед вами на коленях с вечным обожанием и любовью.
